Маг поскреб редкую бороду. Ни куфии, ни чалмы звездопоклонники не носили, и нависавшей над сабейцем Мараджил открывался прекрасный вид на тускло блестящую лысину в венчике седеньких волос.
- Меч - не то, что мне нужно, о яснейшая, - невозмутимо отозвался маг. - Оружие - плохой проводник в мире Сумерек. К тому же меч долго лежал на трупе животного, это плохо. В поисках нам бы помогло его кольцо. Или серьга. Или браслет.
- Да ты, никак, совсем рехнулся, о Фазлуи?
Голос Мараджил прозвучал грозно. Брякнули тройные ханаттанийские браслеты на запястьях - мать халифа подняла руки и уперла их в боки. Перо на шапочке парсиянки наклонилось, как рог приготовившегося защищаться орикса.
- К тому же, судя по виду ножен и рукояти, меч за последний месяц перелапало все население этой проклятой пустыни, - оттопырив губу, уперся сабеец.
- Где я тебе возьму его браслет, о сын прелюбодеяния! - рявкнула Мараджил. - Вот все, что нам удалось добыть, а ты еще кобенишься, о сын гиены!
И снова топнула ногой в алой туфельке. И, шелестя складками шальвар и обоих платьев, плюхнулась на подушку напротив Фазлуи.
Тот продолжал мрачно сопеть, брезгливо водя двумя пальцами по ножнам. Потом выпрямился, отрицательно покачав головой - нет, мол, ничего не выйдет.
- Ладно, - сдалась Мараджил. - Я прикажу принести... те вещи.
И зябко поежилась от воспоминания. Пожалуй, то был единственный раз, когда она пожалела о собственном любопытстве - но как же, ей же так хотелось все увидеть своими глазами. И она спустилась в подземелья под Новой масджид дворца.
Раньше над подвалами стояла Башня Заиры, и вот она подходила их содержимому куда как лучше. Говорили, в башне уморили голодом десятки людей, а когда сносили, из разломов в стенах то и дело вываливались скелеты несчастных, некогда заживо замурованных в заложенных камнем нишах. За запечатанными дверями подземного хранилища она пробыла недолго, и этого времени Мараджил хватило, чтобы понять - второй раз она туда не пойдет. Хватит с нее.
Здоровенный ларец со свитком Договора ей запомнился хорошо: заляпанный бурыми потеками пергамент со смазанным отпечатком ладони трудно забыть. Дотронувшись до жуткого следа растопыренной пятерни, Мараджил отдернула руку - показалось, что в уши ударил крик. Как будто она услышала вопль боли за стеной. Крик и хриплое дыхание истязаемого существа.
Как же нерегиль должен их ненавидеть, а больше всего ненавидеть того, за кем волокся на своем поводке...
Впрочем, сейчас он бегал неведомо где, оборвав привязь. Одно хорошо: посмотрев своими глазами на залитый кровищей свиток Договора, Абдаллах, похоже, начал что-то понимать. Хотелось верить, что, изловив беглеца, сын больше его не упустит.
А самое главное, осознает наконец: страж по-человечески не понимает. Со стражем нужно обращаться соответственно - ибо страж опасен. Смертельно опасен. И глупостей не прощает.
Пока она размышляла, доставили требуемое.
Пошевелив пальцами, Фазлуи выудил из шкатулки разорванную потемневшую цепочку. Она тихо звякнула, маг сморщился - и выронил тонкую нитку серебра.
- Как жив-то остался после такого... - тщательно вытирая руку платком, пробормотал сабеец.
И приказал принесшему шкатулку мальчишке-зинджу:
- Ну-ка положи эту штучку в тазик!
Любопытно таращась и скаля ослепительно-белые зубы, арапчонок сгреб цепочку и бросил ее в воду.
Круглый неглубокий таз из ханьского фарфора смотрелся на удивление глупо на этой террасе. Словно кто-то умывался да так и забыл здоровенную миску под колонной, и теперь все ходят-спотыкаются.
А Фазлуи принялся тереть бирюзу своего перстенька - несведущему глазу тот представлялся дешевой безделушкой. Плохое, нечистое серебро, грубоватая зернь оправы, плоский мелкий камушек - такой поделке даник цена, никто не позарится и другой раз не глянет.
- Выходи, сволочь! - строго приказал сабеец.
И требовательно постучал длинным ногтем по лазоревому кругляшику бирюзы.
Где-то под потолком щелкнуло. Запахи сырости и цветов - пруд давно не чистили, и вода изрядно пованивала на этой жаре - перебила грозовая свежесть.
- Вылезай, - спокойно сказал Фазлуи. - Попробуй мне покобениться - запру в кувшин и снова кину в реку, еще четыреста лет поплаваешь, глядишь, научишься манерам.
Из перстня стрельнул тонкий язычок пламени, и на ковре мгновенно расползлось черное жженое пятно.
В его середине сидела и ярко светилась маленькая, с ладонь, саламандра.
- Кыш на мрамор! - рявкнул маг и щелкнул ящерицу по морде.
Та мгновенно узмеилась с ковра и застыла на голом полу, наставив мордочку на хозяина. Золотистые пятна на блестящей черной коже казались объемными - от них поднимался свет и ощутимое даже за несколько шагов тепло. Марид. Точнее, огневушка. Обычное дело: кто-то развлекался магическими штучками, а потом забросил опечатанный кувшин в Тиджр. Рыбак выловил посудину с тиной и прочим хламом и по недомыслию открыл.
Хорошо, вокруг народу было мало, под утро у мостов мало кто ходит. Еще хорошо, что мост был из временных, настил на связанных борт к борту лодках, сгорел - не жалко. А еще лучше, что Фазлуи тогда был в столице, гостил у своих в квартале ас-Саба - времена были строгие, язычникам еще не позволяли селиться рядом с правоверными. Марида он заклял, запечатав послушанием и связав обликом - и с тех пор служил в должности придворного астролога Мараджил.
Саламандра между тем постреливала тонким язычком, высовывая и убирая его в крохотную красную пасть. Сквозь затягивавший арки красный шелк пробивалось утреннее солнце, и сумрак на галерее отливал алым. В просеянном сквозь ткань свете мрамор пола казался плохо отмытым от налетевшего песка, а саламандра - подсвеченной изнутри игрушкой-курильницей.
- Покажи мне хозяина этой вещи, о Яман, - тихо приказал мариду Фазлуи и кивнул на таз.
Мараджил пришлось пересесть поближе, чтобы заглянуть в круглое оконце воды. Там всплывала желтая, колышущаяся сухостоем степь, и свернутая на дне цепочка тонула в красках. С трудом оторвавшись от проступающего в воде, Мараджил обернулась к занавесу во внутренние комнаты. И со вздохом прикрылась шарфом по самые глаза.
- Приблизься, о ибн Махан, - громко сказала она, морщась от прикосновений невольницы - та зашпиливала шелк на затылке и дергала волосы.
Из-за обматывающей рот ткани голос прозвучал глуховато.
Начальник тайной стражи невозмутимо вошел в комнату и, не обращая никакого внимания на прыснувших в стороны женщин, присел рядом на подушку.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});