Никита вывел из-за сруба Буяна и вскочил в седло. Степан придержал коня за узду:
- Из лесу не выходь сразу - осмотрись. А лучше на дерево влезь и глянь, что там в степу. Ордынцы могут искать своих харабарчи у опушки, не нарвись на них...
Степан отпустил узду и легонько хлопнул Буяна по крупу. Застоявшийся жеребец взбил копытами ошметки травы и, радостно заржав, пошел на тропу легкой рысью…
Степан подошёл к погребу и трижды легонько стукнул топорищем по ляде. Услышав скрип ступеней, распахнул ляду, и Настёна, опрометью вырвавшись из погреба, бросилась ему на шею, захлёбываясь слезами...
Глава 20
Тяжело груженый строительным камнем и лесом обоз медленно тащился по степи, оставляя за собою далеко видимый пыльный шлейф в знойном мареве. После занудного двухдневного дождя, солнце немилосердно жгло степь, поднимая душные испарения от набухшей влагой земли.
Хасан скакал далеко впереди обоза с отрядом разведчиков и первым заметил вымахнувшее из балки на увал крыло конницы. Издалека невозможно было рассмотреть, что за всадники рыщут по степи, но сердце вдруг сжалось предчувствием непоправимой беды. Хасан привстал в стременах, силясь рассмотреть чужое войско, но всадники, перемахнув через увал, исчезли так же внезапно, как и появились…
- Не к добру это, - сказал Хасан, оборотившись в седле к Турумкаю – старшему харабарчи. – Кто может сейчас в степи войском ходить?
- Знамо кто, - Турумкай, сузив и без того узкие глаза, внимательно смотрел в степь. – То татары Баракчи.
- Пошто так решил? Ведь не видно их было?
- Лошаденки мелкие супротив наших, - Турумкай говорил медленно, цедя слова. – Ноги у всадников поджаты в стременах. Али не увидел, Хасан?
- Ну и глаз у тебя, Турумкай! – восхитился Хасан, трогая коня. – Ты отправь кого-нито к обозу. Пущай сторожко идут. Не ровен час, нападут ордынцы…
Отряд Хасана из десяти всадников скоро поравнялся с увалом, вздыбившим посеред степи дикие скальные выступы, выбеленные дождями и солнцем. По знаку Турумкая его харабарчи перед увалом вытянулись подковой, обтекая балку. Но едва первые всадники вышли на обрез балки, оттуда со свистом и улюлюканьем вырвался чужой чамбул, отрезая отряд от степи. Ударились в сабли и мечи. Чужие, не считаясь с потерями, которые нанесли им в первые же мгновенья боя опытные в рубке разведчики, все же смогли окружить отряд, подавляя числом и постепенно отжимая его в балку. Хасан, видя, что в балке скопилось не менее двухсот нукеров, против коих им не устоять, крикнул по- русски:
- Прорубайтесь в степь по одному! Иначе, все поляжем!
Он крутился, как мог, отбивая удары налетавших со всех сторон нукеров. Его конь - Улчак, давно научившийся понимать и предугадывать любое желание хозяина еще до того, как рука седока начнет подбирать поводья, тесня своей могучей грудью малорослых лошадок степняков, стал пробиваться к выходу из балки. Прикрывая своего мурзу, разведчики тут же стали заполнять брешь, пробитую Улчаком. Вырвавшись на степной простор, Хасан резко осадил коня и срубил своим мечом двоих нукеров, выскочивших ему наперерез. Увидев, что его харабарчи выходят из балки, он рванул поводья, и Улчак стрелой помчался к обозу…
Их не стали преследовать, и очень скоро Хасан понял, почему им дали уйти…
Еще издалека Хасан узрел пыльное облако, стоящее на одном месте…. Замысел чужаков стал ясен для него. Пока он и его разведчики бились с отвлекающим чамбулом, более крупные силы ордынцев напали на обоз. Он гикнул и, разгоняя кисть, завращал мечом над головой. Улчак летел,как ветер над степью…
На месте, где ордынцы остановили обоз, все было кончено. Его нукеры и мужики, занаряженные в обоз, лежали вповалку там, где их настигла смерть. Вперемешку с их телами, тут и там лежали тела врагов, одетых в серые халаты и лисьи малахаи. Около сотни ордынских нукеров собирали оружие и ловили разбежавшихся по степи коней. Они не обратили внимания на мчавшихся на них всадников, приняв, видимо, за своих. И многие поплатились за это жизнью.
Лишь когда до обоза оставалось не более сотни сажен, ордынцы поняли, что это – смерть, и схватились за оружие. Но было поздно. Харабарчи, ослепленные ненавистью и движимые чувством мести за убитых товарищей, вихрем врывались в разбросанные вокруг обоза кучки татар, сокрушая всех на своем пути. Лишь паре десятков нукеров удалось вырваться и уйти в степь, в сторону балки, где накапливались их основные силы…
Турумкай, взвыв от ярости, упал на тело своего родного брата Сагышту, вокруг которого валялись зарубленные им нукеры, и, приподняв его мертвую голову, прижался к ней щекой, раскачиваясь телом…
Хасан спрыгнул с коня и пошел вокруг обоза. В степь, в сторону реки уходил широкий след, по которому Хасан определил, что не менее сотни ордынцев ушло к городцу… Сердце вновь заныло щемящей болью – ведь там оставались его супруга Евхимия и их сынишка Никола… Он обошел обоз, отметив и то, что не было средь погибших нукеров более десятка его людей. Может, смогли уйти в степь, заманивая за собою ордынцев?... Татары не тронули рабочих лошадей, но кто теперь поведет их в городец? Седоки перебиты все до единого. Полусотня его нукеров полегла в бою, защищая обоз… Да и кому он теперь нужен – этот обоз? Камень, лес на стропила и на стены? Не было никаких сомнений, что ордынцы напали на городец…
Хасан свистнул, созывая разведчиков.
- Идем в городец! – сказал он без предисловий. – Ордынцы наверняка уже там: вона след их… Но может статься, что успеем и спасем хоть кого-то!
Харабарчи угрюмо молчали, держа коней в поводу…
- А наши мертвые? – спросил Турумкай, скрипнув зубами.
- Господь простит нам эту вину. Сейчас дорого каждое мгновенье. Все! Уходим!
- Наши не все здеся, - не унимался Турумкай. – Десяцкого Сурекея нетути средь павших в бою и ишо десяти нукеров…
- Уходим! – Хасан возвысил голос и поворотил коня на шлях.
Турумкай оглянулся на тело брата и вскочил в седло. Его примеру последовали остальные, и скоро только быстро удаляющееся пыльное облако осталось от маленького отряда харабарчи.