не повторять, не перекраивать «под себя» созданные другими образы – она мечтала всегда: «Самое главное – все время делать что-то новое. Хорошо, что есть традиции, – они нужны как фундамент, как школа, как азбука. Но делать спектакли, каких раньше никто не делал, просто необходимо!» – говорила Майя Урмасу Отту в 1989 году. Выстраданно говорила. Сергей Радченко подтверждает: «Ей надоело уже танцевать в тысячный раз “Лебединое озеро”, и она хотела что-то новенькое». И композитор Андрей Петров писал о том же: «Партии классического репертуара, исполненные балериной, принадлежат к вершинам театрального искусства, но в то же время балерине тесно в них. И Плисецкая не была бы Плисецкой, если бы не вызвала к жизни балетов, придуманных, написанных, поставленных специально для нее. Для нее нужно создавать большую музыку, большую хореографию, большую живопись, создавать большое искусство, под стать ее несравненному таланту».
Что же это за чувство такое, когда ты – первый исполнитель новой роли в новом балете и делаешь то, что до тебя никто еще не делал? Вот как об этом рассказывает народный артист СССР Борис Акимов.
– Происходит какая-то взаимосвязь балетмейстера и артиста. Артист ведет за собой балетмейстера…
– Вы что-то предлагаете в процессе?
– Обязательно. И все хореографы идут за артистом. Вот Касьян Ярославович (Голейзовский. – И. П.) никогда заранее не ставил. Он брал таких актеров, которые ему были интересны с точки зрения «физики». Потому что он блестяще рисовал, он из дерева вырезал фигуры, и у него все это вот здесь, – показывает на голову, – было. И он это все лепил, он скульптор. И вот так поставил, перевернет – «а ну-ка ты ногой захвати вот сюда», туда, сюда. И он все это прямо лепил по ходу. Григорович всегда очень точно находил. У него первые два состава были попадание в десятку. Он всегда работал только с двумя первыми составами. И у меня великое счастье, что я тогда молодым попал в его когорту, и на меня он делал многие роли. Он видел нутро человека. Здесь взаимосвязь – ты предлагаешь, потом он. И Григорович часто говорил: «Расходимся до завтра до двенадцати часов. Знаешь, вот монолог у нас – проблема, надо подумать, что сделать. Значит, думаем, да? До завтра. И ты, и я».
– И у вас на подсознании пошла работа…
– Подсознание того, что он великий. Он тебе доверяет, он дает возможность домыслить, возможность искать. Это еще придает тебе внутреннее состояние. Я помню, «всё, расходимся», и ты идешь в зал один, и когда метро в час ночи закрывается, а ты до полпервого еще здесь. И ты ищешь в зале для того, чтобы завтра удивить его. Он приходит: ну что, у тебя что-нибудь есть? А я говорю: ну, может быть, вот такой прорыв. А! Цепляет на крючок и развивает дальше. Это какие-то вещи необъяснимые природой – создание спектакля. И вот эта вся кухня, в которой ты участвуешь как первый исполнитель, – самое ценное, что есть в балете. Я всегда говорю: ну, можно станцевать и Зигфрида, и Альберта, и все такое. А вот когда на тебя делается роль, ты первоисточник, ты первый исполнитель – это самое ценное.
Именно этого – оказаться источником вдохновения для хореографа – так не хватало Майе Плисецкой. «Когда до тебя уже что-то сделано – это не так интересно, как делать новое, – признавалась она. – Поэтому я так люблю Кармен. Никогда в жизни я не стремилась копировать. Конечно, это трудней, потому что, как сказал Стравинский: люди любят узнавать, а не познавать. У меня же все всегда было непривычно, и у людей это вызывало просто шок! Так было и с Кармен. Да, спектакль удался. Поэтому Альберто Алонсо для меня вне конкуренции!»
Через двадцать лет после премьеры Алонсо напишет Плисецкой из Флориды, куда перебрался в начале 1990-х: «Для меня сказать Кармен – это сказать Майя. Ты – фигура интернационального ранга, абсолютная прима-балерина. Женственность, страсть, драматизм. И все это соединилось в одном лице».
«Лебединое озеро» как оружие
«Если хочешь создать успешный балет, назови его “Лебединым озером”», – любил говорить основатель американского балета Джордж Баланчин. Но так было не всегда. Этот балет – один из самых ярких примеров того, что начинается провалом, а продолжается победным шествием, – такие истории всегда были популярны и вдохновляли: собраться с силами, подняться и идти дальше.
Премьера «Лебединого озера» в 1877-м в московском Большом театре провалилась. Чайковский всю жизнь считал музыку для этого балета не слишком удачной (кстати, многие хореографы с ним почти согласятся и скажут, что лучше всего композитору удалась музыка к «Щелкунчику», потом к «Спящей красавице», а «Лебединое озеро» поставят на третье место). На концерте, посвященном памяти Петра Ильича в 1894 году, впервые показали второй – «белый», лебединый, с танцем маленьких лебедей – акт, поставленный Львом Ивановым. И после премьеры в Мариинском театре в 1895 году балет гениального русского композитора Чайковского на сюжет малоизвестной немецкой сказки в хореографии француза Петипа и русского Иванова стал символом сначала русского, а потом и мирового балета. По стройности рядов балерин в белых пачках мы судим о классности театра, всякий раз замирая, когда видим изломанные руки-крылья Одетты – «Пусть Зигфрид ее спасет!»; и всякий раз почти плачем, когда видим, как резко хохочет черная Одиллия: «Неужели победила?» Чайковский задумал финал трагическим – у него погибают и нарушивший клятву принц Зигфрид, и поверившая ему Одетта. Но современные спектакли – почти все, за немногими исключениями, – завершаются счастливо: и Одетта, и Принц-изменник живы, а Ротбарт повержен. Когда Юрий Григорович попытался отойти от этой традиции, люди, руководившие советской культурой, его не поняли.
Дебют Майи Плисецкой в «Лебедином озере» состоялся 27 апреля 1947 года, когда ей был 21 год. В своем дневнике юная балерина писала: «Очень бы хотелось танцевать “Лебединое озеро”, но Лавровский говорит, что коварная обольстительница Одиллия у меня не получится…» Вы же помните, что в училище ей пророчили амплуа лирической героини? И действительно, все партии, которые она танцевала до этого на сцене Большого, были, скорее, лирическими. В том, что у нее получится Одетта, никто не сомневался. Но Одиллия? Бессердечная соблазнительница, потешающаяся над обманутым Принцем, радующаяся, кажется, неизбежной гибели девушки-лебедя? Накануне премьеры в интервью газете «Советский артист» Майя призналась, что станцевать в «Лебедином озере» было ее заветной мечтой еще в хореографическом училище, что партия Одетты-Одиллии «вся целиком» снится ей по ночам, а дома перед зеркалом она танцует Одетту. «Мне никогда не приходилось видеть артиста более одержимого своей вдохновенной и яркой мечтой, чем Майя Плисецкая! – восклицает корреспондент Я. Чернов. – Порой она грустила: