Читать интересную книгу Льды уходят в океан - Пётр Лебеденко

— Эй, ты! — Илья тряхнул его за ворот кухлянки, усмехнулся: — Доходишь?

Харитон продолжал скулить.

— Черт с тобой!

Илья сел рядом, снял краги, достал из кармана папиросы и зажигалку. Чиркнул, поднес огонек к папиросе, закурил. Кажется, он еще никогда в жизни не курил с таким наслаждением. С каждой глубокой затяжкой чувствовал, как успокаиваются нервы и легче становится на душе. Илья словно оттаивал. Смотрел на огонек и блаженно улыбался. Хорошо!

Он сейчас ни о чем не думал. И не хбтел думать — впереди еще уйма времени, успеет поразмыслить обо всем. И все решить. А сейчас — только курить. Еще не докурив первой папиросы, Илья достал вторую и держал ее наготове. Держал бережно, боясь уронить в снег.

Харитон наконец очнулся. В этой норе от снега было почти светло, светлее, чем снаружи. Езерский, увидав Беседина, чуть не одурел от радости.

Беседин спросил:

— Ну как, штаны сухие?

— А чего бы им быть мокрыми? — сказал Харитон.

— От страха всякое бывает. Или ты не очень трясся?

Кто-кто, а Харитон отлично знал своего бригадира.

Поиздеваться над человеком, унизить — для него слаще меда… Харитон всегда терпел, особенно это даже и не задевало его — привык со временем, — и сейчас сказал как можно спокойнее:

— А чего трястись-то было? Сидел себе спокойненько, дремал. Кончится, думаю, эта заваруха, уж как-нибудь выберусь на белый свет. Не век же, думаю, такой пурге быть…

Беседин искренне рассмеялся.

— Дрема-ал! Ну и комик! Да ты ведь скулил от страха, как песец в кулемке… Небось молился: «Святой Харитон, выручи, будь другом, век не забуду. Вернусь на Большую землю — самое малое полтинник на свечку отвалю». Было такое?

— Не было.

— А сколько?

— Чего сколько?

— На свечку обещал?

— Скоморох ты, Илья Семеныч, — угрюмо сказал Харитон. — За все тебя уважаю, а вот что над человеком поизмываться любишь… В крови это у тебя, что ли…

Прикурив от первой папиросы вторую, Беседин вдруг спросил:

— А как ты думаешь, почему я такой, а? — Он уже не смеялся, голос у него был злой. — Знаешь или нет?

— Откуда же мне знать, — нехотя ответил Харитон.

Он был уже не рад, что затеял этот разговор. Чего доброго, рассвирепеет бригадир, скажет: «Черт с тобой, коль плохой я — до свиданья. Подыхай тут один». От него всего можно ожидать.

— Люди стоят того, чтоб им по мозгам иногда дать, — примирительно заметил Харитон. И, чтобы переменить тему разговора, добавил: — В сон меня что-то клонит, Илья Семеныч. Вроде трое суток не спал. Подремлю я…

— Дурак. Заснешь — околеешь… А ну вставай! Вставай, говорю, пробиваться будем.

Беседин помнил: когда они вышли из избы и направились на угольщик, пурга била им прямо в лицо. Он и теперь вел Харитона на ветер, надеясь сквозь буран увидеть огоньки или услыхать сигналы. Но ничего не видел и не слышал.

Ураган, казалось, усилился еще больше. Теперь они вынуждены были останавливаться каждую минуту, поворачивались спинами к ветру, чтобы отдышаться. Харитон гнусил:

— Илья Семеныч, вернемся… До избы рукой подать, отсидимся, пока тише станет.

Илья не отвечал. Шел дальше. Знал, что возвращаться нельзя: избу теперь не найти, а если и найдут, картинка получится не из веселых. Обмороженные, усталые, проклиная все на свете, придут сварщики, а он, Илья Беседин, бригадир, будет лежать на топчане похрапывать. Нет, лучше двигаться вперед, авось счастье вывезет и на этот раз…

Харитон упал. Упал и не поднимался. Дышал тяжело. Беседин наклонился, обеими руками схватил его за ворот, закричал:

— Вставай! Вставай, говорю!

— Не могу, Илья Семеныч. Дыханья нету. И ноги не тянут.

Он держался за кухлянку Ильи, не выпуская ее из рук. И, кажется, плакал.

— Если выберемся — припомню я ему… Скажу, на смерть посылал. Скажу, с умыслом посылал, чтоб загнулся я… Думает, если парторг — управы на него не найдется? Думает, ему все можно? Человек кто — собака?..

Илья напрягся, рванул его кверху, не удержался и тоже упал. Навалился всем телом на Харитона, на мгновение притих, вдруг почувствовал, что у него тоже кончаются силы. И тоже нет дыхания.

Он зарыл лицо в снег, обжегся, с трудом поднялся и поднял на ноги Езерского. Горячо дыша ему прямо в лицо, сказал:

— Слушай, Харитон, надо идти. Иначе пропадем. Держись за меня. Ну?

Они не прошли и двух десятков шагов, как Езерский снова повалился. Ткнулся головой в сугроб и застонал от боли… Илья присел рядом, закрыл глаза. На миг мелькнула мысль: бросить! Бросить Харитона и одному идти или ползти вперед, пока хватит сил. А потом, если удастся добраться до угольщика, вернуться с остальными и отыскать.

— Не бросай меня, Илья Семеныч! — будто что-то почуяв, всхлипнул Езерский. — Не бросай!

Он привстал на колени, руками обхватил Илью за шею, намертво сцепив пальцы.

— Ладно, — сказал Илья. — Никто тебя не бросит. Только не скули.

Он загородил Харитона от ветра, прикрыл его своим большим телом. Потом снял с одной руки крагу, закоченевшими пальцами захватил горсть сухого, колючего снега, стал растирать лицо Харитона. Затем растер свое.

— Будем ползти, — сказал он. — Ползти легче.

А сам подумал: «Куда ползти? Заплутались. Кажется, каюк…»

Белая ракета, пущенная с корабля, не погаснув, упала в пяти шагах от Смайдова и Марка. От нее не стало светлее, но они обрадовались: идут правильно! И через десяток минут перед ними выросла громадина корабля, сплошь облепленного снегом.

Они остановились у обледеневшего трапа, не в силах сделать хотя бы еще один шаг. Усталость намертво сковала руки и ноги, каждому из них казалось, что наступил тот предел, за которым уже ничто не может вывести человека из оцепенения. Пускай рушатся ледники, пускай под ними разверзнется эта насквозь промерзшая земля — они уже ничего не могут! Упасть и не двигаться — это все, на что они способны…

И вдруг Димка Баклан, рванувшись к Смайдову, закричал:

— Их нету! Слышите, их нету! Я только сейчас обнаружил.

Смайдов понял не сразу. Сдирая с глаз негнущимися пальцами наледь, спросил:

— Кого нету?

— Беседина и Харитона. Харцтон шел за мной, а бригадир последним. Куда они делись? Веревка все время дергалась, я думал, что это Харитон…

Смайдов на минуту растерялся. Шагнул было назад, в ураган, но Марк остановил его.

— Одному нельзя, — сказал он. — Надо, чтобы кто-то еще.

В это время по трапу сбежал помощник капитана.

— Какого же… вы стоите! — закричал он с ходу. — У машинного расходится шов. Ну?

Смайдов зло проговорил:

— Люди еле добрались. И добрались не все…

— «Люди, люди»!.. — Помощник капитана, маленький человечек в длинном бушлате, яростно размахивая руками, продолжал кричать: — Я вам говорю, расходится шов! Надо срочно сваривать!

Первым в машинное спустился Костя Байкин. Яркий свет ударил ему в глаза, его сразу же охватил теплый, какой-то парной воздух со сладковатым запахом мазута, проник в каждую клетку тела. Костю качнуло, он не мог удержаться и присел на корточки, прижавшись спиной к машине. Глаза закрылись сами по себе, еще секунда-другая — и Костя заснул бы, наверное, мертвецким сном. Но он развязал шапку, сбросил ее, ладонью провел по лицу и встал.

— Где шов? — спросил он у моториста. — Где шов, спрашиваю? И где сварочный аппарат? Или вы тут липси разучивали?

— Все готово, товарищ начальник! — моторист, тоже, видимо, давно выбившийся из сил, усмехнулся. — Все в порядке, товарищ начальник. Какие будут распоряжения?

— Балбес! — коротко бросил Костя, разозлившись. — Где механик?

Сварщики сгрудились у левого борта, разглядывая обшивку.

Никто не мог точно сказать, почему вдруг стал расходиться шов между двумя листами. Может быть, деформация произошла еще в то время, когда глыба отколовшегося ледника ударила в носовую часть, может быть, позже, когда незаметная подвижка льдов сжала судно. Но так или иначе, опасность для угольщика была велика. Хотя сейчас вода только чуть просачивалась, каждую минуту можно было ожидать худшего: разойдись шов на дватри сантиметра — в машинное отделение хлынет поток, который уже не остановить.

— Наваривать новый шов, — сказал Думин. — Поверх старого.

— Ничего не выйдет! — заметил Андреич. — Не выдержит. И вообще это старое корыто вот-вот пойдет ко дну. На месте капитана я так и отстукал бы на Большую землю.

— И добавил бы: «Трясусь от страха точка спасите мою заячью душу запятая Закостиневсков», — проговорил Костя. — Будем накладывать латку. По всему шву.

Подошел механик. Его шапка, бушлат, унты, краги из собачьего меха — все было покрыто коркой льда, и, когда механик остановился рядом с машиной, от которой исходило тепло, под ним сразу же образовалась лужа.