Целительница вспомнила, что уходя к роженице, повесила на дверь покоя, где разместили ее с помощницей, потайной магический засовчик. Не весть какая защита, но от любопытных слуг, вздумавших порыться в баночках с зельями да и прихватить себе что-нибудь полезное, вполне помогает. Торговали засовчиками темные эльфы, и акушерка всегда подозревала, что от профессионального вора он не поможет. Крепился засовчик на створку и действовал на 100, 200 или 500 запираний. После этого рассыпался серебристой трухой. Повесить повесила, а запереть не заперла — не до того было. Но замок слушался владельца и на расстоянии — стоит только пошевелить пальцем с надетым на него кольцом-ключом. Тихого щелчка акушерка не услышала.
Зато услышал мужчина, крадущийся по коридору. Его тело глухо ударилось в запертую створку и он торжествующе взревел:
— Вот вы где!
Таранные удары начали сотрясать здание. Целительница, осторожно придерживая сосущего младенца, села прямо на пол. Ноги не держали ее. Бух, бух! — ломился отец новорожденого в пустую комнату.
— Боги, смилостивьтесь! — вдруг в ужасе закусила кулак немолодая женщина. — Что же она наделала, бедная девочка! Она же собственного сына прокляла! Страж охрани, не в себе она была! Мальчик не виноват!
Там, за дверью их и нашла несколько часов спустя помощница. Ребенок крепко спал, спала и целительница, не отнимая его от груди и упершись коленками в бочку с цветком.
Простушка, поминутно озираясь, помогла женщине подняться и приняла из ее сведенных рук спящего младенца. То размазывая по круглому лицу слезы, то облегченно вздыхая, она вышла с ними на улицу. Из ее непрерывной болтовни стало ясно, что стражники долго не могли одолеть буйного полководца. Он то требовал лучших магов-некромантов, то своего новорожденого сына, то обещал смести городишко с лица земли. Неизвестно, чем кончилось бы дело, потому что даже два десятка солдат с трудом удерживали безумца, но при очередной попытке вырваться тот оступился на длинной городской лестнице, ведущей к храму, покатился по ней и свернул себе шею. Его воины бросились в центр города, на поиски пришедшего в себя после выморока господина, но не нашли никого. Только остывающее тело со страшным оскалом продолжало как ни в чем ни бывало лежать у подножия лестницы.
— Это проклятье… — покачала головой целительница. — Все это неспроста. Ты иди домой, Ними. Я отправлюсь на юг. Нужно отвезти мальчика к родственникам его матери.
— Ой, да зачем вам это, мистрисса Алайя! — всплеснула руками круглолицая Ними. — Отдайте его в приют при храме, да и дело с концом. Глядишь, вырастят как надо. А коли родственникам захочется, они сами его разыщут. Не подкидыш же — и имя известно, и кто мать с отцом.
— Не подкидыш, — задумчиво согласилась пожилая женщина. — Только пойду я лучше сама, Ними. Мне так спокойнее будет.
— Хоть бы переоделись, вона, подол весь в паутине, и платье спереди все мокрое… Что это у вас, или вода какая?
— Не вода, Ними. Это у меня молоко пришло, — спокойно ответила целительница и двинулась к своему дому. Через час она уже катила в небольшой тележке, нагруженной нехитрым запасом вещей и еды. В переносной люльке, оставшейся от младшего ребенка, спал младенец, переодетый в ношеные распашонки и туго запеленутый.
Клирик всмотрелся в лицо гномки. По нему пробегали слабые волны эмоций. Нужно было двигаться дальше, туда, где слова уже становятся ненужными. Но ему было трудно остановиться.
— Алайя была моей кормилицей. Ей разрешили пробыть со мной только три года. Больше никто и никогда не любил меня… — сказал он без всякой горечи, скорее задумчиво. — Ну, подружка моя, нам с тобой пора.
Жрец позаботился о чарах для эльфа и устроился на полу возле ног гномишки, так, чтобы касаться ее рукой или хотя бы спиной. Лицо его стало сосредоточенным, как у ювелира, обрабатывающего камень огромной ценности. На нем не было злобы или азарта — только напряженное внимание мастера. Человек наложил на себя несколько защитных заклинаний и закрыл глаза. Под его ладонью судорожно сжимались и разжимались пальцы гномишки.
— Сядь ровно! Не чавкай! — сухой кулачок больно ткнулся мальчику под лопатку. — Не смей меня позорить!
Он поспешно выпрямил спину и старательно прикрыл рот. В четыре года это не так просто: сидя ровно, не чавкая, пользоваться двенадцатью столовыми приборами и вежливо кивать, когда к тебе обращаются взрослые. Но ему почти удавалось.
— Отстань от него хотя бы дома, Сейбис, — добродушный толстяк отрывается на минуту от игры в эйнгран с таким же круглым и добродушным подростком. Впрочем, направленные на мальчика взгляды безразличны, как глаза водруженной в центре стола вареной рыбины.
Если на обед рыба, значит придется воспользоваться дополнительным ножичком и щипцами… хорошо, что не моллюски и не крабы!
— Уж тебе-то точно все равно, что будут думать о нашей семье, Дживер, когда жрецы возьмут его на обучение!
— Конечно, — толстяк зевнул. — Я надеюсь, что никогда не буду иметь неудовольствия беседовать с ними о воспитании.
Подросток фыркнул, обрызгав соусом салфетку и часть скатерти. Сейбис покосилась на сыночка и снова ткнула племянника в спину:
— А мне вот не все равно, что о нас будут говорить. Пойми, по нему они составят мнение о нас. А Церковь очень влиятельна в Адене. Твои дела не связаны с ними напрямую, но многие твои клиенты работают на них.
— Да-да… — вяло согласился мужчина, которому быстронадоело спорить со своей энергичной женушкой.
— Так, отправляйся к себе и приведи этот костюм в порядок, — это звучит всегда по окончании трапезы. Ну никак не получается не капнуть на себя хоть чуточку. Правда, он уже неплохо научился обращаться со щетками, может замывать пятна и пришивать пуговицы. Тетя обещала научить его стирать, готовить и гладить. Два раза в неделю наставник Моуша, его кузена, давал мальчику уроки грамоты, каллиграфии и математики. В свободное время он учил наизусть длинные эльфийские баллады и речитативом читал их тете перед сном.
— Если уж в тебе есть хоть какой-то талант, ты должен трудиться больше прочих людей! — поучала племянника тетка. — Твоя мать всю жизнь промечтала, вот и опозорила семью. А уж ее предсмертное проклятие — вовсе невообразимая глупость. Посуди сам, зачем мне в доме проклятый? Хорошо еще, что тебя скоро заберут на обучение.
Он так ждал этого обучения! Ему казалось, что там его никто не будет тыкать в спину, появятся друзья. Смешной старичок-наставник, у которого он прожил некоторое время, рассказывал о Школе только хорошее, играл с ним в интересные игры и совсем ничего не требовал.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});