Читать интересную книгу Последняя реликвия - Эдуард Борнхёэ

По телу Агнес пробежал трепет.

— Гавриил!.. — прошептали ее дрожащие губы, и она открыла глаза.

Она не испугалась, увидев над собой побледневшее от глубокого душевного переживания лицо Гавриила, а радостно улыбнулась; ведь это видение было лишь продолжением ее сна, и ей казалось, что она все еще грезит.

— Агнес! — прошептал, дрожа, Гавриил. — Прости меня, я виноват! Но нет никаких сил. Я — пленник твой…

Теперь только Агнес совсем очнулась. Она быстро вскочила, но не сделала ни шагу, хотя, как будто, сначала порывалась отбежать.

Гавриил продолжал стоять на коленях у ее «ложа» и, схватив руки девушки, повторял:

— О друг мой!.. О друг мой!.. Прости!..

— Какую вину я должна тебе простить? — спросила Агнес каким-то сдавленным голосом; верно, от внезапного волнения спазм перехватил ей горло.

— Милая Агнес! Я понял, что люблю тебя. И не нашел в себе сил устоять против искушения… Я поцеловал тебя, когда ты спала.

Яркая краска залила щеки Агнес, но в глазах засиял луч счастья. Она ничего не ответила, лишь молча обвила руками шею Гавриила и заставила его встать.

— Я не удержался, — все говорил он, будто бредил. — Ты так прекрасна во сне…

— Почему же только во сне? — спросила она мягко и немного насмешливо.

Он вскинул на нее радостные глаза. Он понял, что она не винит его в этом нечаянном поступке, а может, даже наоборот… может, даже она…

Губы их слились в долгом, горячем поцелуе.

— Агнес! Агнес!.. — повторял Гавриил со все возрастающим волнением.

Кроме имени любимой, он не находил больше ни одного слова, чтобы выразить охватившее его чувство счастья.

И он был потрясен, когда она у него на груди разрыдалась. Он утратил дар речи, ибо подумал, что вот сейчас чем-то обидел ее и уж не будет ему вовек прощения.

И обнимал ее крепко, боясь выпустить, боясь навсегда потерять. Будто птицу держал в руках, готовую взмахнуть крыльями. Или ангела, готового крылья расправить…

Он с трепетом заглядывал ей в лицо и успокаивался, видя, что глаза Агнес полнятся счастьем… Восторженное сердце молотом стучало в груди.

— Ты меня действительно любишь? — спросила Агнес, плача на его груди.

— Ты еще спрашиваешь об этом!.. — воскликнул Гавриил с чувством. — Я люблю тебя с той минуты, когда увидел тогда… впервые в лесу. Но ты… здесь… ты со мной! Неужели это возможно? Неужели ты испытываешь ко мне то же, что я к тебе?

— О, какой ты недоверчивый! — укоризненно покачала головой Агнес, улыбаясь сквозь слезы. — Как может девушка, увидев тебя, сразу не полюбить? Ты красив, как какой-то греческий бог.

— Это не может быть причиной, — гладил ей волосы Гавриил, любовался ею. — Меня многие девушки видели, но до сих пор никто не полюбил… А теперь ты, Агнес фон Мённикхузен, которую я считал стоящей так высоко, так недосягаемо высоко и далеко от меня!..

— Да, очень высоко и очень далеко! — с доброй усмешкой перебила его Агнес. — Ведь я и днем, и ночью только и думала о тебе, хотя, кажется, сама того не понимала; чувствовала: что-то меняется во мне, душа моя к чему-то готовится — к настоящему и навсегда. Это показалось мне неким смутным предчувствием. И только сейчас мне стало ясно, что это были мысли о тебе, что это рождающиеся чувства к тебе не давали мне покоя.

— Я спешу слышать и, счастливый, не верю тому, что слышу. Я обнимаю тебя и не верю рукам своим… Но я верю чувствам.

— А помнишь, ты увидел меня, когда я стояла у окна?

— Как я могу этот миг забыть! — засмеялся он.

— Вот о чем я думала, тогда, признаюсь… Так недосягаемо высоко и далеко стоял ты от меня, ты, бедный, низкий человек, остановленный юнкерами в лесу. А я, надменная рыцарская дочь, хотела бесконечно смотреть на тебя из-за занавесок и жалела, что ты меня заметил, что нужно было отойти.

— Но был и другой миг.

— Какой же! Говори, говори, Габриэль, теперь я спешу услышать…

— Когда ты ушла с балкона, а потом, много времени спустя, вернулась… ты больше ни разу на меня не взглянула, — напомнил Гавриил.

— И ты это заметил?

— Как же иначе! Я не сводил с тебя глаз.

— Мне казалось, ты в мою сторону и не смотрел.

— О нет! Разве такое возможно?

— Выходит, что ты ничуть не лучше меня, — давно у Агнес высохли слезы. — Я смотрела в другую сторону, но видела только тебя.

— Это большое искусство! — засмеялся Гавриил.

— Которым должна владеть каждая девушка, если она заботится о девичьей чести…

Потом, вдруг став серьезным, Гавриил сказал:

— Все происходящее с нами так невыразимо хорошо, так чудесно, что я едва осмеливаюсь этому верить. Но если наши сердца действительно нашли друг друга, то я хотел бы, ради своего и твоего блага, чтобы они навеки остались вместе. Разлука была бы, по крайней мере для меня, слишком тяжела. Поэтому я спрашиваю сейчас: захочет ли юнкер Георг настолько унизить себя, чтобы навсегда взять слугу Габриэля в спутники на жизненном пути?

— Юнкеру Георгу незачем брать себе спутников, — в тон ему ответила девушка, — но Агнес фон Мённикхузен с радостью стала бы покорной служанкой князя Гавриила.

— А что скажут, узнав об этом, твои родные, твой отец и прежде всего… что скажет «доблестный» юнкер Ханс Рисбитер?

Агнес рукой зажала ему рот.

— Не нарушай радости этого счастливого, светлого часа, Габриэль! — молвила она не без некоторого испуга. — Не произноси имени этого человека в священном чертоге нашей любви, — при этом Агнес с таким трепетом окинула взором дырявые стены сенного сарайчика, словно были они с Гавриилом сейчас не в нем, а в прекрасном, отделанном мрамором и украшенном венками храме Афродиты. — Человек, который оставляет в беде свою невесту, а сам бежит, — по-моему, самый подлый человек на свете. Я не хочу, не хочу больше слышать его имя.

Спустя минуту, гордо подняв голову, она прибавила:

— Твоя любовь, мой милый, милый Габриэль, даст мне силы и решимости бороться со всеми врагами вместе взятыми. Кто презирает тебя, тот отныне мой враг, будь он даже хоть самый близкий мне родственник… — взгляд ее, обращенный к нему, полнился любовью. — Но кто осмелится презирать тебя? Ты ведь сын князя!.. Чтобы у тебя не было сомнений, скажу: я полюбила тебя, когда ты был еще только простым воином Габриэлем, когда не именем ты доказывал, что человек с честью, а мечом. Откуда мне было знать, кто ты? А теперь из чувства благодарности ты должен возвысить меня в сан княгини. С этой минуты я твоя невеста.

Гавриилу нечего было возразить против ее горячих слов. Он крепко прижал Агнес к своей груди и, чтобы скрепить договор, запечатлел на ее устах нежный поцелуй.

VIII. Зоркий глаз немца

сли не считать сего важного утреннего события, этот день не принес нашим путникам никаких особенных происшествий.

Они неутомимо двигались вперед — вчерашнюю усталость Агнес как рукой сняло, — но путь держали они не прямо на северо-запад, к Таллину, а отклонялись больше к северу, и вот по каким причинам…

Первая причина, о которой они друг другу не говорили, была та, что оба не очень-то теперь спешили попасть в Таллин; трудный путь теперь казался им не таким уж трудным, а скорее приятным; и они охотно удлинили бы его втрое, вчетверо, вдесятеро… если бы сумели найти какое-нибудь разумное оправдание такому промедлению и изрядному крюку. Вторая причина: Гавриил точно знал, что в Козе, на Ууэмыйза, стоит большой отряд мызных воинов, поэтому дорога вплоть до Таллина там небезопасна; а у Гавриила сейчас не было никакой охоты сталкиваться с этими алчными и бесчестными вояками. Третья причина: у Агнес вдруг явилось желание познакомиться с той местностью на берегу реки Ягала, где прошло детство Гавриила; и она сказала ему это. Гавриилу втайне и самому хотелось побывать там, поэтому он тотчас же согласился.

Начиная от Кивилоо, которое они в этот день после полудня обошли на достаточно далеком расстоянии, вся местность, все дороги и тропинки были с детства знакомы Гавриилу и вызывали в его душе то радостные, то печальные воспоминания. Вообще же дорога в этот день показалась путникам много приятнее, чем вчера. Правда, им приходилось с трудом пробираться сквозь лесную чащу, обходить болота, шагать по пескам, но зато солнце светило так ласково, птицы пели так весело и, что важнее всего, в сердцах у наших путников бил струей такой живой, свежий источник радости, что они совсем не замечали трудностей дороги. К тому же они не торопились. Пропитания у них было достаточно, а кров… кров в виде шалаша они могли соорудить в любом живописном месте… Если заросли оказывались слишком густыми, болото слишком топким, ручей слишком глубоким, Агнес охотно позволяла Гавриилу брать ее на руки, и сладкие уста вознаграждали его за труд такой платой, которую он не променял бы ни на золото, ни на серебро.