Для них, несомненно, было бы лучше, если бы они избрали своим официальным лидером меня. Уверен, они уже неоднократно сожалели, что не сделали этого, но логика выбора русских – когда они вообще снисходят до выборов – пониманию не поддается. Они предпочтут пустые обещания конкретным результатам. Жизнь под моим руководством обещала вполне конкретные результаты. Под руководством Митина – пустые обещания. Именно поэтому они его и выбрали.
Но это не единственная трудность в общении с русскими. Что вы! Трудности – суть их природы. Без них им не жить.
Самым сложным моментом обучения в разведшколе являются выезды в профильную страну, осуществляемые, само собой, без ведома принимающей стороны. Перед курсантом ставится задача смешаться с местным населением, не вызвав подозрений, что в действительности ты – иностранец. Один из недостатков нашей образовательной программы в том, что ею совершенно не учитывается ряд фундаментальных особенностей жизни среднего россиянина. Так, курсантов Отделения стран СНГ никто не готовит к одной из излюбленных тем беседы в России. Стакан в России – больше чем стакан. А собственно потребление алкоголя – это такая форма внутреннего волеизъявления народа. Поэтому любой разговор с русским рано или поздно сводится к выпивке, и уже от одного этого вас начинает мучить похмелье еще до того, как вы пригубили рюмку. Жизнь простого человека в Бухляше – тот еще стресс. Выпивка же – их главное лекарство от стресса.
В связи с вышесказанным меня стали мучить подозрения, когда за первую неделю нашей совместной жизни ни один из трех моих клиентов не предложил мне выпить. Может, это были ненастоящие русские? Или же стресс был слишком силен и от выпивки не было бы никакого проку?
Что касается моей стажировки в России, должен сказать, что мне повезло в первый же день: я познакомился с группой студентов и вечером того же дня выехал с ними на рыбалку с ночевкой. Водка начала течь рекой еще до того, как электричка тронулась с перрона. Очень жаль, что водку можно пить только до тошноты, а не еще и от тошноты. Я так и не уяснил для себя, отличаются ли умеренно пьющие от умеренно гудящих, но уже через час я дал себе слово, что, если выживу, мне дорога одна – в Общество анонимных трезвенников.
Где-то в полночь мы вышли на одиноком полустанке. Дальше наша дорога лежала через лес, куда мы и отправились, ведомые крайне крикливым и неугомонным старостой. Наконец – и это не только мое мнение, но и всех участников того приключения – тропинка вывела нас на берег уютного озерца, таинственно поблескивающего в тусклом свете звезд. Пока я и остальные занялись палатками, староста и его заместитель установили донки и удочки.
Поначалу из звуков, которые разбудили меня следующим утром, я заключил, что нас атакует полк тяжелой авиации. Я вылетел из палатки и рванул прочь в поисках укрытия. Уже лежа в зарослях крапивы, оглушенный ревом строительной техники, я понял, что мы разбили лагерь на каком-то строительном объекте: наши донки и удилища были крепко схвачены затвердевшей бетонной стяжкой, а из палаток за происходящим с изумлением наблюдали всклокоченные головы моих новых друзей.
Несмотря на все их недостатки, трое моих русских – не более чем бедолаги, достойные сочувствия, а не осуждения. Пусть с непривычки их вид и может показаться неприглядным, но в этом нет их вины. За режимом Брутина числятся и не такие жестокости. А зная Брутина – я многое о нем почерпал из британской прессы; а это, к слову, единственная истинно демократическая пресса в мире, поскольку только истинно предвзятая пресса может быть поистине демократической, а истинно благодарным читателем – читатель, безоговорочно верящий всему, что истинно демократическая пресса ему ведает, даже если она знает, что то, о чем она собирается ему поведать, далеко не правда, – меня ничуть не удивило бы, если бы я узнал из газет, что Брутин лично разрисовывает ногти и расцеловывает щеки жертвам своего режима.
Итак, мне выпало в одиночку раскрыть тайну, которая могла стоить нашему Начальнику Управления его мягкого кресла. Поэтому моей задачей было обеспечить русским условия, в которых они протянули бы как можно дольше, и держать ухо востро, чтобы, случаем, не пропустить невидимую неискушенному наблюдателю разгадку к событиям, разворачивающимся в Бромли и Кройдоне. Что касается второго, мне оставалось только молиться и ждать. А вот нужды трех вверенных мне душ были более конкретными и неотложными. Для этого у меня была кредитная карточка. Они могли избирать и переизбирать себе в лидеры кого душе угодно, но именно человек, контролирующий финансы, обладает высшей властью, даже если на первый взгляд это и не столь очевидно.
Митин несколько раз уже пытался перетянуть на себя ту власть и авторитет, что постепенно сосредотачиваются у меня в руках. Однажды он даже закатил мне скандал и потребовал у меня каких-нибудь объяснений. Ничего страшного в том, чтобы предоставить ему какие-нибудь объяснения, не было – на этом и зиждется искусство манипулировать людьми. Естественно, я опустил главную причину, по которой мы поселились именно в этом коттедже. Как я уже упомянул, дом был собственностью Агентства. Но это еще не все. По моим сведениям, он был оборудован телепатическим передатчиком, благодаря которому я мог оставаться на связи с Агентством, ведя при этом непрерывное наблюдение за местностью.
К моему величайшему ужасу, передатчик сам попытался установить со мной связь. И сделал он это столь неуклюже, что мои русские чуть не померли со страху. Он принялся захлопывать им двери прямо в лицо, открывать водопроводные краны, чтобы они могли услышать населяющие пустые трубы сквозняки, трясти кровати и все время пытался что-то сообщить им на ухо неразборчивым шепотом. Скорее всего, у передатчика полетели настройки. Однако настроить его самостоятельно я бы не смог: нас не обучали работе со столь сложным оборудованием. Поэтому, когда русские стали задавать вопросы, мне пришлось выдумать историю о якобы живущем в доме привидении – иначе они попытались бы выяснить причины этого «сверхъестественного», как они выразились, явления самостоятельно.
Я рассчитывал, что, услышав историю о привидении, они угомонятся. Не тут-то было! У них оказался нездоровый интерес к астралу и прочим спецэффектам, и они начали досаждать мне просьбами провести спиритический сеанс. Что мне было терять? В конце концов, мне так или иначе необходимо было выяснить, как пользоваться передатчиком, и фиктивный спиритический сеанс для этого вполне годился. Мы нарезали бумажных квадратиков из чистых страниц старой тетради, которая нашлась в книжном шкафу гостиной, и разметили их буквами. При наступлении темноты, едва передатчик возобновил свои попытки установить со мной связь, мы расселись вокруг залитого светом свечи стола и уставились друг на друга.
– Дух, ты здесь? – спросил самый смелый среди нас или же самый нетерпеливый, после того как мы просидели так минут десять.
Ответом нам был внезапный порыв леденящего ветра. Кто-то закричал – думаю, Хиллтон, – а кто-то спросил:
– Дух, что нам делать?
Я почувствовал щекой дуновение еще одного, правда, менее резкого порыва сквозняка, и вдруг – о, чудеса современных технологий! – наши бумажные квадратики сложились в ответ:
«Понятия не имею».
Так вот, значит, как управлять передатчиком. Ничего сверхсложного. Хиллтон снова закричал и попытался выбежать из комнаты через закрытую дверь. Митин же и Доля, посовещавшись вполголоса, задали следующий вопрос:
– А какая зимой в Сибири средняя температура?
Нашим ребятам в Агентстве, находившимся на другом конце телепатического моста, на это, как и мне, было наплевать. Я их прекрасно понимал: мы не «Гугл» какой-нибудь, а серьезная организация, занимающаяся исключительно серьезными вопросами.
Как видите, ни на один вопрос Доля и Митин ответов так и не получили. Но назойливое любопытство моих клиентов это ничуть не умерило. Им не терпелось узнать о своих перспективах на местном рынке труда или, например, почему Притчардом установлены ограничения по числу полуложек сахара на чашку кофе. Однообразие ответов утомило их лишь минут через двадцать. В какой-то момент Митин выдрал у себя из головы клок волос и простонал:
– Давай спросим, как его зовут. Это-то он может знать!
«Эгберт Бэйдон» – легли буквы на столе.
Спустя мгновение квадратики перемешались, и перед нами предстала новая строка: «Победитель славный Любвимозоля», которая в свою очередь сменилась следующей: «чудища огнерыкающего».
Я едва сдержался, чтобы не прыснуть со смеху: у наших ребят из Управления было отменное чувство юмора.
«Ну что же, – рассудил я. – Мои клиенты достаточно поразвлекались. Теперь моя очередь».