— А если эти миски упадут ночью? — поинтересовалась она. — Ветер подует или по собственному желанию.
Подружка недобро насупилась.
— Тогда тебя родимчик хватит, и преступник достигнет цели. Зато я просто так не сдамся, буду бороться.
При слове борьба заскучавшая фортуна воспрянула духом. Где-то возле очага раздался характерный дребезжащий голос, треск и коронное «Етить-теретить!» В ответ на вторжение предводителя голубых беретов Даша взмахом руки смела посуду, подхватила камень и умчалась бить врага. Алиса не торопилась вылезать из спальника. Она с большим удовольствием слушала причитания Графина:
— Что ж вы, ироды, верёвки накрутили? Разби-ился!
— Евграф Силантьич, вы же спали! — причитал Эдик.
— Кто там спал?! — не верила Даша. — Бродит вражина. Ты еще, когда в Интернете нарисовался, я тебя подозревать стала…
Алиса блаженствовала, уткнувшись носом в курточку, которую принёс Данила. Милая мягкая вещица не пропиталась мерзким запахом, как все остальное в палатке.
— Проснулся. Даньки нет, — продолжал оправдываться Графин, — отправился искать.
— Зачем меня искать? — Родственник прибежал на звук скандала.
— В кустах сидел? — докапывалась Громова.
— Не сидел я нигде. Шёл себе, шёл и вляпался в какую-то дрянь.
— Работает ловушка, — гордился Эдик.
— Пошли спать. Спокойной ночи! — закруглил разборки Данила.
Голоса отдалялись, звуча все глуше.
— …тётка Вера просила за тобой приглядеть, — растерянно бубнил Графин. — Ты связался с этими…одни неприятности. Завтра поведёшь их в деревню. Знаешь, когда они меня нанимали…
Глава двенадцатая,
в которой Даша заглядывает в чужое прошлое
Утро выдалось ясным и безветренным. Колоритная четверка кладоискателей выбралась из светлого соснового бора на склон невысокого холма, поросшего смесью пырея, сурепки и розового клевера. Зажмурившись от солнца и медового запаха, они застыли на мгновенье, а потом побежали вниз. Следы ног ложились тёмными полосками на побелевшей от росы траве. В изножье холма снова начинался лес, только уже берёзовый, с редким подлеском из тоненьких осин и орешника. Такой лес не внушал тревоги, радуя приятным шелестом глянцевых листьев.
В березняк они вступили цепочкой. Процессию возглавлял рослый Данила с рюкзаком за спиной, следом шла Алиса налегке, третьей — Даша, тоже с небольшим рюкзаком на одном плече, и замыкал группу Эдик, груз которого являл чехол с металлоискателем и уже опробованная в полевых условиях саперная лопатка.
Они уходили всё дальше и дальше от ночного бивака, преодолевая изрезанные солнечными лучами светло-зелёные опушки, и наполненные хрустом сухих веток тенистые чащобы. До полудня, когда наступит настоящая жара, было еще далеко. Подстегиваемые утренней прохладой, все четверо сносно преодолевали частые подъемы и спуски.
— С привалами идти часа три с половиной, — оглянулся Данила. — Ты как?
— Лучше, чем лежать в палатке, — успокоила его Алиса. — Здесь легче дышится, к тому же идём под горку.
— Как только спустимся к ручью, отдохнём, после двинемся дальше.
Данила оказался «правильным» проводником, о которых она так много читала. Он беспокоился о самочувствии подопечных, не бежал сломя голову и вовремя объявлял привалы.
Спустя четверть часа они расположились под сенью ивы, склонившейся в многолетнем поклоне над бегущей водой. В тени дерева приятно пахло влажной травой и прелыми корнями. Чуть выше расположилась миниатюрная поляна, на которой, как доложил Эдик, росла огромная земляника.
— Дашка, клянусь, она бордового цвета!
Сестрица загорелась собрать лесной урожай, но из посуды имелись лишь одноразовые стаканчики и одна железная кружка. Благо, ёмкость оказалась невелика, и спустя десять минут врач Громова лечила ягодами больную Шуйскую.
— Витамины, — она пихала ей в рот. — Ешь, говорю. У тебя производственная травма.
— Отравления молоком лечат, — сопротивлялась травмированная.
— Молока нет. Есть земляника. Не перебирай, Шуйская!
— Ты тоже ешь. Всю ночь травились.
— Четыре часа всего.
Этим утром, едва занялся рассвет, Громова настежь распахнула полог, выветривая тошнотворный запах.
— Слушайте, может правда, чужие приходили? — поднял тему Эдик. Он не представлял соседей в роли злодеев.
— На той стороне озера туристы объявились, — подтвердил Данила.
Он вместе с остальными делил трапезу, состоящую из земляники, бутербродов и крепкого чая в термосе.
— Во-от! Бродят тут всякие. Усмотрели Алиску в палатке, и с пьяных глаз решили подшутить.
Данила кивнул. Он тоже не мог поверить в преступный умысел дяди и племянницы.
— Вчера вернулся на поляну — тишина. Заглянул к соседям — спят. Не похоже они на шутников.
Алиса смотрела на журчащую воду ручья, слушала стрекот неутомимых кузнечиков, вдыхала запах сосновой коры и тоже сомневалась. Ночное приключение казалось нереальным в свете солнечного дня.
— Возможно, и не они. Здесь можжевельник растет, представляете?
Она вытащила из травы веточку с голубоватой хвоей и продемонстрировала разомлевшей публике.
— Здесь много, что растёт, — поднялся на ноги Данила, — и березы, и можжевельник, а на две сотни метров выше — сосны. Вы сами видели, но мы вниз спускаемся. Мы спускаемся?
Туристы разом подхватились, вспомнив, что время работает против них, и скоро наступит жара, а до деревни — два часа неспешным ходом.
В Плакиде это была главная и единственная дорога. Когда-то она была выбитой добела, раскатанной и широкой. Но сейчас кладоискатели шли по заросшей глубокой колее, на которую с двух сторон надвигалась высокая молодая поросль. Справа от дороги возвышались брошенные серые дома из сруба, слева — старые березы, засохшие деревца и поле с травой по пояс, чуть в стороне — стена соснового бора. Все дома в селе стояли по одну сторону и выглядели почти одинаково: полуразрушенные, почерневшие, фасад в три окна, высокий чердак, разбитые стекла, сорванные с петель двери. Позади запущенный палисадник и трухлявые развалины хозяйственных построек.
— Почему села умирают?
Громова нервно потерла предплечья. Они прошли всего два дома, и ей уже стало невмоготу. Царящие тлен и разруха действовала на Дашу удручающе.
— Отвечать? — спросил Данила.
— Говори.
— Человек всегда ищет, где ему лучше. А лучше нынче в городе. Там есть работа, блага цивилизации, развлечения, наконец. Молодёжь уезжает в город учиться и работать, старики умирают, деревня исчезает.
— Это не дома, а портреты людей с ужасной судьбой, — заговорила Алиса, отворачиваясь от ветхого строения с выбитыми глазницами-окнами по обеим сторонам от центрального сохранившегося окна. — Мне страшно, — призналась она.
Ей категорически не нравилось заброшенное селение. Она бы предпочла сию же минуту покинуть это кладбище домов, наводящих тоску и уныние.
— В Плакиде с полвека никто не живет, — как ни в чем не бывало, информировал Данила. — Раньше здесь было дворов тридцать и насчитывалось сто восемьдесят человек.
Алиса обратила внимание, что напротив каждого дома стояло одно, два, а то и три дерева.
— Смотрите, осина посажена, а там — берёза.
— Событие было в семье. Кто-то женился, родился или с армии вернулся. Посадить дерево — к счастью в доме.
— К счастью, — передернула плечами Даша. — У-ух, стрёмно мне! Ка-ак выскочит одичавший бомж или сумасшедший! Эдик, где этот чёртов клад искать?
— Не поминай… — попросила Алиса, на что Громова раздражённо фыркнула и дёрнула братца за руку.
— Я разбираюсь, — буркнул тот, уткнувшись в фотографию карты. — В первый раз рядом с крестиком камень был нарисован, а здесь — петух какой-то.
— Полдеревни муторной пробежали, а ты никак не разберёшься.
— Кончай истерить! — завёлся Эдик. — Сама непонятно с кем связалась, левую карту в дом притащила…
— О покойном либо хоро…
— Что-о?