погладила, будто раненую птицу.
– Кажется, я видела об этом картину, – в тон ему тихонько проговорила она. – Дома. Все о ней говорили, я упросила отца посмотреть…
Он благодарно ей улыбнулся.
– Да, говорят, такую написали.
– Точно, – раздался резкий голос Леонор. – Товарищ Ибаррури об этом в газете напечатала.
– Да что там, все знают, – пробасил Франц. – Матушка чуть не поседела, говорила ещё нехорошие слова, а мне сказала, что вообще их говорить нельзя, но бывают такие люди, про которых можно.
– А моя мама молилась, – тоже тихо, что было уж вовсе необычно, сказала Алехандра. – И попросила нашего капеллана прочитать заупокойную. Папе мы, конечно, не сказали – он в кортесах… – Она подняла голову и потупилась, столкнувшись с сочувственным взглядом Клауса.
Исабель закатила глаза. Действительно, зачем бы сеньору де Мендоса этакие нежности знать! Да и где это произошло? Картину видели в Лютеции, значит, наверно, в Галлии и дело было – вечно по ту сторону Пиренеев невесть что происходит. Сеньора де Мендоса, это правда, богомольница знатная: ей лишь бы падать на колени перед алтарем, она и галлийцев, и альбатроса в Южном море пожалеет.
– Я бы не хотел, чтобы такое случилось у меня на родине, – услышала она голос Клауса.
А вот Леонор вежливости не понимала – фыркнула не хуже дельфина.
– Поэтому вы вообще решили не драться за себя!
К удивлению Исабель, худенький мальчик из Остмарка не стушевался, наоборот, глянул исподлобья, и что-то нехорошее сверкнуло в его глазах.
– Можно подумать, – отрезал он, – тем, кто решил драться, это сильно помогло.
Ручки вилланки сжались в кулачки, и какое-то время казалось, что она кинется на Клауса, как растрепанный бойцовый петушок, но она вдруг сникла и осела на стул. Клаус сглотнул, встал, робко коснулся её плеча – она дёрнулась от прикосновения, но глянула на него и примирительно кивнула.
Старшекурсник откашлялся – видно, он тоже чувствовал себя неловко.
– В общем, ребята, давайте не будем про стрельбу, войну и всякое такое. Это вообще нехорошо как-то, – добавил он немного беспомощно. – Кто его знает, как оно теперь обернется… И давайте-ка есть. Леонор, ты не против, если я тебе помогу и подержу блюдо?
***
– Черт знает что такое, – пробормотала Исабель себе под нос.
Ужин уже давно закончился, сокурсники разошлись по своим комнатам, притихшие и серьёзные – проклятый город и его гибель так всех впечатлили, что потом никому в горло кусок не лез. Исабель заглянула к себе, но Одиллия так и не вернулась. Иберийка попробовала полежать с книгой, но все привезенные ею почему-то оказались ужасно скучны, а книги Одиллии трогать она поостереглась. Повалявшись просто так, она не утерпела, вскочила, закуталась в тёплую, крупной вязки шаль и пошла искать Ксандера.
Спален в их извилистом, как змея, коридоре, как она выяснила, было всего одиннадцать, а в нужной стороне от её собственной двери – три. В одной из них кто-то негромко напевал песню на языке, похожем на фламандский, но голос был женским, и Исабель вычеркнула эту комнату из списка потенциальных убежищ своего непутёвого вассала. В других двух комнатах царила тишина, и она замерла, вслушиваясь. Наконец в одной из них голос – и голос не фламандца – предупредил: «Я гашу свет, Карло!», и она с облегчением постучалась в другую дверь.
Ксандер открыл не сразу – судя по пижаме и уже смятой постели, он уже лег и, может быть, даже спал. При её виде он поднял бровь.
– Сеньоре что-то нужно?
– Не могу уснуть, – сказала она и прошла мимо него в спальню.
Свои вещи фламандец расположил только в одной половине комнаты, как и все, но вторая половина оставалась пустой. Она прошлась, потрогала пальцем деревянный маяк, стоявший на окне, и повернулась наконец к нему.
– Я думала о том, что у галлийцев вечно всё не как у людей. Вот, например, этот город. На него напали, а они только что картину намалевали.
– Галлия тут ни при чём, – вздохнув, сказал Ксандер и аккуратно поправил маяк. – Это было по другую сторону Пиренеев.
– Чушь, – отрезала она. – Сотни и тысячи убитых и обстрелянный город – это война. Если бы где-то рядом с нами была война, мне бы сказали.
– Вы уже забыли, как нас два года назад увезли в горы и запретили выходить без сопровождающих?
Исабель помнила. С ней поехал дядя Алехандро, добрый и весёлый, всегда готовый рассказывать истории о приключениях благородных идальго, а Ксандеру рассказывавший про травы и мази. Она совершенно не возражала против такого путешествия, поэтому не стала особенно расспрашивать, почему планы деда на её лето изменились. И потом она же Альба и понимает всю важность слов «долг» и «надо».
Но что-то всё-таки в памяти застряло, и она победоносно это вытащила.
– Это были небольшие беспорядки, – сказала она со всей надменностью дяди Франко. – Вилланские беспорядки. И всё.
– Леонор бы с вами не согласилась.
Исабель пожала плечами так пренебрежительно, как могла. Это вышло не очень – при упоминании Леонор она вспомнила её сжатые до белизны маленькие кулачки и бледное детское личико, горевшее яростью, а потом поникшую от горя спину – но кто-то всегда страдает, и дед говорил, что такие мелочи не должны мешать государственному мышлению. Говорил он это Фелипе, но потом жаловался, что Фелипе это никак не запомнит, а вот Исабель помнила твёрдо.
– Леонор – вилланка!
Ксандер опять вздохнул.
– Будь по-вашему, сеньора.
– К тому же, если бы это было что-то серьёзное, – выпалила она, – ты бы только порадовался!
Ее наградой были распахнувшиеся на всю ширину глаза фламандца – уж что-что, а шокировать его удавалось ей нечасто.
– Я же не зверь, сеньора! – а потом, словно застыдившись, и даже чуть сощурившись, он добавил: – И потом, пострадали же просто люди, а не…
Она дожидалась этих слов с почти болезненным удовольствием. Ладони уже начали теплеть, а на языке вертелись слова Приказа, и она даже в душе подгоняла его – давай-давай, скажи про мой проклятый род!
– Исабель? – раздалось из коридора. – Ты спишь?
При звуках этого голоса Ксандер умолк, и по его упрямому лицу она поняла: больше он ничего не скажет. Развернувшись на каблуке, она прошествовала мимо него к двери и вышла – туда, где в их комнату заглядывала Одиллия.
– А, вот ты где.
Бледное лицо венецианки почти светилось в темноте. Исабель шагнула ей навстречу, на мгновение подумав, что вот сейчас бы и представить ей Ксандера – но тут же забыла об этом: глаза Одиллии смотрели прямо перед