Я постояла в гостиной еще несколько минут, все еще держа фигурку птицы в руке, думая о пустоте за чертами лица Миразель. Затем я подняла взгляд и проследила за голой спиной Макса, неторопливо прогуливающегося по коридору. Длинный шрам пересекал ее, начиная с правого плеча и спускаясь к левому бедру, проскальзывая под пояс брюк.
Интересно. Интересно, правда.
ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
Саммерин был прав в одном: когда Макс что-то делал, он вкладывался в это полностью.
Мы приступили к тренировкам с рвением, которое можно описать только как свирепость, и я восхищалась каждой секундой. Я нашла определенную эйфорию в истощении, которое пришло от неустанного преследования моей цели. И я знала, что Максу это тоже нравилось. Он не показывал этого — по крайней мере, не так открыто, как я, — но жизнь в рабстве научила меня видеть сквозь трещины. У Макса их было немного. Но энергия, которая исходила от них, питала мою собственную.
Каждое утро мы вставали на рассвете, чтобы начать работу. Макс настоял на том, чтобы я заново выучила все, что я уже знала, несмотря на мои протесты.
— Ты не можешь дать этим ублюдкам никаких возможностей, — постоянно указывал он, — поэтому твои основы должны быть безупречными.
И хотя сначала я была настроена скептически, вскоре мне пришлось с неохотой признать, что он был прав. После целой жизни самообучения я научилась срезать углы, о существовании которых не подозревала.
Итак, я лепила цветок за цветком, сокращая минуты за раз. Каждый день я заканчивала с раскалывающейся головой, дрожащими пальцами и, как правило, скупыми, редкими похвалами от Макса.
Но, хотя я наслаждалась тем, что он подходил к нашим тренировкам с таким же энтузиазмом, как и мой, наше партнерство все еще было далеко от совершенства. Вне наших уроков мы мало разговаривали — в основном потому, что я никогда не хотела быть вне наших уроков. Я постоянно толкала его — еще час, и еще, и еще. Еще один набор уроков. Еще один раунд практики.
Иногда он баловал меня. В другие дни он закатывал глаза, отпускал какую-нибудь неопределенно оскорбительную шутку, наливал бокал вина и исчезал в своей комнате. Независимо от этого. Я практиковалась одна, пока не могла больше держать глаза открытыми.
Когда они, наконец, закрывались, меня каждую ночь встречали одни и те же изображения. Лицо Эсмариса. Глаза Серела. Щелчок кнута. Мазки крови на моих пальцах. Каким-то образом я всегда знала, что не все это принадлежит мне.
Я старалась не спать, когда это было возможно. В любом случае, сказала я себе, это пустая трата времени. И хотя Макс ругал меня за необходимость отдыха, я знала, что он тоже почти не спал. Слишком часто, выбираясь из постели посреди ночи, я видела мягкое мерцающее свечение под дверью его спальни. Иногда я видела его силуэт в саду, срезающим среди ночи увядшие цветы.
Наверняка он тоже меня видел. Но я была рада, что он так и не подошел ко мне. Были некоторые вещи, которые я не была готова позволить ему увидеть. И он, похоже, не был заинтересован в том, чтобы потакать моему любопытству.
Только один раз за эти недели он признал меня. Это была особенно жестокая ночь для меня, и мне снились такие яркие кошмары, что кровь стыла в жилах. Я не могла заниматься, я не могла учиться. Вместо этого я сбежала в сад, ходила большими кругами вокруг коттеджа, отчаянно пытаясь замедлить учащенное сердцебиение.
В конце концов, я так расстроилась и поникла, что позволила коленям подогнуться подо мной, едва не расплакавшись.
Ты забыла, кто ты.
Слова повторялись снова и снова. И все, чего я хотела, это чтобы мой разум успокоился хотя бы на одну минуту, одну секунду.
Я сидела, стоя на коленях во влажной земле, с опущенной головой, и мне показалось, что это длилось несколько часов. И когда я, наконец, наконец подняла голову, я мельком увидела пару голубых глаз, смотревших на меня из-за занавески.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Мои щеки горели. Смущенная, я поднялась, отряхнулась и вернулась внутрь. Я возобновила свои занятия, пока, наконец, к счастью, сон не окутал меня над моими книгами.
***
— Давай сегодня попробуем что-нибудь другое.
Макс потягивал чай, стоя ко мне спиной и глядя в окно.
Мне потребовалось несколько минут, чтобы набраться смелости хотя бы взглянуть на него на следующее утро, смущенная тем, что я невольно позволила ему увидеть себя в таком состоянии. Но как только я это сделала, я старалась быть идеальной картиной своего типичного повседневного «я».
Я остановилась, моя вилка замерла на полпути ко рту.
— Другое? — повторила я.
— У меня есть некоторые поручения в городе. Ты никогда не была там, не так ли?
— Город?
— Столица.
Я покачала головой, хотя его спина все еще была обращена ко мне.
— Нет.
Я видела его издалека, во время моего краткого пребывания в Башне Полуночи. Но это вряд ли считалось. Я читала о столице Ара, и в моих книгах она звучала так живо, так грандиозно. Небольшая часть меня — хорошо, большая часть меня — жаждала узнать, соответствует ли это тому, что я себе представляла.
Но…
— Когда мы проведем сегодняшнюю тренировку?
Наконец Макс повернулся. Он сделал еще глоток чая, бросив на меня долгий взгляд, на который я ответила с такой же твердостью.
— Я думаю, — сказал он наконец, — что ты много тренировалась.
Неловкость покалывала в затылке.
— У меня всего пять месяцев, — сказала я. — Я не могу терять время.
Он раздраженно вздохнул и потер переносицу.
— Отлично. Мы поедем в Столицу на несколько часов этим утром. А затем мы продолжим урок сегодня днем. Удовлетворяет ли это твоим компульсивным стандартам продуктивности?
Я сделала паузу.
Всего одно утро. Одно утро, чтобы подумать о чем-то другом, кроме моих предстоящих тестов. Одно утро, чтобы посмотреть город — и не какой-нибудь город, а Столицу Ара. Место, о котором я только мечтала увидеть своими глазами.
Несколько часов будет нормально. Только в этот раз.
Улыбка дернула уголки моего рта без моего разрешения.
— Я думаю, может быть, это будет хорошо.
Макс неохотно ухмыльнулся, поднимая чашку.
— И вот, наша треллианская принцесса заговорила.
ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ
Когда мы позавтракали, Макс вывел меня на улицу, и я взяла его за руку, пока он разворачивал маленький кусочек пергамента.
— Стратаграмма? — Я спросила.
— Да. В противном случае дорога туда заняла бы целый день.
— Когда я узнаю об этом?
Он изогнул бровь.
— Я начинаю думать, что у тебя ужасно однонаправленный ум.
— У меня в голове много мыслей, — возразила я, как будто знала, что означает его оскорбление.
— Ясно.
Я смотрела на его руки, когда он рисовал круг. Потом одну строчку, другую…
Мое сердцебиение участилось в груди, а пальцы сами собой сжались.
— Это удивительно? — пробормотала я, слова сорвались с моих губ без моего разрешения.
— О, нет. Это ужасно, — ответил Макс. — Тебе это понравится.
Он начертил последнюю линию стратаграммы, и мир разлетелся на тысячу кусочков.
На этот раз я ожидала этого, но когда мы приземлились в Столице, я все еще ловила себя на том, что сжимаю руку Макса гораздо сильнее, чем когда мы улетали. Я пошатнулась на его плече, когда земля, казалось, поднялась и ударила меня. На несколько ужасных секунд мои чувства смешались в оттенках серого. Они возвращались одно за другим. Звук был на первом месте.
В частности, звук смеха Макса надо мной.
Я ослабила хватку.
— Ты в порядке? — Он спросил.
— Да, — слишком быстро ответила я.
Мы стояли в углу оживленной мощеной площади. Здания выстроились вдоль узких улочек, сложенных вместе, как мозаика. Украшены были даже самые маленькие из них: каменные львы, выглядывающие из-за дверных косяков, или изящно вырезанные лозы, стелющиеся по подоконникам. А люди… Люди были повсюду. Люди во всех стилях одежды, от рваной рабочей одежды до развевающихся шифоновых платьев. Люди всех цветов кожи, всех возрастов, все так плотно набились, что их плечи задевали друг друга. Если толпа кому-то и мешала, никто этого не показывал.