Читать интересную книгу Льды уходят в океан - Пётр Лебеденко

Кабины, смонтированные на стрелах кранов, раскачивало так, словно вокруг была не земля, а беспорядочные валы студеного океана. Снизу на кабины было страшно смотреть. Неистовые взрывы ветра били снежными залпами, на время скрывая их от глаз, а когда они снова появлялись на фоне низких черных туч, то казалось, что тучи стоят на месте, а башни со стрелами и массивными стальными опорами быстро движутся навстречу ветру. От этого зрелища кружилась голова, и каждый, кто был внизу, невольно думал: «Не дай бог очутиться сейчас там, лучше уж сразу в гроб…»

Об этом думал и Саня Кердыш, спрятавшись от ветра за вагоном с лесом. Он мрачно посасывал давно потухшую трубку, кляня в душе на чем свет стоит и погоду, и стивидора, который носился туда-сюда, со злостью поглядывая на крановщиков.

Не только инструкции запрещали крановщикам приступать к работе — инструкциями можно было бы и пренебречь, в них ведь всего не учтешь. Но каждый понимал: работать на кране в таких условиях совершенно невозможно. Крановщик не фокусник, не эквилибрист, его ошибка может стоить жизни не только ему одному. Да и страх не позволял решиться на шаг, который мог оказаться последним. Попробуй взобраться наверх по узкой обледенелой лесенке — шальной порыв ураганного ветра сметет тебя, как снежинку, бросит на оледеневшую землю — и все…

Стивидор, по самые глаза закутанный в башлык маленький суетной человек, не мог и минуты устоять на месте. На нем был длинный, почти до щиколоток тулуп, поверх тулупа наброшена плащ-накидка (такие накидки во время войны носили все — и солдаты, и офицеры), на ногах — пимы. Когда стивидор, стремительно размахивая руками, бежал вдоль вагонов, то казалось, что катится снежный ком. Но сейчас и он стал выдыхаться и уже не кричал — голос сорвал, не топал ногами на грузчиков, вздумавших устроить перекур, уже не так азартно жестикулировал, ругаясь с машинистами маневровых паровозов. Глаза его были мутными от холода и бессильной ярости, ноги подкашивались от усталости. Он еще не сдался, но был уже на пределе…

Снова пробегая мимо Кердыша, стивидор наконец не выдержал. Остановился около, протянул руку:

— Привет, Кердыш. Отдыхаешь?..

А что делать, Арам Михайлович? — Саня пожал плечами.

Стивидор негнущимися пальцами развязал башлык, с трудом вытащил из кармана папиросу, сунул ее в рот:

— Скажи, с каких это пор крановщики зайцами стали, — прикрывая крагой папиросу от ветра, спросил Арам Михайлович. — Когда вы пришли сюда на лыжах, я подумал: «Это — люди!» А сейчас… Скажи, кто попробовал рискнуть? Ну, ветер, ну, буря, так что? — Белоян презрительно сплюнул на снег. — Просто трусят крановщики. О тебе, Кердыш, речи нет. Ты парень смелый, все знают. А другие…

Саня усмехнулся.

— Брось, Арам, крючок закидывать. И не думай, что один ты переживаешь. Всем тошно. А насчет риска… Был бы ты крановщиком, полез бы?

— Хочешь, сейчас вместе с тобой на кран пойду?

— Пойти-то ты пойдешь, — сказал Кердыш, — назад придешь ли…

— Риск, конечно! Зато мужчиной останусь. А вы… — Белоян с-нова укутался башлыком, бросил на прощание: — Отдыхай, Кердыш. За простой бухгалтерия начислит, не бойся. Стихия…

И ушел…

Саня извлек из кармана щепотку табаку, набил трубку, закурил. Ему было плохо. От слов стивидора. От беспомощности. Мощные краны стоят в бездействии, а люди по бревнышку выгружают лес, и, конечно, не один стивидор говорит о крановщиках: «Зайцы». Да и не только в этом дело.

Ему вдруг вспомнился разговор со Степаном Ваненгой в тот день, когда под его, Александра Кердыша, портретом на доске Почета появилась подпись: «Ударник коммунистического труда».

— Знаешь, Саня, — сказал тогда Степан, — я думаю, мало, однако, перевыполнять план. Такое звание нужно шибко хорошо оправдать.

— Ты это о чем? — удивился Саня.

— Как ты не понимаешь? Вот Беседину я бы, однако, никогда это звание не дал, хоть план он всегда перевыполняет.

— А почему? — уже понимая Степана, но желая дать ему высказаться, чуть-чуть слукавил Саня.

— Давать план мало. Человеком, однако, нужно быть. Шибко хорошим человеком! — убежденно ответил Ваненга.

«Шибко хорошим человеком надо быть… Это правильно сказал тогда Степа. Очень правильно. — Саня выбил из трубки пепел и сунул ее в карман. — А какие мы, к черту, шибко хорошие человеки, если чуть что — и в кусты! Зайцы!..»

Выйдя из своего укрытия, Кердыш направился в вагончик-теплушку, где крановщики ожидали погоды. Их тут было шесть человек. Сидели вокруг печки, дымили папиросами и трубками, больше молчали.

— Привет аристократам! — насмешливо бросил Кердыш, пинком закрывая за собой дверь.

Иван Муров, крановщик с тонким интеллигентным лицом, оторвался от книги, спросил:

— Во-первых, с каких пор мы стали аристократами? Во-вторых…

— Подожди, отвечу на «во-первых». — Саня присел на корточки, протянул руки к печке. — Даже пацаны из восьмых классов выгружают вагоны. А вы… Сохраняете силы для будущих битв?

— Мы?.. А вы? — усмехнулся Муров.

— И мы! — Кердыш сорвал с головы шапку, стукнул по ней кулаком… — Каста неприкасаемых. Нас не трогай — мы не тронем…

— Вы плохо спали, Александр Александрович? — Муров полистал книгу, остановился на отмеченной карандашом странице. — Дабы рассеять ваш гнев, я прочитаю вам чертовски смешную историю. Хотите?

Саня мельком взглянул на Мурова, зло ответил:

— Благодарю. Смешнее истории, в которую попала великолепная семерка крановщиков, включая Кердыша, не придумаешь. Наши потомки подохнут со смеху, когда узнают, как мы смело и решительно вступали в бой со стихией. «Они, эти семеро строителей нового общества, — так, наверно, о нас напишут историки, — сидели в теплушке и через маленькое оконце любовались величественной картиной. Бушевал ураган, стрелы кранов обледенели, как мачты ледокола на Северном полюсе, ветер свистел, словно соловей-разбойник… Храбрые крановщики рвались туда, к кабинам, но они не имели права рисковать: ведь в случае несчастья, не о ком будет писать историю! И они ждали. Настойчиво и терпеливо. Студент-заочник Иван Муров, высокоинтеллектуальный молодой человек, понимал: нельзя допустить, чтобы души этих людей омрачились печалью. И он читал им смеш ные истории. Крановщики хохотали. Им было весело. А в это время портовые грузчики, пенсионеры и сопливые мальчишки таскали бревна, обмораживая носы и щеки. Так строился коммунизм…»

Сидевший рядом с Кердышем Игнат Чирков сказал:

— Все правильно обрисовано. Не хватает только одного: втиснуть сюда мыслишку, что в этом вагончике находился и ударник коммунистического труда Кердыш. Самый мощный строитель коммунизма.

— Подчеркиваю, — вставая и надевая шапку, проговорил Саня. — Находился. Я иду на кран.

— Ты с ума сошел! — крикнул Муров.

— Ничего не сошел! — оборвал Мурова пожилой крановщик Сидоренко, которого все называли Деда. Ему было, наверно, не больше сорока пяти, но совсем седая голова и седая бородка делали его похожим на старика. — Кому-то начинать надо. Если не начнет Кердыш, начну я.

— Степа, ты идешь? — спросил Саня.

Ваненга уже стоял у двери. Как обычно, он был облачен в свою кухлянку с расшитым орнаментами низом, на голове у него была шапка с длинным мехом, на ногах — тобоки.

— Я тоже иду, — коротко ответил Степан.

Один за другим крановщики вышли из вагончика. На минуту они остановились у лесенки, прислушиваясь.

— Не утихает, — заметил Деда. — И ни черта не утихнет еще неделю, я эту свистопляску изучил досконально.

— Лезть на кран в такой ветер — сумасбродство! — проворчал Муров. — И кому-то влетит за подобную инициативу.

— Тронулись, — сказал Кердыш. — «Кто не рискует — тот не джигит!» — говорит Арам Белоян. Учти это, Муров. И запомни: если сработаешь на задний ход, будешь иметь дело с нами.

3

Саня лез с закрытыми глазами. Не потому, что боялся взглянуть вниз: в снежной кутерьме, окутавшей землю, все равно ничего не увидеть, — он просто не мог открыть глаза: косые струи секли так больно, словно лицо обстреливали ледяными иглами.

Ноги скользили на обледеневших перекладинах, и, прежде чем подняться еще на одну ступеньку, Саня подошвой унта раздавливал наледь, сбрасывал ее и только потом, прочно утвердившись ногой на перекладине, перехватывал руки.

Казалось, ветер задался целью сорвать человека с лестницы. На мгновение утихая, точно стараясь усыпить бдительность смельчака, он тут же обрушивался на него новым, еще более сильным шквалом, и Сане приходилось всем телом прижиматься к железу, намертво обнимая лестницу руками. «Врешь, не обманешь! — шептал Кердыш, пережидая, когда промчится шквал. — Не проведешь!»