Даже возле огня было холодно, да и дрова его долго дымили, шипели от тающего снега, тепла давали мало. От усталости и холода клонило в сон, но Алдор знал, что крепко не заснёт здесь. Сидел и смотрел на неподвижную девушку, на похудевшее бледное лицо с алым румянцем на скулах. Думал. Зачем они взяли её? Надо было бросить ещё там, возле замка. Она и была-то в одной ночной рубашке, в чулках, без обуви. Что от неё было хотеть?.. Они бы так и так не довезли бы её до Лиона, глупо было надеяться на это. Она заболела в первые же дни. Она не выживет…
Получается, что Корвин был прав? Её надо было просто убить, она бы даже ничего не почувствовала, не поняла ни капли. Сейчас он просто сидит и ждёт, когда она умрёт. И всё, что он делает, все эти травки, лекарства — всё это не имеет смысла. Ей не выжить… Она не выкарабкается… Не сможет…
Даже не думая, не контролируя самого себя, Алдор принялся укладывать в мешок свои вещи, еду, деньги.
Почему он не послушался Корвина? Почему не сделал всё так, как он сказал? Надо было бросить её, или убить, и он сейчас был бы у стен Лиона. Подумаешь, девчонка, она ЕГО дочь, и в ней ЕГО кровь… Что из того, что они украли её и изнасиловали — она ведь дочь врага? Так и поступают с врагами…
Корвин прав, это он — слабак, не смог справиться с собой, не смог пересилить себя, уловил вдруг какие-то чувства, которых и быть не могло. К ней, ЕГО дочери — не могло! Она просто околдовала его, как ведьма… Он потерял голову, глаз не мог отвести с девчонки… А всё просто… всё очень просто, и Корвин это доказал… Она такая же, как все, ничуть не лучше и не хуже любой другой девушки. Одна только разница — сейчас она сильно болеет и, возможно, умирает… А он сидит рядом, ждёт, когда она умрёт, и ничего не может сделать. И имеет ли смысл, делать хоть что-то?..
А ведь она нравилась ему, ему нравилось смотреть на неё, следить за её глазами, лицом, руками. Она была красивой. Там, в доме лесника, в свободное время он много часов наблюдал за ней, и чувствовал, как в душе что-то замирало со сладкой незнакомой болью. Ему хотелось касаться её, трогать пальцы, шею, лицо, поцеловать её, попробовать на вкус её губы. Но он боялся своих желаний, понимал, что никогда не сделает этого, потому что она была ЕГО дочерью, потому что она — дочь графа, а он всего лишь рыцарь — слуга безземельный. Потому что сейчас она в его власти, она боится его… И именно он поставил её в такие условия, он увёз её из дома…
Алдор машинально добавил дров в огонь, сам не сводил глаз с лица девушки. Она похудела, впали щёки, и появились круги под глазами, спутанные волосы липли к вискам и лбу.
Он не бросит её, пока жива — не бросит, не сможет. Это он виноват перед ней, что она здесь. И он совсем не хотел быть похожим на её отца, не хотел бы мстить ему, убивая дочь. Просто так получилось…
Шипели мокрые палки в огне, холод пробирал до костей. Алдор поднялся и подобрался к девушке, лёг рядом, поверх одеяла. Так будет теплее. Потом забрался под одеяло, под второе, и, наконец, прижал к себе тонкое девичье тело. Она даже не сопротивлялась, она вообще вряд ли понимала, что происходит, смотрела огромными влажными глазами.
Алдор ласкал ладонью горячие руки, колени, и уже не мог остановиться, забрался под юбки, двигаясь вверх от колена по бедру. Второй рукой растянул шнурки платья на лифе, толкнулся внутрь горячим подбородком и жадно коснулся губами жаркой ложбинки на груди. Он целовал её шею, грудь, лицо. Она безвольно отворачивалась, закрывала глаза и тяжело с хрипом дышала. Сознанием своим она находилась сейчас не здесь, не шла навстречу ласкам, но и не мешала.
Безудержная страсть кружила голову, вряд ли сейчас он думал о последствиях, о том, что будет ненавидеть себя за это, о тех словах, что говорил Корвину. Сейчас она была его вся от пят до лица, и никто не стоял рядом, никто не мог остановить его, достучаться до разума, будто её болезнь бессознательной вспышкой перекинулась и на него.
Он и потом долго лежал рядом, и не мог поверить, осознать, что решился на это, пока не заметил следы своих вымазанных сажей пальцев на её щеках. Понял… Понял, что сделал это… Он сделал её своей любовницей против её воли, безумно, страстно, как сумасшедший. И с первых же минут проклял себя… Проклял за то, что оказался не лучше Корвина — сына оруженосца, за то, что воспользовался слабостью и безволием, за то, что сделал именно то, чего никогда бы не сделал дочери ненавистного графа…
И понял, что больше не может находиться здесь. Сорвался с места, приводя в порядок свою одежду, стал впопыхах собирать то, что ещё не убрал до этого. На камнях в костре кипела кружка и, обжигая пальцы, Алдор снял её с огня.
Девчонка… Он заберёт её с собой, заберёт в город, там много народу, может быть, их никто не заметит. Уже поздно, ворота могут быть закрыты, но ведь праздник, в праздник всё должно быть по-другому, приезжают гости, пилигримы…
Алдор начал тормошить дочь графа, сумел влить в неё несколько глотков отвара. Она что-то говорила ему бессвязное, перемешанное с кашлем. Алдор привёл в порядок её одежду, нашёл обувь, собрал все одеяла, набросил на плечи девушки плащ, застегнул бронзовую застёжку и своего плаща…
Путь до дороги в город через лес показался ему длиннее жизни. Девушку пришлось практически тащить на себе, а ещё мешок с вещами, да неизвестность впереди и чувство раскаяния. Но на дороге ему повезло столкнуться с повозками купцов, и они взяли больную на телегу. Алдор до Ротбурга шёл рядом, не сводя с неё глаз. Стража у ворот без вопросов впустила их, и на постоялом дворе купцов ждали. Алдору выделили маленькую угловую комнату с одной постелью, больную графскую дочь он назвал своей женой, и тут же встретил сочувствие служанок и хозяйки постоялого двора. Ему нагрели воды и помогли помыть девушку, забрали в стирку одежду, принесли молока и тёплого хлеба. К утру Вэллия уже спокойно спала в чистой постели, и Алдор впервые за последние дни почувствовал хоть какое-то удовлетворение и надежду на то, что всё, быть может, образуется.
К обеду пришёл знакомый врач, приглашённый Алдором, осмотрел больную и оставил лекарства. Алдор не жалел последних денег, он уже давно решил для себя, что будет делать дальше. Знал, что ему придётся расстаться с дочерью графа, как только она немного поправится…
* * * * *
Вэллия открыла глаза и уставилась в серый потолок, какое-то время смотрела, ничего не понимая. Потом осознала, что всё изменилось вокруг неё. Это уже не пещера и не осенний лес. Она в постели под тёплыми одеялами и чистой простынью, в комнате, скорее всего, постоялого двора. Как она оказалась здесь?
Вэллия поднялась на локте и села. Одежды её рядом не было, а на самой — лишь ночная сорочка, мокрая от пота, от неё сразу озноб побежал по спине. В комнате прохладно, камин не топлен. В груди при глубоком дыхании хрипело и клокотало, болезнь ещё сидела в ней, проникнув в лёгкие.