Спустя мгновение квадратики перемешались, и перед нами предстала новая строка: «Победитель славный Любвимозоля», которая в свою очередь сменилась следующей: «чудища огнерыкающего».
Я едва сдержался, чтобы не прыснуть со смеху: у наших ребят из Управления было отменное чувство юмора.
«Ну что же, – рассудил я. – Мои клиенты достаточно поразвлекались. Теперь моя очередь».
Я наклонился вперед, пытаясь выглядеть как можно естественнее, и спросил:
– Где?
«Везде» – было мне ответом.
Я не знал, что на это сказать, поэтому спросил наугад:
– Когда?
«Зачем?» – еще более непонятный ответ.
Тут до меня дошло, что русские сидят совершенно неподвижно, разглядывая меня с удивлением и явной подозрительностью.
– Давайте теперь вы, – ослепительно улыбнулся я и объяснил, пытаясь рассеять их беспокойство: – Раньше никогда проводить подобные собеседования не доводилось.
Десять минут спустя, когда из-за монотонности ответов у присутствующих уже притупилось внимание, я повторил свой вопрос:
– Когда?
Прочитав ответ, я чуть было не упал со стула:
«Иди к черту!»
Риск выдать наличие в доме секретного оборудования был велик, но я все же решился добиться от Управления инструкций:
– Говорит Притчард, – произнес я как можно внятнее. – Где?
«Везде».
Операторы на противоположном конце телепатического канала либо были не в курсе моего задания, либо, учитывая позднее время, попросту пьяны!
– Пароль и отзыв? – Я грозно треснул кулаком по столу.
Но едва я задал этот вопрос, как что-то невидимое стукнуло меня по лбу. Удар был не очень сильным, однако от неожиданности я свалился на пол.
– Ну все, хватит! – Я поклялся, что операторам такое отношение к службе даром не пройдет, но на текущий момент сеанс связи лучше было отложить.
С тех пор я предпринял еще несколько попыток установить телепатический контакт с Агентством, но на все мои вопросы и удары по столу операторы лишь смеялись мне в лицо.
Как видите, за последние несколько недель мне пришлось пережить множество странных и неоднозначных событий, хотя, если верить гороскопам, как раз сейчас для меня наступило время личного успеха, процветания и прочей шелухи, что обещают нам гороскопы. Все эти события настолько занимают собой мое внимание, что порою я забываю о существовании внешнего мира. Интересно, существую ли еще для внешнего мира я сам?
Я не жалуюсь, нет. Моим русским еще труднее. Поэтому я был приятно удивлен, когда Доля, который обычно держит свои мысли и чувства при себе, то ли нечаянно, то ли умышленно проговорился:
– Кажется, я влюбился…
«Отлично, – сказал я себе. – Судя по всему, они начинают обживаться».
Это была действительно отличная новость.
– Да ты что! – воскликнул я вслух. – Искренне рад за тебя! А в кого влюбился?
– В себя…
А… В принципе, принимая во внимание его чрезмерную сосредоточенность на своей персоне, этого следовало ожидать.
– Надо бы тебе жениться. – Мне действительно хотелось ему помочь хотя бы советом.
– Не могу я жениться: мне противен вид любого человеческого тела, кроме моего собственного.
Хиллтон – еще один очаг противодействия моему скрытому, но уверенному продвижению к переходу руководства группой под мой полный контроль. В первые три дня Хиллтон ограничивался наблюдением за мной, но на четвертый он озвучил сомнения в моих познаниях русской кухни. Я отличаюсь болезненно педантичным подходом к таким вопросам, поэтому я не мог пропустить подобные обвинения мимо ушей: если вовремя не доказать их несостоятельность, в дальнейшем от них так просто не отмахнешься.
Я повернулся к книжному шкафу, чтобы ознакомить Хиллтона со свидетельством известного автора поваренных книг, как неожиданно тот огрел меня по голове стулом! Удивляюсь, как у меня вообще голова не отклеилась от шеи при ударе такой силы. Придя в себя, я обнаружил во рту сильный привкус железа, а в кармане – руку Хиллтона: типичная ошибка неподготовленного гражданского лица при оказании первой помощи.
– Не волнуйся, – сказал я ему. – Я в порядке. Ничего страшного.
Коварства Хиллтону не занимать. С тех пор спиной к нему я больше не поворачивался. Не подумайте, что я боюсь его. Чтобы я испугался его? Да я могу одной левой расправиться с ним в любом поединке – хоть на шпагах, хоть на кочергах, а хоть и на удочках: за время учебы в разведшколе я в совершенстве овладел навыками каратэ, джиу-джитсу, айкидо, стенографии, плоскостопия и азбуки Морзе. Что я ему и доказал, когда несколькими днями позже он попытался вызвать меня на дуэль. Моим долгом было подавить попытки устроить кровопролитие в зародыше, поэтому я предложил Хиллтону просто пристрелить его. Но тот от моего предложения категорически отказался. С того дня он стал тише, но моей повернутой к нему спины ему все равно больше не видать. Но это будет позже. Возвращаясь же к четвертому дню нашего знакомства, я сплюнул кровь, из-за которой у меня во рту и образовался непривычный вкус, и сказал самому себе:
«Ну все… Хватит! Мне нужно отдохнуть, принять ванну и побриться. Еду домой».
И, убедив себя в этом, я направился прямиком к ближайшей автобусной остановке, потому как мой оранжевый «Крайслер» испарился с внутреннего двора полицейского участка без следа и без капли бензина.
Когда я добрался до дома, что-то в нем было не так… Когда и зачем мама перекрасила фасад? Не помню, чтобы мы это с ней обсуждали. Дверной звонок тоже был другим. Странно все это было… Я бы даже сказал, подозрительно. Ну, хоть мама была прежней.
– Куда это вы, молодой человек? – взвизгнула она, когда я прошел мимо нее в дом.
– Мам, ты опять забыла принять таблетки от склероза? – Я расцеловал ее в обе щеки; и тут я заметил, что ее трясло, словно испуганный лист, дрожащий под порывами убийственного урагана. – Давай закроем дверь: ты вся замерзла.
– Вот еще! – Она попыталась вытолкать меня на улицу. – Какие такие таблетки от склероза?
Вот всегда она так. Это возраст сказывается. Да и генетика. У ее матери то же самое было, и у ее бабки. Моей сестре этого избежать не удалось. Остается только надеяться, что болезнь пощадит меня.
– Так, а где же ванная? – спросил я, снимая куртку и ища взглядом знакомую дверь. – Куда ты ее на этот раз перенесла?
Это мама любит: ей все время нужно все перекладывать и переставлять – комнаты, мебель, мои вещи. Но когда я спрашиваю, зачем она это делает, она, разумеется, вспомнить ничего не может. Даже то, что у нее есть сын, она, к сожалению, помнит не всегда.
– Уходите немедленно! – Она все еще стояла у двери, держа ее нараспашку. – Или я вызову полицию!
– Лучше вызови врача. Кстати, мистер Куган в мое отсутствие не звонил? Мам, ты не поверишь, в какой компании я оказался. Нужно что-то сделать, чтобы установить связь с Управлением. Я теряю контроль над ситуацией. Если мистер Куган позвонит, скажи ему, что я в Бромли. Вот адрес.
– Теперь вы уйдете? – Ее голос был полон тревоги.
Вот. У человека может отказать память, но только не материнский инстинкт.
– Не волнуйся, – я еще раз поцеловал ее, – я останусь на несколько часов. Сама видишь: мне нужно принять ванну и побриться.
– Тогда я вызываю полицию.
Никакую полицию она, естественно, вызывать не стала: я всегда оставляю свое удостоверение Особого Гуру в кармане куртки, где она его каждый раз и находит, что, вкупе с материнским инстинктом, творит чудеса. Когда часом позже я появился из ванной комнаты, освеженный, пусть и небритый – за время моего отсутствия из ванной исчез мой бритвенный набор, – мамин голос звучал совершенно по-новому. В нем явно слышалось доверие:
– Как, вы сказали, имя джентльмена, который должен позвонить? Куган?
– Точно. – Я поцеловал ее в лоб: я слышал, что поцелуи – весьма действенное средство для завоевания доверия. – Ты только бумажку эту не потеряй. И еще: купи, пожалуйста, пачку одноразовых бритвенных станков. Это дешевле, чем покупать каждый раз целый бритвенный набор. Так, кажется, ты для меня что-то испекла? Красавица моя!
Память – такая вещь, которая возвращается медленно. Не стоит ее торопить. Я ее и не торопил, появляясь дома только каждые три-четыре дня. К моему четвертому или пятому приезду мамина память полностью восстановилась.
– Вы кто? А, снова вы! – Она поприветствовала меня. – Куда вы запропастились, молодой человек? Я вас ждала вчера к ужину.
Мистер Куган так и не позвонил. И хотя я был полон решимости, порой меня одолевала тоска. В конце концов, разве русским было о чем беспокоиться? У них был кров над головой. У них не было недостатка в еде и развлечениях. Они не обременяли себя уборкой и мытьем посуды. Они просто сидели с утра до вечера в гостиной или на кухне, наблюдая за тем, как я готовлю и убираю. Племя бездельников младых, мне до сей поры незнакомое…