Данае. Позже он неузнанный прибывает к своему деду, который некогда изгнал его вместе с матерью. Пророчество сбывается. Персей случайно убивает деда и становится его наследником. От царства в стране своего тестя он отказывается. Так кончается этот замечательный рассказ.
Поневоле напрашивается сопоставление со сказкой, с одной стороны, и обрядом – с другой. Оно приводит к выводу, что исконна та форма, когда богов еще нет, т. е. обряд. В мифе наводнение и появление чудовища вызвано волей разгневанного бога Посейдона. В исконной форме наводнение вызвано, конечно, самим чудовищем. Дева выводится на съедение этому морскому чудовищу по воле оракула. Этот оракул – явно позднейшее привнесение. Персей сперва наследует царство своей жены, а впоследствии – царство своего деда. Здесь перед нами смена одной формы наследования – от царя к зятю через руку дочери (форма более архаическая, реально существовавшая) – другой, более поздней формой наследования – от отца к сыну, от сына к внуку по мужской линии.
Так в общих чертах раскрывается происхождение и становление одного из распространеннейших сказочных сюжетов – сюжета змееборства и освобождения девушки. Мы видим сюжет на трех стадиях. Первая стадия – обряд, фактически производившийся. Вторая стадия – миф. Обряд уже ушел в прошлое и воспринимается как нечто отвратительное и нечестивое. Появляется герой, сын бога, и уничтожает чудовище, которому отдана девушка. Народ верит мифу, содержание его имеет сакральный характер, представляет собой священное предание народа. Третья стадия – сказка. Некоторые черты сюжета меняются, но стержень остается. Рассказ воспринимается как вымысел. Образ героя вызывает восхищение своей мужественностью и красотой – не бог, а человек, царевич, идеализированный и прекрасный.
Но иногда вера в событие не исчезает. Тогда происходит другая эволюция. Сюжет из одной религиозной системы попадает в другую. Языческая сакральность сменяется сакральностью христианской. Подвиг поражения змея теперь уже совершает не языческое божество, а христианский святой – Георгий Победоносец, Дмитрий Солунский или Михаил Архангел. Об этом рассказывается не в сказке, а в житии. Соответственно новому характеру сюжета из него исчезает женщина. Впрочем, в некоторых случаях она все же есть. Георгий – христианин, а освобожденная девушка – язычница. Георгий не женится на ней, а обращает ее, ее отца и всю страну в христианство. Этот сюжет имеется в духовных стихах. Борьба Георгия со змеем часто изображается на иконах, весьма колоритных, очень красочных; особенно искусно переданы стремительность движений Георгия, вонзающего копье в змея, а также порыв коня, который показывается в движении, стоя на задних ногах и подняв передние.
Я обрисовал появление одного сюжета. Возникает вопрос: все ли сюжеты волшебной сказки имеют подобную историю? Такая постановка вопроса кажется вполне закономерной. Но она, с моей точки зрения, все же неправомерна. Я пытался показать, что волшебная сказка вся строится по одной системе, по одной композиционной схеме, независимо от сюжета. Раньше, чем спрашивать о происхождении отдельных сюжетов, надо говорить о происхождении всей системы в целом.
Этому вопросу посвящена книга «Исторические корни волшебной сказки». Я не буду излагать содержание этой книги, а остановлюсь только на некоторых наиболее существенных моментах. На примере мотива змееборства видно, что то, что представляется нам чистой фантастикой, восходит к действительности. Правда, это не бытовая действительность, которая отражена, например, в реалистических романах, это действительность далекого прошлого, смешанная с фантазией, которая, в свою очередь, тоже объясняется через какие-то реалии. Ложные представления не рождаются сами собой, независимо от реальности. Они всегда могут быть объяснены той действительностью, которая их породила, хотя сделать это не всегда легко.
Если мы окинем взглядом композиционную систему больших, сложных сказок, в которых дело кончается воцарением и вступлением в брак героя и которые содержат все элементы сказки, то можно установить, что предпосылкой этих сказок служит наличие каких-то двух миров. Это уже не отдельный мотив или сюжет, а композиционная основа. Сказка начинается с земной жизни людей: «В некотором царстве, в некотором государстве», а некоторые сказители прибавляют: «а именно в том, в котором мы живем». Правда, это прибавление делается в шутку, имеет иронический тон, и этот иронический тон вполне обоснован. «Некоторое царство», с которого начинается сказка, не похоже на нашу землю. И хотя в нем живут реалистические старики и старухи, крестьяне, которые уходят на работу, сеют и косят, солдаты на часах, но наряду с ними в этом царстве живут совершенно фантастические цари и царицы, в садах растут золотые яблоки, туда летает жар-птица. Таким образом, это все же отнюдь не тот мир, в котором живет сказочник. Но как бы то ни было, этому миру противопоставлен другой. Этот другой мир находится за тридевять земель. Тридевять – обычное сказочное утроение. Другой мир очень далеко. Он именуется еще тридесятым царством. Оно не утраивается, оно единственное. И вот, если исходное царство, с которого начинается сказка, мало похоже на ту землю, в которой мы живем, то тридесятое царство совершенно точно соответствует тем представлениям, которые человек когда-то создавал себе о потустороннем мире, о мире, куда человек попадает после смерти.
Представление о двух мирах имеется решительно во всех религиях, начиная с древнейших и кончая христианством. Оно составляет одну из основ религиозного мышления и религиозных представлений и исчезает только с развитием науки, научного атеизма. Эти представления меняются с ходом истории и с развитием форм мышления в зависимости от производственно-культурного и социального уровня. Но с появлением новых представлений старые не сразу исчезают. У большинства народов на ранних ступенях их развития имеются разнообразные и противоречивые представления, старые и новые. Такую картину мы имеем даже в эпоху развития рабовладельческого государства Древней Греции. Такую же разнообразную и противоречивую картину дает и сказка.
Древнейшая известная нам форма религии – тотемизм. Тотемизмом мы называем такую религию, при которой человек обожествляет животное, считает его существом более совершенным, чем он сам. Эта религия характерна для стадии охотничьего хозяйства и самых ранних форм родового строя. Согласно этим представлениям, человек ведет свое происхождение от животного. Каждый род имеет свое животное, от которого он ведет свое начало и которое считает священным. Такое животное называется тотемом, а соответствующая религия – тотемизмом (Фрэзер). Тотемное животное, как правило, не употребляется в пищу. Тотем считается покровителем рода. После смерти человек попадает в мир, где царствуют животные. Это сохранено и сказкой.
Сказка, конечно, могла изменить «номенклатуру» животных. Она достаточно богата: это царство львов, медведей, змей, орлов, соколов, воронов, мышей, кур – все эти примеры взяты из Афанасьева.
Это древнейшие формы иного или, по-сказочному, тридесятого царства.
‹Тотемическая форма – охотничья.