Читать интересную книгу Будни Севастопольского подполья - Борис Азбукин

Что привело к катастрофе? — задавал себе вопрос Александр, пытаясь осмыслить причины провала, и приходил к выводу: неосторожность при приеме новых членов в подпольную организацию и плохая конспирация!

Ни Сильников, ни Гузов, ни он не имели никакого опыта конспирации. Никто их этому не учил. Когда он начал организовывать патриотические группы, а потом кропотливо создавать сеть разведчиков, он на ходу приобретал элементарные навыки конспирации, с трудом и риском постигал суровые законы подполья. Только обостренное внутреннее чутье и осторожность помогали ему угадывать, как поступить в том или ином случае. Впрочем, и он допускал ошибки. Но пока что, в тех семнадцати труппах молодежи, которыми он руководил, машина подполья работала без перебоев. Если, конечно, не считать Петькиного ареста, который все же закончился удачным побегом.

Александр взглянул на часы: уже два. Где же Ваня и Максим? Не напоролись ли на жандармов?

Отложив карандаш, старшина спустился в подземелье и спрятал тетрадь в нишу, где хранились оружие, подшивки газет и листовок. Возвратившись наверх, он закрыл плитой лаз, тихо, чтобы никого не разбудить, придвинул вплотную к стене кухонный шкафчик, и вышел на крыльцо.

Непроглядная ночь. Веяло щемяще грустным запахом увядающих хризантем, которые Лида развела в садике. Где-то на краю слободки прокричал петух. До рассвета было еще далеко.

Зябко поежившись, Александр сошел по ступенькам в сад, поднялся в гору на тропу и остановился.

Тишина. Быть может, они заночевали на Лагерной у дяди Коли? Постояв немного, он вернулся в дом и, сев в кухне, стал читать старый роман, который Лида принесла от матери с Корабельной. Не успел он перевернуть и двух страниц, как услышал шаги. Отложив книгу, поспешил открыть дверь.

Александр увидел расстроенные лица товарищей. Худые, запавшие щеки Кузьмы неестественно розовели, нос его заострился и словно бы вытянулся, а на побелевшем лице Вани отчетливо проступала темная россыпь веснушек. У Александра засосало в груди от предчувствия беды. «Вероятно, сорвалось. Почему здесь Кузьма и где Максим?» — подумал он и нетерпеливо спросил:

— Как с заданием? Удалось?

— Сумку жандармы подобрали. В городе паника, — ответил Ваня срывающимся голосом.

Александр облегченно вздохнул и, не перебивая, выслушал сбивчивый рассказ Вани.

— Хорошо. Красиво получилось, — похвалил он. — Ну, а где Максим?

Ваня молчал.

— Ну что ты тянешь! — вскипел Кузьма. — Говори Саше все начистоту. Может, концы отдавать придется!..

«Вот оно, началось… машина сдала», — подумал Александр и внутренне подобрался, готовясь принять удар.

Ваня рассказал все не таясь. Вспоминая детали, он не забыл и о том, что, кроме биржевой карточки на имя Воронова и пропуска Кузьмы, в пиджаке Максима остались две листовки.

Лицо Александра побагровело, а глаза налились синью.

— Погиб… Такой парень погиб! Как ты смел?.. Как ты мог?.. Ты же знал, что он не пьет! — Голос Александра дрогнул. — Э-эх, и дорого же обошлась нам твоя выпивка!

Александр возбужденно шагал по комнате, стараясь овладеть собой. Наконец, осилив себя, остановился и уже спокойней сказал:

— Максим потянет за собой и других.

— Он никого не выдаст! — возразил Кузьма.

— Я и не говорю, что выдаст. Но пропуск твой у него? Значит, и ты провален. Жандармы наверняка уже справились у коменданта Филле, кто такой машинист Леон Медников, и представили ему вместо тебя Максима. Где ты прописан по паспорту?

— Людвиг сделал прописку в доме Белоконя, и она указана в документах конторы станции. Но в домовую книгу я не занесен.

— Значит, и квартира Кости Белоконя уже на подозрении.

Кузьма молчал. С его уходом со станции — а там теперь ему не появиться — обрывалась связь с полевыми станциями, продотряд лишался своего машиниста, а железнодорожная группа патриотов теряла руководителя. Придется устраивать на работу нового человека, а это не просто. Сколько потратили времени, чтобы пристроить его кочегаром на маневровый паровоз! А каких усилий стоило ему добиться перевода в помощники машиниста! И вот все рухнуло! Перед ним та же перспектива, что и у Людвига, — сидеть в норе, прятаться от людей, ждать, когда его отправят в лес, к партизанам. И где теперь ему жить? Оставаться у тети Наты опасно — на слободке многие его знают… Ах, друг Максим, как же ты подкачал?

— Иди забирай свои вещи. Сегодня побудешь у меня, а потом перейдешь к Михеевым. Их квартира надежная, — приказал Кузьме Александр, скрутил цигарку и, мрачно взглянув на Ваню, жестко бросил: — А ты отправляйся домой! И сюда без вызова — ни шагу. Утром предупреди о провале Михеевых и Костю.

Проводив товарищей, Александр остановился во дворе. На востоке небо уже светлело. Надвигался туман, обещая хмурый осенний день. Что-то несет ему и товарищам это серое, тревожно-тоскливое утро?.. Надо быть готовым ко всему. Кузьму придется послать в другое место, нацеливать на новое дело.

Александр вспомнил — в семь утра к нему должна явиться с донесением Маша Гаврильченко, и посмотрел на часы. Дождавшись Кузьму, Александр вместе с ним вернулся в дом.

III

Лида в своей комнате сидела, штопала белье. Людвиг в подземелье изготовлял паспорт, Александр разговаривал на кухне с Машей. Кузьма наблюдал за этой миловидной, круглолицей девушкой с задорно вздернутым носиком, живыми карими глазами и тонкими пальцами рук, поминутно отбрасывающих сползавшие на лоб подстриженные волосы. Она сыпала скороговоркой, и звонкий голос и смех ее звенели не умолкая. От нее веяло такой жизнерадостностью, таким мальчишеским озорством!

Кто в оккупированном Севастополе не знал Машу с биржи труда? Добрым словом поминали ее и железнодорожники, и грузчики, и рабочие портовых мастерских — все, кто, гонимые голодом и страхом перед репрессиями, шел регистрироваться на биржу.

Парни и девушки, которые не хотели работать на оккупантов и подвергавшиеся опасности угодить в концлагерь или на каторжные работы в Германию, шли к Маше. Получив у нее фиктивные карточки-талоны, они свободно разгуливали по городу и даже пользовались усиленным пайком, как добровольцы, ожидающие отправления в фашистский рейх. Правда, Маша выдавала талоны лишь тем, кто приходил к ней от Ревякина или в ком она сама была уверена. Но как она ни соблюдала осторожность, молва о ней катастрофически росла.

Маша вытащила из портфеля бумагу и положила на стол перед Ревякиным.

— Вот тебе! Получай, что просил.

— Неужели список тайных агентов? Вот уж не думал, что ты так скоро справишься с таким заданием. Это же черт знает какая удача! — обрадовался Александр.

Щеки Маши зарделись.

— А как же все-таки ты раздобыла этот список?

— Это уж мой секрет! — Маша залилась смехом.

— Нет, ты говори все, как есть. Наверно, Маня с Таней помогли?

— Ну, конечно. Очень даже помогли!

Маша склонилась над столом и, отчеркнув ногтем на полях листа, пояснила:

— Вот эти — от Мани: все агенты СД. А эти — Танины.

Ну, а остальные — мои.

— Откуда же девчата знают, что это предатели?

— Как откуда? Своими глазами видят, как приходят с доносами. И потом я проверяла.

— Можно подумать, у тебя вся тайная агентура на учете, — вставил Кузьма.

— Вся не вся, но есть. Наш шеф Мартисен ведет особую зашифрованную картотеку, в которую лично заносит тех, кто служит в жандармерии и полиции. Позавчера его срочно вызвал к себе Майер, и он забыл закрыть кабинет. Я — туда. Ну и успела проверить.

— Это же очень страшно, — заметила Лида.

— Ой, Лидочка, как еще страшно! — призналась Маша. — Но ты знаешь, я играла на клубной сцене и все мечтала о театре. И вот когда мне страшно, я представляю себе, что играю очень-очень трудную роль, в которой главное — не сделать лишнего жеста, не переиграть.

— И помогает? — удивилась Лида.

— Помогает. Я успокаиваюсь, и у меня появляется уверенность, что все сойдет.

Александр подумал, как бы Маша не переиграла.

— И эталонами так, — продолжала Маша. — Я беру пачку талонов, а в ней штук двадцать с пустыми номерами, и одной рукой держу их за край, где проставлены номера, а другой листаю. Мартисен знай стукает печатью. Как подумаю: а что, если он взглянет на номера? Сердце замирает от страха. И тут вспоминаю, что у меня в руках двадцать человеческих жизней, а я за свою шкуру дрожу, — и страх убавляется. А все же от страха никак не избавлюсь, — вздохнула Маша. — Может, я трусиха?

— Нет, Маша, в трусости тебя не упрекнуть. Поступаешь ты даже чересчур смело, — заметил Александр.

— Ты не думай, что я боюсь Мартисена. Он шляпа, — перебила его Маша. — Я боюсь предателей. А что, если хоть один из тех, кому я выдала талоны, попадется в лапы жандармов?! Даже подумать страшно…