Беседа наша прервалась на этом: послы шептаться тихо принялись, а до меня лишь доносились отдельные слова и их обрывки. Меня то не смущало: поведают они, зачем пришли. Меня и в сон уж начало клонить, но тут достигли меня звуки пояснее:
– Пропало несколько гуртов скота в округе за последние недели.
– Да, так и есть, – ответил я. – Твои слова – не новость.
– Ага! Так признаешь свою вину, выходит! – вскричал один из них, кого они Шерифом величали.
В восторге я и в умиленьи от невиновности презумпции подобной: все, что ни скажете вы, будет так иль иначе истолковано во вред вам. Такая вот презумпция выходит. Вычеркивают вас из списков невиновных, не оставляя никаких иллюзий, чем разбирательство закончится для вас. И, правда, чтобы я не пребывал в плену иллюзий, послами были встречены мои слова угрозами да оскорбленьями лихими. Но недалекость их была забавной – мерещилось им отчего-то, что после этих выкриков нестройных останется мне лишь одно: судить себя судом, признать виновным и самого себя казнить.
– Хотел бы что-нибудь сказать в свою защиту? – мне предложил Шериф, как буря улеглась.
Что ж, показался мне Шериф в сравнении с другими персоной хоть немного непредвзятой. Поэтому решил я, что не будет хуже, коль с ним поговорю.
– Так что, там, где паслись гурты, следы драконьи проявились? – спросил я не без удовольства: настала очередь теперь моя вопросы задавать.
– А? Нет. Следы и не нужны, – ответствовал Шериф. – На что следы? Ведь ты летать умеешь!
– Так аэродинамику вы, значит, познали в совершенстве? – поднялся на дыбы и распластал я крылья.
От моего вопроса несколько коней поднялись также на дыбы, а то и просто прочь рванули.
– Что за динамика еще такая? – Когда с земли его подняли, Шериф немного озадачен был.
– Вы приглядитесь, что за тело у меня, и присмотритесь к крыльям. Чтоб мог летать я, у меня размах крыла быть должен футов семьдесят, не меньше. Каков на самом деле он, по-вашему? Скажите.
У собеседника здесь не нашлось ответа.
– Зачем же сказкам верить всяким, небылицам? – Его подход меня немало удивил. – Вы сами-то хоть раз видали, чтоб, скажем, ведьма вдруг летала?
– Э… А…
– Вопрос мой прост. Видали ль вы хоть раз летающую ведьму вот этими глазами иль не было такого никогда?
– А… Вот… По трезвости ни разу… сэр.
Удачно разрешив подобным образом вопрос отсутствия следов на месте преступленья, а у меня – возможностей летать, я перешел к другим вопросам:
– Исчезло много ли голов скота?
– Да сотен шесть.
– Как много, думаете, съесть могу я за один присест?
– Э… Ну… быка?
Теперь в презумпциях своих Шериф хотел быть беспристрастным – я это видел по его глазам.
– Барана, – я его поправил, – иль бычью ляжку. Это раз. А во-вторых, походим сильно мы на змей: нам нужно дня четыре-пять, чтобы обед усвоить. И что мне делать с сотнями шестью скота чужого? Вообразите только, сколько бы пришлось на зиму мне готовить сена! Да и не нужно мне чужого: я сам владею сотнями тремя голов.
– Ага! – Заслышав это, Шериф, казалось, выскочить готов из лат своих от радости нежданной. – Откуда этот скот?
– Не будьте вы занудою таким, Шериф. – Я только головою покачал: он снова, кажется, подпал под власть самонадеянных предположений. – То гурт мой. Многие драконы разводят скот. Не на оленей же охотиться нам или пилигримов. Ведь у пропавшего скота клеймо, должно быть, было? Что проще, чем послать своих людей мое проверить стадо?
Когда же часом позже посланники Шерифа ни с чем вернулись, тонуло солнце уж за горизонтом.
– Тьма пожирает лес, – своим гостям сказал я. – Останьтесь на ночлег в моей пещере.
Я для гостей разжег огонь в пещеры главном зале и нанизал на вертел парочку баранов. Во время ужина держался в стороне я, надеясь, что поможет это преодолеть им скованность свою. Поэтому устроился в углу я дальнем, и, чтоб заняться делом нужным, я принялся точить об камень свой десятифутовый меч – так легче размышлялось мне о тайне пропавшего скота. Похоже, что гостям баранина не очень приглянулась, хотя возможно, что причина их плохого аппетита в том, что я не смог им предложить по кружке эля, но ели они с явной неохотой и больше все косились на меня.
– А ты-то есть не будешь? – вопросили они с немалым беспокойством наконец.
– Да вот и сам я не могу понять, – ответствовал я, продолжая задумчиво точить свой меч, – проголодался я иль нет? Пожалуй, нет: я лишь вчера поужинал прекрасно.
Когда закончен ужин был, я предложил гостям расположиться у огня на лежаках и теплых шкурах, но те зачем-то заперлись в одной из узких нор пещеры, сославшись, что мучимы они на ящериц ужасной аллергией.
– Как будет вам угодно. – Я лишь пожал плечами.
Возможно, слишком я велик, чтоб тоже хворобой на ящериц был мучим? Что бы там ни было, но, даже удалившись на покой, заснуть им вряд ли получилось: сквозь немоту дремоты их беспокойный шепот я ловил. Возможно, отгоняли ящериц они, а может, обсуждали расследование сего престраннейшего дела. Во всяком случае, уж эскадроном конницы троянской, готовым броситься на вражью цитадель, они себя никак не проявляли.
А поутру я никого не обнаружил. Напрасно щупал свой живот – нет, никого не съел во сне я. Выходит, попросту они сбежали! Лишь посмеялся я над этим приключеньем и к вечеру уж полностью о нем забыл. Поэтому я был немало удивлен, когда неделей позже один из рыцарей вновь объявился у моей пещеры.
– Так, – поприветствовал его я, – где же остальные?
– А… Заняты… Есть много всяких неотложных дел.
– Нашли ль воров?
– Вот именно, что нет… Поэтому я здесь.
– А… Неужели?
– Да, господин дракон. Не выяснили ничего мы, и вновь Шериф склоняется к первоначальной версии печальной.
– А мне-то что? – ответствовал я ему прямо, надеясь, он уедет восвояси, не станет портить вечер мне, что собирался скоротать я в компании костра и одного из жареных барашков.
– Знал я, что скажете вы так, – учуяв аромат баранины поспелой, заметил сей пройдоха, готовый уж на все, чтоб мне в друзья набиться. – Прошу, подумайте: Шериф не будет знать покоя, пока не призовут кого-нибудь к ответу. А время-то идет. Что истинный преступник будет найден, возможность тает. Нельзя ручаться, что миром все закончится для вас: на роль виновного им нужен будет кто-то.
Затрясся я беззвучным смехом, но букашка эта мой смех, представьте, приняла за дрожь!
– Для вас имею предложенье, – он заявил и встал вдруг в позу суверена, бросающего начисто обглоданную кость вассалу.
– Предложенье? – Я рыкнул – это было слишком!
– Осмелюсь ли обеспокоить вас своим соображеньем? – Он стал лицом вдруг чрезвычайно бледен; мне думается, если б не кираса, пройдоха этот совершил бы харакири, лишь бы добиться моего прощенья. – Могу ли предложить пристанище вам в поместье брата моего, где вы найдете тучные луга для вашего скота и нет где надоедливых шерифов?
– Такая, значит, братская у вас любовь?
– Вы просто не упоминайте мое имя. Так вы согласны? Я помогу со сборами и перегнать вам скот.
– Зачем тебе все это? – вопросил я: его речами озадачен был немало.
– Быть может, мне просто хочется помочь вам.
– Иль помочь себе? Как звать тебя, о, рыцарь?
– Эгберт Бэйдон я, победитель Любвимо… – запнулся тут он и густо покраснел.
– Неужели? – Мне первый раз за всю беседу нашу стало интересно; с немалым любопытством я принялся разглядывать сего хамелеона. – Любвимо – это кто?
– Да так… Никто.
– Откуда же у никого есть имя?
Но тот лишь молча на меня смотрел.
– А просто Эгберт Бэйдон подойдет? – сказал он наконец.
– Мне подойдет вполне, – я фыркнул.
Мне снова вспомнилась история прадеда, ведь положение мое с его во многом было схожим. Мне было нелегко покинуть те края, где жизнь моя прошла, но Бэйдон этот прав в одном был: Шерифа свора не уймется, пока не вынудит меня убраться прочь.
Однако после освежающего сна все показалось мне уже не столь трагичным. Я сожаленья с жалостью к себе преодолел. Собрав нехитрые пожитки, я выступил, ведомый Эгбертом Хамелеоном, за солнцем вслед в край сочнейшей травы, а не докучливых проныр.
Скрывать не буду: у меня в глазах стояли слезы, когда в последний раз я проходил через места, что были близки сердцу моему с поры веселой детства. Волнение меня переполняло. Хотелось мне хоть с кем-то поделиться своими чувствами, пусть даже и со столь несовершенным слушателем, был каким мой спутник.
– Сады те видишь через поле? – к нему я обратился. – Когда я был еще ребенком, владел садами этими Том Сливка. В то время ему лет было шестьдесят, но был он бодр и подвижен, что кузнечик. Я с внуками его резвился часто в тех садах, ломая всходы, приминая грядки. Бывало, и озоровали – не без того. Однажды привязали груши мы плоды заместо яблок нескольким деревьям. Старик наш Сливка чуть не тронулся умом, когда на них наткнулся! Садовником он был лет семьдесят, не меньше. А тут – такое… К счастью, безумство длилось только сутки, но выпивать с тех пор зарекся он. Ну, разве не смешно? Ха-ха! Ха-ха!