Вздымались и опадали волны; парусное суденышко расталкивало носом идущие от бара огромные валы. Вот оно поднялось на гребень и тут же нырнуло в хлябь. Слева, от берега, пополз туман; там, на серой гальке, лежал разбитый, распотрошенный морем эсминец. Он лежал уже многие годы в обломках, похожий на растерзанного жука в сером коконе паутины на ветке утесника. Огромный вал, один из тех, что доносят брызги до кочкарников, где пасут скот местные жители, выкинул его на сушу возле Галечной гривы. Тарка и Серомордая спали там днем под ржавыми листами корабельной обшивки, свернувшись калачиком на гальке, нанесенной морем с Геркулесова мыса.
К двум часам пополуночи выдры проплыли пять миль вдоль прибрежной отмели и добрались до пещеры за мысом, о которой вспомнила Серомордая, когда почувствовала в чреве толчки. Отлив оставил между скал глубокие лужи, и выдры принялись искать там морских собачек, бычков и прочую таящуюся под водорослями рыбью мелюзгу. Они ловили креветок, которых ели с хвоста и бросали головы, срывали зубами со скал мидий и, держа в лапах, раскалывали раковину и слизывали тело моллюска. Пока Серомордая выкапывала рыбку-песчанку, Тарка исследовал бухточку, где обитал омар с одной клешней. Омар прятался под скалой на глубине двух ярдов в самом конце расщелины, слишком узкой, чтобы туда можно было заплыть. Четырежды пытался Тарка подцепить омара передней лапой со сточенными от рытья в песке когтями, в страстном нетерпении добраться до него рвал зубами водоросли. Омара тревожили много раз за его жизнь; чуть не каждый житель соседних деревень Крайд и Хэм пытался вытащить его из убежища длинной палкой с крючком на конце. Он не раз терял клешни, и после того, как ему оторвали девятую, мозг отказался дать сигнал, чтобы отросла новая ей на смену. Главным врагом омара был старик, по прозвищу Простофиля, который каждое воскресное утро приходил во время отлива с кроличьей шкуркой и потрохами и кидал их в бухточку, надеясь выманить омара из расщелины под скалой. Но омар был слишком хитер, чтобы поддаться на эту уловку, и потому уцелел.
Днем выдры отдыхали в заливаемой морем пещере на сухом выступе стены. Здесь жил Джаррк, тюлень, который взбирался на площадку под ними, отталкиваясь от земли ластами и подбрасывая тело вверх. Иногда Тарка плавал внутри пещеры, переворачиваясь на спину, чтобы ухватить пастью капли минеральной воды, падающие с каменного свода, но только если Джаррк был в море — охотился за морским угрем там, где скалы Кошельного барьера срывали пену с приливной волны.
Самый большой морской угорь, по имени Гарбарджи, еще ни разу не попадался Джаррку, потому что стоило угрю увидеть своего врага, как он уходил на дно в зеленую, как панцирь краба, воду и прятался в самом глубоком подводном гроте — там, где лежали обросшие ракушками пушки с военного сторожевого судна «Ласка», потерпевшего крушение сто лет назад. Когда тюленя поблизости не было, Гарбарджи высовывался из грота и, не мигая, глядел в воду, подстерегая рыбу, чтобы кинуться на нее и проглотить.
Однажды утром Тарка, голодный после штормовой ночи, охотился среди водорослей футах в тридцати от тускло поблескивающей поверхности воды, как вдруг над ним что-то мелькнуло. Взглянув наверх, он увидел узкую голову с длинным, крючковатым хищным клювом и две большие перепончатые лапы, вытянутые вперед. Это был Ойлегрин, баклан; его глянцевито-черные с зеленоватым отливом перья отражали дневной свет. Ойлегрин перевел взгляд, гладкая узкая голова на мгновение блеснула, и, приняв этот блеск за отсвет чешуи более мелкой рыбы в верхних слоях воды, плывущая под бакланом сайда повернулась, чтобы подняться и схватить ее. Баклан и Тарка одновременно увидели, как сверкнула ее стальная спина и серебристо-серое брюхо. Ойлегрин круто вошел в воду и стремительно погрузился вниз, перебирая лапами быстрее, чем выдра. Плотно прижатые перья тускло мерцали в воде, когда он несся в погоню за сайдой. Гарбарджи тоже увидел сайду и отпустил выступ скалы, который обвивал своим мощным хвостом. Морской угорь был длиннее человека в полный рост и толще, чем Тарка. Он весил девяносто фунтов. Извиваясь всем телом, он проплыл над покрытыми водорослями обломками «Ласки», и крабы сразу же попрятались в жерла орудий.
Птица, зверь и рыбы образовали стрелу, острием которой была сайда, гибким стержнем — морской угорь, зубцами острия — выдра и баклан. Вытянув длинную шею, нацелив вперед крючковатый клюв и подталкивая себя перепончатыми лапами, Ойлегрин плыл вдогонку за струйкой пузырьков, вырывающихся у него из горла. Сайда отвернула в сторону, когда Тарка был совсем рядом, тот кинулся за ней. Ойлегрин затормозил и переменил курс, пустив в ход четырнадцать жестких и коротких хвостовых перьев и одну поднятую вверх лапу. Сайда бросилась вниз вдоль отвесного утеса, с которого свисали водоросли, но, встретив Тарку, снова поднялась и была поймана Ойлегрином.
Наткнувшись на утес, стрела преследования изогнулась дугой, заструились плети и ленты водорослей, помчались вверх пузырьки. Гигантский морской угорь укусил баклана за шею. Захлопали крылья, раздался скрипучий сдавленный крик, послышалось бульканье, словно из бутылки выходил воздух. Тарка во всю ширь раскрыл пасть, но его зубы не могли прокусить кожу угря. Мрак сгустился, там, где они боролись, вода сделалась мутной.
Вот тут-то Джаррк, обшаривающий дно у подножия утеса, увидел выдру, которая поднималась наверх, и только поплыл за ней, как заметил морского угря посреди мути — крови Ойлегрина, — расплывающейся в темно-зеленой воде. Гарбарджи держал баклана в зубах. Удары ласт мгновенно рассеяли кровавую завесу — тюлень погнался за морским угрем. Гарбарджи выпустил баклана, и расщелина в утесе приняла нового жильца. Джаррк одним движением гладкого тела всплыл наверх и повис у самой поверхности, выставив голову, чтобы глотнуть свежего воздуха; тут он снова увидел Тарку в шести футах от себя. «Ваф-ваф» — игриво пролаял Джаррк. «Исс-исс-сс!» — в страхе засвистел Тарка. Сайда спаслась и позднее вместе с другими рыбами кормилась пощипанным крабами мертвым бакланом.
Однако выдры редко охотились днем; обычно они нежились под теплым полуденным солнцем на песке бухты позади Длинного утеса, на выступе которого был сторожевой пост Одноглазого Чакчека, сапсана. Однажды утром Чакчек, лишь слегка распустив крылья, с боевым кличем «ейк-ейк!» спикировал на Тарку и со свистом пролетел почти над самой его головой. Чакчек был хороший летун и быстро поднялся туда, где над пропастью, на высоте, с которой было удобно бросаться на жертву, ждала его самка, высматривая внизу сизых голубей, куликов-сорок, вьюрков и кайр. Когда они унеслись вдоль северной оконечности мыса, Кронк, ворон, трижды глухо каркнул и взмыл ввысь, чтобы покружиться вместе со своей подругой в восходящих воздушных потоках.