знает. Он приказал переписать.
— Я не перепишу, — сказала Марванна, — я написала правильно.
Все в комнате с удивлением посмотрели на маленькую Марию Ивановну, которая в учреждении считалась самой тихой, покорной и безответной из всех сотрудниц.
Аня с листком умчалась из секретариата, а через минуту машинистку вызвали к заму.
У Тараканыча сидел главный бухгалтер, которого называли ласково «главбуся».
Зам спросил сухо:
— В чем дело? Почему вы не исполняете распоряжения?
— Я написала правильно: «согласно договору». А «согласно договора» — неправильно.
Тараканыч пожевал губами и сказал с явным желанием посмеяться над машинисткой:
— Знаете, когда мы решим повысить нашу грамотность, мы пригласим доцента из Академии наук и как-нибудь обойдемся без филологов из машинного бюро. Перепишите. Это бумага в банк, а там никто ничего не поймет, если будет «договору». Я, слава богу, двадцать лет с лишним пишу «договора», и не вам меня учить. Перепишите.
— Я не перепишу, — тихо, но твердо сказала «филолог из машинного бюро».
«Главбуся» смотрел на нее с изумлением.
— Та-а-к… — зловеще протянул Тараканыч. — В таком случае я сам перепишу и напишу приказ о вашем увольнении за нарушение трудовой дисциплины. Можете идти.
Мария Ивановна ушла, а Тараканыч схватил телефонную трубку и патетически изложил начальнику Кириллу Петровичу, прозванному «Королек», неслыханное происшествие, угрожающее развалом учреждения, если дерзость машинистки не будет немедленно пресечена.
Начальник обладал чувством юмора, и, по-видимому, до него прежде всего дошла комическая сторона инцидента. Во всяком случае, в ответ на гневные рулады Тараканыча в трубке послышалось какое-то бульканье. Тарас Иваныч, положив трубку, сказал со вздохом:
— Кирилл Петрович очень хороший человек, но… несерьезный. Да, несерьезный.
На что «главбуся» ответил дипломатично:
— Гм…
Тем не менее через десять минут Аня стрелой промчалась через секретариат в кабинет Королька, и все три этажа узнали, что бедная Марванна увольняется за тяжкое нарушение дисциплины.
Начальник был занят срочными делами, и в этот день не была подписана бумага «согласно договора» и не был подписан приказ об увольнении. Но многие уже обходили Марванну, как зачумленную, или выражали свое соболезнование. Ее упорство казалось непонятным упрямством.
На другой день ее вызвали к начальнику. Королек не был расположен к репрессиям. Вся история представлялась ему в юмористическом свете. Забавна была эта тихонькая женщина, готовая пострадать за правильность и чистоту русского языка.
Королек вежливо поздоровался, пригласил сесть и сказал с улыбкой:
— Что же вы это… простите, не помню имени-отчества вашего…
— Мария Ивановна, — сказала машинистка.
«Марванна», — вспомнил начальник и подавил улыбку.
— Что же вы, Мария Ивановна, потрясаете основы и вгоняете в тоску нашего уважаемого Тараса Ивановича?
— Я не вгоняю в тоску, — возразила Марванна, — а только «согласно договора» — это неправильно. Нельзя коверкать русский язык.
— Не смею спорить с вами по существу, — сказал все так же учтиво начальник, наслаждаясь собственным юмором. — Может быть, вы и правы, но мы с вами не школа-семилетка и не редакция журнала. Наша продукция ничего общего не имеет с литературой.
— Все равно, — сказала Марванна, — «согласно договора» — неправильно.
— Допустим, — снисходительно-издевательски сказал начальник. — Меня это не так уж интересует. Но согласитесь, ваше решительное мнение еще не обладает для нас достаточной авторитетностью.
— Это верно, — согласилась машинистка. — Я позвонила сегодня в редакцию «Правды»…
Королек не дал ей окончить. Он вскочил, глаза его округлились, юмор покинул его.
— Что-о?! — закричал он. — В редакцию?! Черт! А кто вам… — он хотел крикнуть: «А кто вам позволил?» — но вовремя спохватился: — А что… вам сказали?
— Сказали, что я права, а «согласно договора» — неправильно. И указали на «Словарь русского языка». Вот, — и Марванна протянула начальнику толстую книгу с заложенной страницей. — Прямо сказано, что «согласно договора» — неправильно.
После небольшой паузы Королек спросил:
— Вы говорили, из какого учреждения звонят?
— Нет, не говорила, и они не спрашивали.
У начальника сразу отлегло от сердца. Юмор вернулся к нему.
— Хорошо, — сказал он, — все понятно. Но все-таки разъясните мне: кто, по-вашему, представляет наше учреждение и несет ответственность за него? Я — начальник или вы — машинистка?
Стрела язвительной иронии не попала в цель. Марванна ответила серьезно:
— Конечно, во всех общих вопросах несете ответственность вы, Кирилл-Петрович, но за грамотность переписки некоторая ответственность лежит и на мне, машинистке.
Как опытный шахматист-любитель, Королек сообразил, что позиционный перевес не на его стороне, поэтому он поспешил отодвинуть свою ответственную ладью подальше от опасной пешки.
Он встал, не без торжества взял со стола бумажку и сложил ее не спеша вдвое, потом разорвал, снова сложил половинки и разорвал четвертушки, потом бросил все в корзину и протянул Марванне руку.
— Благодарю вас, Мария Ивановна, за честную и сознательную работу и за бережное отношение к репутации нашего учреждения.
Марванна скромно вышла из кабинета и так же скромно села за свой столик. Но уже через минуту все три этажа гудели о героизме тихой, незаметной женщины. И только Тараканыч недовольно говорил «главбусе»:
— Нет, несерьезный человек Кирилл Петрович. Хороший — да, но несерьезный. Если каждый винтик в машине начнет рассуждать, то что же это такое получится…
На что «главбуся» сказал двусмысленно:
— Гм…
Два дня Марванна ходила в героинях, а потом весь эпизод был забыт. Да какая же она героиня?
Тут мне и пришло на память стихотворение в прозе Тургенева, как воробей в защиту своего детища бросился на страшное чудовище — на большую охотничью собаку.
Тургенев писал:
«Да, не смейтесь. Я благоговел перед той маленькой, героической птицей, перед любовным ее порывом».
Сергей Званцев
НАРУШИТЕЛЬ
— Можно?
Директор магазина «Гастроном» Мария Дмитриевна, женщина лет пятидесяти, сказала привычно приветливым голосом, не отрывая глаз от лежавшей на столе бумаги:
— Войдите.
В кабинет вошли трое: два чисто выбритых худощавых старика в новых черных, немного узких пиджаках, видимо, купленных в одном и том же магазине, и полная пожилая женщина в темном платье.
— Разрешите познакомиться — Кононова Ефросинья Федоровна, — приятным контральто сказала женщина.
— Прошу, садитесь, — Мария Дмитриевна вежливо показала посетителям на стулья, стоявшие у ее стола, и подумала: «С кляузой, конечно. Ох, уж эти мне общественные контролеры!»
Трое стариков сели и нерешительно переглянулись.
— Я вас слушаю, — сказала Мария Дмитриевна.
Но старики чуть робели. Дело в том, что у Марии Дмитриевны был такой внушительный вид! Очки без оправы с одними дужками; пробор, деливший ее гладкие седеющие волосы на две равные половины; тонкие поджатые губы; черное монашеское платье с белоснежным воротничком. А главное — непоколебимое выражение важности на худощавом лице с чуть заостренным носом, точно нацеленным острием в посетителя…
— Позвольте я скажу… — чуть смущенно начал