раз. Ну как вам нравится мой наряд? — спросила она, обращаясь ко всем. — Посмотрите на жакет, этот фасон сейчас входит в моду, — продолжала она, не ожидая ответа. — Девушки просто без ума от него. Все пытались выяснить, как он сшит. А-а, привет! — небрежно бросила она подошедшему Эбнеру.
Увидев Медору, сидевшую в укромном уголке, он наконец набрался мужества и решил впервые за весь вечер сдвинуться со своего места. Оставив Эдит Уайленд в обществе доктора Гауди, он один, без чьей-либо помощи, осилил немалое расстояние, лежавшее между ним и Медорой.
Небрежное обращение дерзкой Клайти задело Эбнера: он нахмурился и сухо ответил:
— Добрый вечер.
— Все наши девушки сошьют себе такие же костюмы, — тараторила Клайти, — и в следующее воскресенье будут красоваться в них всюду, от Поплар Элли и до парка Флэтайрон. А все модистки на Грин-гейдж-род выставят шляпки, как моя. Да, сэр, разрешите доложить вам, что я в этом рабочем квартале — известная личность!
Бонд положил свою узкую руку на широкое плечо Эбнера и восхищенно прошептал:
— Ну не прелесть ли она? Медора никогда не сумела бы придумать что-нибудь в таком роде, остроумное, необычное.
— Мисс Джайлс, на мой взгляд, безупречна, — холодно ответил Эбнер, — во всяком случае, она умеет себя вести и всегда остается настоящей леди.
Бонд снял руку с его плеча.
— Ну что вы, я хотел сказать... — забормотал он.
Но Эбнер, не обращая на него внимания, спросил Клайти:
— Как дела с плетением корзин?
— Никак, — вызывающе бросила Клайти. —Я решила больше не возиться с этим. Теперь я обучаю девушек нашего отдела изящным манерам и уменью одеваться, развиваю у них хороший вкус. Впрочем, такого рода обучение не мешало бы пройти кое-кому еще.
Медора вспыхнула.
— Клайти Саммерс, — улучив удобную минуту, заговорила она, — если вы еще раз позволите себе подобные вещи в разговоре с мистером Джойсом, то можете не затруднять себя визитами в студию и не считать меня своей приятельницей.
— В чем дело? — с видом оскорбленной невинности спросила Клайти.
— Вы отлично понимаете. — На глазах Медоры блеснули слезы негодования. — Вы еще девочка, и ваши насмешки над нашим достойным, уважаемым мистером Джойсом неуместны.
XX
Эбнер задержался дольше, чем предполагал, но уйти было не легче, чем остаться; кроме того, ему было любопытно посмотреть, как закончится празднество. Пока все было очень приятно и в рамках приличий, все дышало непринужденностью и дружеской, подкупающей теплотой, но ему случалось читать где-то, что переломный момент наступал за ужином и праздник превращался в оргию.
Доктор Гауди подошел к Эбнеру — миссис Уайленд уже успела познакомить их — и заговорил с ним. Он открыто высказал свое восхищение Эбнером, единственным среди присутствующих, кто был и представительнее и выше его ростом, а также его серьезным спокойным взглядом и манерой говорить коротко и веско.
— Прекрасный молодой человек, — сказал он Эдит Уайленд, когда Эбнер отошел к Медоре.
— Еще бы! — подтвердила она с полной убежденностью.
— И такой серьезный!
— О да. — Это было сказано с меньшим воодушевлением. Миссис Уайленд понимала: Эбнер серьезен, потому что ему не по себе.
— Однако несколько строг!
— Да, — ответила она чуть слышно. Эбнер держался строго, потому что был шокирован.
— Он художник?
— Гм... он... писатель.
— В нем что-то есть. Я думаю, он создаст себе имя.
И вот теперь добродушный доктор попытался вызвать Эбнера на разговор, давая ему полную возможность показать себя. Но Эбнер оставался замкнутым, и вскоре доктор покинул его; как и все словоохотливые люди, он был приятно изумлен сдержанностью собеседника, и Эбнер еще больше выиграл в его глазах.
Подошла Медора и протянула Эбнеру карточку.
— Я оставила для вас еще один танец, от которого любезно отказался мистер Бонд. У него есть чем заполнить время. А мы могли бы походить, вместо того чтобы сидеть без движения. Может быть, заглянуть в комнату, где накрыт чай?
Эбнеру никогда не приходилось предлагать руку даме, и он не был уверен, сделал ли он это сейчас, однако ее пальцы уже лежали у него на рукаве. Он был бесконечно доволен и бесконечно смущен: ведь он становился частью этого зрелища; но вот они уже вошли в комнату, где было приготовлено легкое угощение.
Медора заняла свободное место, а Эбнер, следуя примеру других мужчин, подошел к длинному столу, где распоряжался темнокожий слуга. Видя, как поступают другие, Эбнер принес Медоре немного мороженого, тонкий ломтик торта и крошечную чашечку кофе. Да, для оргии это было скудновато.
— Я рада, что вы согласились читать у миссис Уайленд, — сказала Медора, — она, конечно, оценит вашу любезность.
Эбнер кивнул головой. Разумеется, это было любезностью, и ее следовало ценить.
— Мне хотелось бы, чтобы вы были столь же благосклонны к бедной миссис Пенс. Я слышала, как она приглашала вас к себе, — я не ошиблась, не правда ли? Вы ответили как-то уклончиво. Были ли вы, говоря по совести, достаточно внимательны к ней?
— При всем желании я не мог быть внимательнее, когда кругом болтали о пустяках — ее племянница и остальные. Но, кажется, я не забыл справиться о ее Педагогическом училище?
— Так вот почему она была так недовольна!
— Но в чем дело? — Ложечка в руке у Эбнера застыла на полпути.
— Она никак не ожидала такого вопроса от вас. Разве вы в первый же день знакомства не обрушились на ее идею насчет училища? Она ждала помощи, понимания, поощрения, а вы жестоко обошлись с ней. Заставили почувствовать ее слабость, незначительность...
— Неужели? — усомнился Эбнер.
В его воображении всплыла Юдокси во всей своей массивности.
— Конечно. Она претендовала на роль благородного и полезного деятеля, а выходит так, что ей остается только царить в светском обществе. Что до миссис Уайленд, то прошу вас, будьте обходительны с нею. Она наметила интересную программу для своего вечера, и мне кажется, вам стоило бы выступить. Мистер Бонд почитает что-нибудь из своих путевых картинок, а я, возможно, сыграю что-нибудь на скрипке...
— Гм! Путевые картинки? — буркнул Эбнер; упоминание о музыке прошло мимо его ушей.
— ...какие-нибудь народные мелодии.
— Надеюсь предложить нечто более значительное, нежели путевые картинки. Боюсь, что его вещи не будут гармонировать с моими. Вот разве послужат своего рода контрастом.
— Конечно, его