Когда впереди показалось поместье Ху, роскошеством не уступавшее даже Небесному дворцу, Ху Фэйцинь уже с трудом переставлял ноги. Лис-с-горы перекинул его руку через плечо и вёл его так, изредка спрашивая:
– Может, всё-таки тебя понести?
Ху Фэйцинь едва слышно огрызался по-лисьи.
[142] Наследник Великой семьи Ху
Ху Цзин, глава Великой семьи Ху, места себе не находил. Он ходил кругами, девять его хвостов змеями извивались за спиной, выдавая волнение, а жёлтые глаза подёрнулись дымкой беспокойства. Лисьи уши беспрестанно то вставали торчком, то прижимались к голове. Он пытался выслушать хоть что-то из-за притворенных дверей женских покоев поместья Ху.
Маленький лисёнок, его дочь Ху Сюань, старательно повторял то, что делал отец, ходя за ним по пятам. Хвосты у неё ещё были коротенькие, так что беспокойство выражалось тем, что шерсть на них встала дыбом. Похожие на талый лёд глаза поблескивали.
Беспокойство Ху Цзина было вызвано тем, что его любимая наложница, Ху Мэй, готовилась принести потомство, но роды запаздывали. Лисьи повитухи только разводили лапами. Они испробовали все известные лисам способы вызвать и облегчить роды, но лисёнок не спешил выбираться из живота матери. Однако его шевеление в животе становилось всё беспокойнее и отчаяннее.
Ху Мэй сама была лисьим знахарем и понимала: если лисёнок не появится на свет в ближайшие полчаса, он просто умрёт внутри. Она отослала лисьих повитух, машинально сосчитала в последний раз хвосты. Чтобы благополучно разродиться, придётся пожертвовать хвостами, одним или несколькими. Техника Жертвования хвоста была опасной, тем более для лисы в таком состоянии, но Ху Мэй не колебалась ни секунды: этот лисёнок должен выжить! Она с трудом села в позу для медитации, хвосты один за другим превращались в туман и развеивались за её спиной. Семь. Лисёнок стоил ей семи хвостов. Она, обессиленная, сползла на подушки, которыми была обложена, и вернула лисьих повитух.
Лисьи демоны, в отличие от лис, приносили потомство не так часто и не в таких количествах: рождалось по одному, изредка – по два лисёнка раз в девять лисьих лет. Многие лисы из боковых ветвей семьи Ху брали себе нескольких наложниц, помимо жены, чтобы лисий род плодился и не угас.
У Ху Цзина была одна наложница, и он не собирался брать другую: он слишком трепетно любил Ху Мэй. Жена его давно умерла, не оставив после себя потомства. Ху Мэй родила ему дочь, которую назвали Сюань, на десятый лисий год их конкубината[19].
«Вылитая мать!» – подумал Ху Цзин, взглянув на маленького лисёнка.
Через девять лисьих лет Ху Мэй снова понесла, но вторые роды оказались тяжёлыми.
Ху Цзин сделал ещё несколько кругов перед закрытыми дверями женской половины. Маленькая Ху Сюань старательно проделала то же самое и ткнулась носом в ноги отца. Ху Цзин остановился и прянул ушами, расслышав из-за дверей приглушённый крик новорождённого.
– Родился! – воскликнул Ху Цзин и подхватил старшую дочь на руки.
Ху Сюань несколько смущённо увернулась от поцелуя отца. Ей уже было девять лисьих лет, ей было неловко, что отец взял её на руки. Она не какой-то несмышлёныш, она уже крепко на лапах стоит. Но Ху Цзин на радостях позабыл о чужом достоинстве и ринулся внутрь, держа Ху Сюань на руках.
Лисьи повитухи хлопотали возле Ху Мэй. Она встретила Ху Цзина слабой улыбкой и показала рукой на родившегося лисёнка.
– Лисёныш! – воскликнул Ху Цзин. – У тебя появился брат!
Он всё-таки спустил Ху Сюань с рук, чтобы взять на руки сына. Ху Сюань одёрнула одежду, пригладила шерсть на хвостах и вытянула шею, чтобы поглядеть на брата. Лисёнок на руках у Ху Цзина был нисколько не похож на Ху Сюань: отливающие рыжиной волосы, яркие янтарные глаза… Ху Сюань, у которой волосы вились, как и у матери, и были скорее каштановыми, чем рыжими, подумала, что младший брат – вылитый отец!
Ху Цзин издал лисий клич, возвещая, что у него появился наследник. Лисы поместья Ху ответили, и скоро воздух наполнило близкое и отдалённое тявканье.
– Ху Вэй, – сказал Ху Цзин торжественно, – его будут звать Ху Вэй, «Лисий Хвост».
Ху Мэй слабо улыбнулась. Ху Цзин ещё не заметил, чего ей стоило родить этого лисёнка. Ху Вэй – самое подходящее для него имя. Но если бы Ху Цзин заметил, то никогда не назвал бы его так.
[143] Ху Цзин теряет любимую наложницу
– Ты ведь не будешь его любить меньше из-за этого? – спросила Ху Мэй.
Ху Цзин сердито насупил брови. Он пришёл в бешенство, когда узнал, что его любимая наложница лишилась семи хвостов, и едва не разорвал лисьих повитух в клочки – за то, что не сумели отыскать иной способ ускорить роды. Ху Мэй остановила его.
– Иного не было, – твёрдо сказала она, – я ведь сама лисий знахарь, я знаю.
– Ты лишилась семи хвостов! – воскликнул Ху Цзин. – Ты можешь умереть!
– Глупости, – сказала Ху Мэй, – хвосты я отращу снова, как только наберусь сил после родов. А-Вэй будет необыкновенным лисом: он получил при рождении силу семи хвостов к его собственной. Он станет сильнейшим лисом среди ныне живущих.
– Пока он просто комок шерсти, – сердито отозвался Ху Цзин.
Ху Мэй со значением улыбнулась. Она прекрасно знала, что ничто на свете не способно заставить лиса разлюбить, если уж он полюбил по-настоящему.
Ху Вэя все полюбили. Это был непоседливый и шкодливый лисёнок. Он был смышлён и силён не по годам – начинало проявляться материнское наследие – и повсюду таскался за Ху Сюань, к которой беззаветно был привязан. Ху Сюань любила младшего брата и во всём ему потакала, но с не меньшей любовью всыпала ему горячих, если шкоды превращались в пакости.
У Ху Цзина с появлением ещё одного отпрыска хлопот прибавилось, но главной его заботой была Ху Мэй. Она так и не оправилась после родов, и хвосты у неё не отросли, хотя прошло уже шесть лисьих лет с того злополучного дня. Она всё больше лежала в кровати, то и дело погружаясь в сон. Ху Цзин заставлял её пить лисьи пилюли и эликсиры, но сил у неё не прибывало, наоборот.
Детей к ней Ху Цзин приводил в редкие часы её бодрствования. Ху Вэй очень любил мать и расстраивался до слёз, когда отец уводил его.
Один раз Ху Мэй упросила Ху Цзина оставить лисят с ней, уложила их рядом с собой и пела им лисьи песенки. Такой Ху Вэй её и запомнил – прямо над ними два льдистых огонька глаз, мерцающих в сумерках.
На другой день они узнали, что Ху Мэй запретила приводить к ней детей.
– Они не должны этого увидеть, – сказала она твёрдо, когда Ху Цзин пришёл спросить о причинах такого внезапного решения.
Ху Мэй лежала на боку, отвернувшись к стене, а когда повернулась, то Ху Цзин пошатнулся и невольно вскрикнул: у неё были чёрные провалы вместо глаз. Тьма!
Они подолгу рассуждали об этом, но так и не поняли, почему Тьма явилась именно за Ху Мэй. Обычно Тьме предшествовал лисий всплеск, но с Ху Мэй ничего подобного не происходило. Она не особенно расстраивалась тому, что не может отрастить хвосты. У неё не было причин впадать в отчаяние или злобу. Вероятно, Тьма воспользовалась её слабостью, чтобы проникнуть в неё.
Лисьи трактаты были бесполезны. О Тьме вообще мало что было известно, они даже не знали, что именно из себя Тьма представляет и отчего случается, не говоря уже о том, как от неё избавиться. Вспышки Тьмы нередко случались в мире демонов и всегда оканчивались трагически: Тьма высасывала из демона силу, и он погибал. Нередко демоны сходили с ума при этом. Многие считали Тьму проклятием, насланным небожителями.
Ху Цзин все силы приложил, чтобы отыскать способ спасти любимую наложницу, даже спускался в мир смертных побеседовать с тамошними мудрецами – хэшанами. Проклятия были нередки в мире смертных, и хэшаны умели их снимать. Но о Тьме в мире смертных никто не слышал. В мире смертных всё больше говорили о Скверне. Ху Цзин, сопоставив симптомы, решил, что Тьма и Скверна – одно и то же. Увы, и от Скверны не было излечения. Подцепившие её люди умирали в муках. В мире смертных, к слову, считали Скверну проклятием, насланным демонами.