Читать интересную книгу Последняя реликвия - Эдуард Борнхёэ

— Об этом не тревожьтесь, — с усталой улыбкой успокоила Агнес. — У меня был приятный спутник.

Гавриил с сомнением покачал головой:

— Вы сами ввели меня в заблуждение, фрейлейн Агнес. Весь день вы были веселы и бодры, как же мне могло прийти в голову, что вы устали? Если бы вы хоть раз пожаловались на усталость!

— Я в течение дня и не чувствовала усталости.

— Я теперь понимаю: вас окрыляло горячее стремление поскорее увидеться с любимым отцом… а, может быть, и с мужественным юнкером Хансом.

— Господин Габриэль!..

В голосе Агнес послышалось вдруг такое искреннее огорчение и даже раздражение, что сердце Гавриила, как это ни странно, затрепетало от радости.

— Сапоги не натерли вам ноги, милый юнкер? — вздохнул он с притворной озабоченностью.

— Ноги у меня так одеревенели, что я боли и не чувствую. Все хорошо, я не стану жаловаться.

— Бедная, бедная фрейлейн Агнес! — посочувствовал Гавриил. — Что же нам теперь делать?.. Хорошо, что мы набрели на этот сарайчик! Я был бы осужден на вечную кару, если бы вы завтра утром не смогли подняться на ноги или — храни нас небо от этого! — совсем расхворались! Каким тяжелым, каким страшным должно вам казаться это путешествие, а оно — увы! — может еще больше затянуться! Какие еще неожиданности впереди?

— Не ругайте себя, Габриэль, — возразила Агнес, не раздумывая. — Мне вовсе не тяжело было проделать сегодняшний путь. И нисколько не страшным показалось путешествие. С вами — совсем не страшно, — уточнила она. — Мне, наверное, никогда еще не было так радостно и спокойно, как сейчас.

На это Гавриил сумел ответить только одним: движимый внезапным порывом чувства, он склонился перед девушкой, с нежностью взял ее руки и поцеловал их. Откуда у него вдруг появилась такая смелость? В этом была, не иначе, тайна зарождающейся любви.

Агнес в смущении быстро отдернула руки и закрыла ими свои глаза. Следы усталости уже исчезли с ее лица.

Несколько неуверенным голосом Гавриил пожелал девушке спокойной ночи и заставил себя выйти из сарая.

За дверью он растянулся на траве, с твердым намерением не поддаваться дремоте и бодрствовать всю ночь. При его теперешнем душевном состоянии исполнить это решение было нетрудно. Гавриил не испытывал ни малейшей усталости, во всем теле чувствовалась легкость, голова была полна светлых дум.

В природе царили в этот поздний вечерний час тишина и покой, ничто не нарушало течения его мыслей. Он скрестил руки под головой и стал пристально смотреть в черно-синее небо, на котором ласково сияли звезды. Но Гавриил не видел ни одной звезды, перед глазами его проходила череда событий последних дней. Со все возрастающей радостью припоминал он все происшествия, связанные с Агнес, а перебрав их в памяти до конца, без устали снова возвращался к первым. Порой ему казалось непостижимым, немыслимым такое счастье — Агнес, которая с первой же встречи поселилась в его думах и в сердце у него, сейчас здесь, близко, под его защитой. И тогда ему всякий раз приходилось бороться с собой: его неудержимо тянуло войти внутрь сарайчика и собственными глазами еще раз убедиться, что Агнес действительно здесь, что это не сон и не мечтание…

В народе говорят, что ухо менее стыдливо, чем глаз. Если Гавриил не мог видеть своего счастья, то хотел его по крайней мере услышать. Он, затаив дыхание, напряженно прислушался… и удивился, что из сарая не доносится размеренное дыхание, которое служит признаком спокойного сна. Может быть, Агнес тоже не спит? Нет, это невозможно. Ведь бедная девушка устала до изнеможения, она должна спать глубоким сном, если только ее не взволновали какие-нибудь переживания и чересчур сложные для ее юного ума мысли. Сердце ее спокойно, она должна была уснуть. Гавриил был в этом вполне уверен. А вот мы в этом вовсе не убеждены. Мы боимся, что Агнес оказалась в этом случае ничуть не благоразумнее Гавриила и ни разу не вспомнила о трудностях путешествия, какое предстоит совершить завтра; а ведь перед дорогой необходимо было освежить тело глубоким сном. Мы боимся, что усталые глаза Агнес лишь ненадолго сомкнулись перед рассветом…

Гавриил сдержал данное себе слово: он всю ночь не сомкнул глаз. Побуждаемый чувством осторожности и в то же время потребностью двигаться, чтобы стряхнуть с себя дремоту, он время от времени поднимался с травы, тихо обходил вокруг сарая, прислушивался то тут, то там; вглядывался в темноту — в ту сторону, откуда они вчера пришли, как будто оттуда могла исходить самая большая опасность; да, он, конечно же, тревожился — не пустился ли за ними в погоню Сийм, уязвленный тем, как с ним обошлись?.. Но напряженнее всего слушал заботливый Гавриил у щелей в стенах сарая. Наконец, к его большой радости, ему почудился звук ровного дыхания, которого он так долго ждал. И он спокойно отдыхал до рассвета…

…Солнце поднялось уже над вершинами деревьев, Гавриил умылся в ручейке и позавтракал, а в сарае по-прежнему царила тишина.

«Бедное дитя! — растроганно думал Гавриил. — Как она, бедняжка, должно быть, устала с непривычки! Какой тяжелый груз — переживания и ужас позапрошлой ночи! Спи спокойно!»

Правда, пора бы было и отправляться в путь. Но у кого хватит духу разбудить так сладко спящую девушку? Гавриил охотно заглянул бы в сарай, посмотрел бы, как там обстоят дела, но он не решался, все поглядывал на солнце, поднимающееся выше.

Гавриил долго боролся с собой. В конце концов он все-таки тихонько вошел в сарай.

Агнес спала спокойно, ничем не укрытая, в своем мужском платье, которое не вполне скрадывало округлые формы юного девичьего тела. Мягкую войлочную шляпу она подложила себе под голову, золотистые пряди волос вились на ее чистом белом лбу; вздрагивали ресницы, тревожимые каким-то сном, меж полуоткрытых губ, подобно голубовато-белым жемчужинам, смутно поблескивали зубки, и все лицо ее являло собой образ мирного счастья и невинности.

Гавриилу казалось, он совершает некое постыдное деяние, граничащее с грехом, что своим жадным взглядом он впитывает сейчас эту прелестную картину, но он не в силах был оторваться и стоял будто приросший к месту.

Долго смотрел он на спящую девушку и думал о том, что если в сердце его и оставались еще какие-то следы неприязни к дочери рыцаря, показавшейся ему в первую встречу надменной, то сейчас они исчезают, — сходят на нет, уступая место удивительной нежности, какой Гавриил никогда прежде не чувствовал в себе, и предчувствию великого счастья и опасениям перед возможными страданиями. Это сокровище, которое благосклонная и в то же время жестокая судьба на время доверила ему, отдала ему прямо в руки, это сокровище ведь не принадлежало ему и, скорее всего, никогда не будет принадлежать; минуют еще несколько дней — и он должен будет его отдать, навеки с ним расстаться. Как он сказал ей? У ворот Таллина… Минута сменялась минутой, а он все любовался спящей Агнес. О, эти сладостные, алые, свежие губы, как они влекли к себе, как звали и манили, сами того не зная и, как будто, не желая, какое пьянящее счастье сулили они тому, кто осмелился бы их поцеловать!

«Один только раз! Разве это такое уж большое преступление? Она и не проснется…»

Гавриил боролся с собой. И много он сказал бы сейчас «за», но не находил ничего существенного, веского, чтобы сказать «против».

«Да, это, может быть, не очень красиво, но это не преступление, это и не низкий поступок. А поступок вполне объяснимый. В жизни у каждого что-то такое бывает», — и он делал шаг к Агнес и уже тянул к ней руки.

«Гавриил!.. — тут же останавливал он себя и отдергивал руки. — Победи самого себя! Неужели ты хочешь злоупотребить доверием несчастной девушки, которая без страха, без колебаний вверилась твоей защите?..»

Одна мысль об этом заставила Гавриила покраснеть. Он стиснул зубы и собрался мужественно отступить. Он сделал два-три шага к двери и… снова вернулся; он не мог оторваться, не мог уйти. Это было выше его сил. Ибо он все яснее понимал: здесь, здесь было счастье его жизни, здесь был кубок с опьяняющим напитком, какого жизнь ему никогда больше не даст отведать; так неужели же пройти мимо, не прикоснувшись к нему? Одну лишь каплю из этого кубка, а там — будь что будет!

Гавриил вдруг упал на колени и наклонился к лицу спящей девушки. Сладкое опьянение затуманило его голову. И в тот же миг «некрасивый поступок» был совершен. Гавриил прижал свои горячие дрожащие губы к теплым, мягким устам спящей, сначала нежно, едва касаясь их, потом все сильнее и сильнее: одну лишь каплю хотел он только что испить из кубка счастья, но, распробовав каплю, почувствовал, что жажда его неутолима!

По телу Агнес пробежал трепет.

— Гавриил!.. — прошептали ее дрожащие губы, и она открыла глаза.

Она не испугалась, увидев над собой побледневшее от глубокого душевного переживания лицо Гавриила, а радостно улыбнулась; ведь это видение было лишь продолжением ее сна, и ей казалось, что она все еще грезит.