родишь…
— Что?.. — потерянно переспросила Момоко.
Хэби, не перекидываясь в человеческую форму, почти испуганно развернулся к девушкам и придвинулся очень близко к Сатоми:
— Что ты говоришь, девочка? — Сатоми молча протянула ему ладонь, старый змей приник к ней лбом и потрясённо уставился на серьёзную принцессу: — Но как⁈
Она пожала плечами:
— Я не знаю, как так вышло. В последнее время я иногда вижу… тени будущего…
Да, как сегодня. Что-то толкнуло её взять кисть и вывести над кроватью то послание, хотя Момоко как всегда нетерпеливо покрикивала от входной двери. Сатоми видела, как её единственный мужчина стоит рядом — только спустя несколько часов — и хмуро смотрит на надпись.
Пламя жадно лизало прутик. Одна из веточек, потоньше, прогорела и упала в костёр пепельным кусочком, оставив после себя лишь обугленный пенёчек. Зато загорелась следующая, пониже.
— Я видела. Я рожу сына и отдам ему всю свою силу. До капли.
— Сатоми, что за бред? — раздражённо спросила Момоко. — Зачем всю? Какой смысл?
Ответ был таков, что Момоко мгновенно забыла о том, что только что злилась.
— Я умру при родах. Я вижу это совершенно отчётливо. Поэтому, чем метать искры из глаз, думай: как будешь его воспитывать. Всё-таки он должен стать величайшим императором Ниппон-кокку в истории.
Потом они снова погрузились на встревоженного Хэби. Момоко непривычно молчала. Сатоми молчала тоже. Её занимали сложные мысли.
Сегодня — там, на площади, с трудом подняв веки, потому что даже для этого приходилось превозмогать чудовищную боль, она увидела, как Кузьма превратился в меч. В тот самый, великий и легендарный меч.
И теперь она думала, как рассказать об этом сыну, чтобы не поколебать его разум. Написать письмо? Надёжнее всего будет оставить его Хэби, вот уж у кого сложнее всего что-нибудь отобрать. Но, всё-таки, нужно ли? Да, это честный жест. Но принесёт ли он пользу? Сатоми продолжала терзаться сомнениями.
А ВЫ НЕ ЖДАЛИ НАС, А МЫ… НУ, ДОПУСТИМ, ПРИЕХАЛИ
Всё-таки дом в Засечине был большой. За прошедшие недели его как следует привели в порядок, и разместились мы вполне успешно, только что палаты были не каменные, а деревянные. С другой стороны — дышать легче! Обратно плюс.
Управляющие расстарались, организовав в господском крыле даже галерейку с зимним садом. Эта галерейка вызывала у меня, Кузьмы и Горыныча некоторую тревогу — а ну как нападать на нас начнут? Размолотят ведь вдребезги все старания. Горыныч немедленно заявил, что завтра же — нет, сегодня же! — займётся страховочными заклинаниями и всяческими укреплениями.
— Ты тогда уж и от огня пройдись, — попросил я его, — у тебя это сильно хорошо получается. И дом, и пристройки, и особенно — склады. Ежли к нам голод движется, бить будут по больному. Запасы пожгут — народец ведь запаникует, а нам…
— Этого не надоть! — хором, как кхитайскую мантру, повторили Змей с Кузьмой.
— Поставлю защиту, — сурово пообещал Горыныч, — не переживай.
И ушёл — ставить. А вернулся — к парадному столу. В честь прибытия хозяина засечинские уж расстарались. Стол накрыли длинный, как я люблю, чтоб можно было чин по чину всех клановых усадить — не так уж нас пока и много.
Так или сяк — вроде, и повод скорбный: царя убили, а вроде и сами чудом живы остались. В общем, речи говорили разные, чарок подняли несколько — и поминных, и заздравных. Долго не сидели — поели да обживаться по новым комнатам пошли, только мы с Горынычем засели в кабинете, винишко пряное потягивать да думу думать, как мы наше житьё-бытьё обустраивать будем.
Вскоре пришёл Кузя, усмехаясь и крутя головой.
— Чего там опять? — полюбопытствовал Горыныч.
— Да-а… Иду я сейчас, слышу: в библиотеке ребятня собралась. Пятеро их уж теперь, Болеславовы пичуги тоже насмелились в люди выйти.
— Ну?
— Чё «ну». Стешка Матвея и спрашивает: что, мол, про Серого Волка да Иван-царевича? Где уж они услыхали?.. Я постоял, послушал. Ой, братцы, чего он им наплёл! Семь вёрст до небес, да всё лесом! Помимо молодильных яблок — и кражу жар-птицы туда присунул, и невесту, которую какой-то промежуточный царь заполучить хотел!..
— Справедливости ради, — Горыныч отхлебнул из своего бокала, — невеста была. И невнятный царь тоже. И даже жар-птица!
— Так ведь не в конце, не в конце же! — Кузя потёр лицо. — А про меня там вообще слова нет.
— Да и забей, — махнул рукой Горыныч. — Про меня тоже там нет. И про Дмитрия нет. Ровно и не было нас…
Мда. Вот, вроде, всё правильно мы сделали, а один хрен обидно.
Да и история, в общем-то, простая. Девчонку ту, Машу, что я из пожара спас, захотел альвийский царёк сосватать. Всё бы ничего, только слухи про него ходили, что балуется дядя нехорошими ритуалами, а жёны его больше года не живут, и наша Машуня должна была стать аж девятой. Рюрик сказал, мол, нафиг нам такие расклады? Такой зятёк нам не нужен! В общем, от ворот поворот выписал.
Мария обрадовалась страшно — кому охота за чужие хотелки жизни решиться? Да только к вечеру того же дня слегла наша Маша со слабостью страшной, а к утру стало ясно, что не болезнь это, а проклятие, и превращается сестрица моя в старую старуху.
До сих пор я думаю, что Моргана к этому руку приложила, она тогда уж начала на первое место среди магов Оловянных островов пробиваться, всех остальных под себя подминала. Да и каверза вполне в её стиле. Особенно — подкупить Атласского царя, чтобы нам яблок молодильных отказался продавать.
— Вот правильно тогда Кош сказал, — Горыныч словно читал мои мысли, — всё своё надо иметь, ни у кого не просить.
— Или быть настолько сильным, — продолжил Кузя, — чтоб тебе не посмели отказать.
Мда. А в тот раз нам пришлось целую комедию разыграть. У царя Атласского блокировка на всю дворцовую область стояла, от любых порталов — больно дядя за своё имущество переживал. Так Рюрик тайком малый скоростной драккар пригнал, мы со Змеем, под чужими личинами — типа Иван-царевич на Сером волке, этакий чудак, страстно интересуется экзотическими птицами. Прибыл жар-птицу посмотреть, ага. Атласский царь меня даже принял, птицу показывал — правда, издалека. А ночью мы в сад полезли, за яблоками — одна ночь в запасе и была,