Кое-как пробравшись сквозь бедлам переезда, равный двум пожарам, и потирая ушибленную о стоявший на дороге ящик ногу, я следом за Мило, Ромео и Митко зашел в приемную, где нас остановила как раз Милица:
— Придется подождать, друже Тито занят, работает над статьей.
А я прямо залюбовался — даже в цветнике секретариата она смотрелась на отлично. Или это во мне проснулась тяга к женщинам в форме? На губах заиграла блудливая ухмылка и Милица, верно истолковав ее и мой хитрый взгляд, сделала мне страшные глаза, чем начисто убила все фривольные мысли.
Нам указали на ряд разнокалиберных стульев у стены, первым устроился Ромео, вытащил из кармана сложенные вчетверо бумаги и зачеркал по ним карандашиком. Митко попытался подкатить к Милице, но его тут же отшили. Македонец, ни разу не обескураженный, сел рядом с Ромео и замурлыкал под нос песенку.
Я плюхнулся на скрипнувший стул, подождал, пока то же сделает Милован и тихо спросил его на ухо:
— Слушай, а тут ведь девочка раньше была, как ее, Здена?
— Зденка, — так же тихо ответил Джилас.
— И куда делась?
Милован поглядел на меня исподлобья, но понял, что я не отстану и объяснил:
— Не выдержала нашей разъездной жизни. Развился психоз, Папо говорил… сейчас… маниакально-депрессивный, вот. А тут как раз Милица появилась, вот Зденку и спрятали подальше.
Да, странная девочка, помнил ее истерики «меня сейчас поймают, немцы идут за мной», нервную худобу и нездоровый блеск глаз. А уж как Мила может подсидеть соперницу, я себе представляю…
И только я это сформулировал, как меня липким потом накрыла паранойя: а что, если Милицу мне подставили? Ну ведь сплошные плюсы для немцев: Ачимовича с его про-четницкими настроениями из министров выперли, Дражу английской помощи лишили, к Тито своего человека внедрили…
Загнобить психически нестабильную Зденку это как два байта переслать, или подсыпать ей полезной немецкой химии, обаять Тито и все, в дамках!
Накрыло так, что в ногтях появилось противное ощущение, будто ими скребли по стеклу. Слава богу, тут вломился очередной посыльный и Милица не увидела моей наверняка перекошенной рожи — бабу ведь не проведешь, она сердцем видит, спалился бы мгновенно.
Но посыльный сказал пару слов, которые я даже не расслышал, следом в приемную вошел Влатко Велебит, а с ним невысокая плотная женщина с глазами немного навыкате и мальчик лет двух. Милица, вильнув попой, тут же приоткрыла дверь в кабинет, оттуда раздалось «Зови!», и отошла в сторону. Женщина окинула ее суровым оценивающим взглядом, едва заметно поджала губы и прошла с ребенком вперед, Велебит следом.
— Герта… — ошалело выговорил Джилас.
— Кто? — постарался я переключиться с паранойи.
— Герта, жена Тито.
Вот убей меня бог, личная жизнь маршала как-то не особо интересовала. В девяностых рассказывали, что вроде еще в Первую мировую в плену он женился на русской, а потом была еще жена, которая то ли сама шпионила, то ли ее шпионы оговорили, но Тито посадил ее под домашний арест. И когда я первый раз воевал в Боснии, ее еще не выпустили, несмотря на двукратную смену власти.
— А мальчик? — попробовал я разобраться в этом клубке.
— Миша, то есть Александр.
Миша, то есть Саша. Все сразу стало понятно и я тряхнул Джиласа так, что он клацнул челюстью и поспешил добавить:
— Сын.
Что у Тито были дети, я догадывался, но чтобы вот так, конкретно — не ожидал. Пока я пребывал во вторичном офигении, Велебит вышел от Тито, держа за ручку Мишу-Сашу, и сдал на попечение девчонок. Из секретариата немедленно понеслось мощное хоровое сюсюканье.
В кабинете понемногу повышался тон разговора, и я предпочел тоже свалить в секретариат, а то ненароком выйдет Тито, увидит, что я стал свидетелем его семейных неурядиц и привет, мне такого не простит.
Черт, а может эту Герту настропалить, чтобы она Милицу отодвинула? Хотя она и сама справится — вон как зыркнула! Сто пудов, она Иосипу Францевичу за окружающих его баб предъявляет. То, что он долго не мог ее с сыном из хорватской тюрьмы вытащить — ничто по сравнению с ревностью.
В секретариате, где все еще двигали мебель и налаживали рабочую обстановку, я вцепился в Велебита — давай подробности! Мы вышли на холодную улицу, он закурил и поведал, как практически официально катался в Загреб, как встречался с генералом Гляйзе-Хорстенау и послом Рейха в Хорватии Каше, как договорился про обмен Герты с сыном и еще двенадцати заключенных из лагеря Ясеновац.
— Где они?
— Едут. Но состояние плохое, их подлечить надо. Там такой ужас творится — мороз по коже.
Ладно, подождем. Доктор Папо их в порядок приведет, будет кого расспросить, что там и как устроено. Очень уж мне хочется названному брату помочь от идеи-фикс избавится. Да и сволочь усташскую проредить тоже невредно.
— Владо! Владо! — заорал с крыльца Митко. — Давай, ждут!
При ближнем общении товарищ Тито производил величественное впечатление — суровый взгляд, упрямый подбородок, две вертикальные складки между бровями (говорят, признак большого интеллекта). Выбрит до синевы, портупея новая, сапоги нестерпимо сияют, форма хорошего сукна отглажена, даже красные звезды на петлицах вышиты.
Слова ронял медленно, значительно, вглядываясь в каждого, словно хотел удостовериться, что его понимают верно. Мощный мужик, ничего не скажешь, аура будь здоров. Конечно, тут еще короля свита играла, не зря почти всех в ближнее окружение Тито подобрал лет на двадцать-тридцать моложе, при такой разнице любой будет ему в рот смотреть.
Инструктаж от Верховного команданта получали в основном Милован и Ромео, мы с Митко стояли в сторонке, помалкивали с внимательными рожами и временами кивали. А я все думал: с остальными-то понятно, а вот какого хрена меня сюда позвали? Ответ пришел откуда не ждали — Тито окинул холодным взглядом и разлепил жесткие тонкие губы:
— Не буду скрывать, я считаю Владо Мараша сомнительным элементом. Но за него поручились товарищи Иво, Лека, и присутствующий здесь Милован.
Ого.
— У тебя, Владо, будет один шанс оправдать мое доверие. Это ясно?
— Так точно, — на автомате ответил я.
А у самого в мозгу заметалась мысль вывалить прямо сейчас все подозрения насчет Милицы и только лишние уши остановили меня от этого опрометчивого шага.
Вот же денек выдался, никаких нервов не хватит!
Но на этом наши треволнения не кончились, уже под вечер собрали всю полусотню (да, нас снова пятьдесят — кроме членов делегации еще радисты, проводники, водители и мои ребята с усилением). И зачем-то выдали новую итальянскую форму и снаряжение — у нас после трех подряд удачных штурмов этого добра навалом.
Хотел было возразить, что у моих со снарягой все в полном порядке и есть дофигища партизан, кому гораздо нужнее, как меня огорошили гениальной идеей: предполагалось, что группа сможет проехать через всю Черногорию под видом итальянцев.
Бесславные ублюдки, вашу мать! «Буонджорно!»
Нервы опять пошли вразнос, но Милован утешил, что усиление и проводников специально подбирали из знающих язык.
— Слушай, а ты не боишься, что нас отправят под откос свои же?
— Свои предупреждены.
— А четники?
— А четники с итальянцами не воюют.
— Все равно авантюра, — только и махнул я рукой. — Ладно, мне еще к Леке сбегать надо.
— Не торопись, он уехал и вернется дня через три.
Твою мать… И с кем мне теперь делиться подозрениями о Милице?
Вот в таком раздрае я сидел в кузове, завидуя даже не тому, что Милован ехал в кабине, а его новой кожанке. Пилотка а-ля буденовка у него есть, осталось добыть маузер в деревянной кобуре — будет натуральный комиссар.
Ладно, это все лирика. Надо подумать, как отбиваться от доктора Папо, когда он узнает, что я сдернул в рейд без выписки. И почему меня все время события тащут, не пора ли начать направлять их самому? Пожалуй, надо присесть на ухо Джиласу, а для этого на первой же остановке махнуться местами с Ромео, пользуясь статусом контуженного.