Сумасшедший Рутхел, что ты там забыл? Что так гонит тебя в жгучее ураганное месиво, в котором хохочущие молнии перевивают раздувшиеся, распухшие от влаги тучи? Жажда смерти? Недостаток адреналина? Твое безумие? Что-то еще, что не понять даже мне?
Но где твой самолет? Где прогнувшиеся от тяжести лопасти винта вертолета?
И мне приходится выходить из укрытия, оглядываться, крутить головой в поисках летательного аппарата. Но нет, ни прекрасного изгиба крыла, ни плавной линии корпуса не высветили беснующиеся световые разряды. Что же я упускаю, разноглазый?
Донеслись голоса, притянули еще на несколько шагов к себе силуэты.
— Не лети, останься. Прошу!
— Не беспокойся, все будет хорошо.
— Прошу, пожалуйста. Это опасно ведь, это же…
Яркая вспышка молнии ослепила и запечатлела перед глазами перепуганную Эллис и тоскливо глядящего в небо Арвелла. Он был уже там, он не понимал, что его продолжает держать здесь, на бренной земле, тяжелой, клонящей.
Звезды, падать, запах моря…
Я вздрогнула всем телом. Звезды. Почему они так ярко встали перед моим внутренним взором — мерцающие, звенящие, играющие в какую-то особенную и таинственную игру? Почему эта картинка пронзила мой позвоночник, холодом расплескалась по всему телу? Как красные флажки для волка, как лезвие ножа в глазах перепуганной жертвы.
— Иннара прислала, так?
— Да.
— Прости.
Арвелл, высокий и прямой, склонился, коснулся губами черноволосой мокрой макушки, едва ощутимо скользнул ладонями по дрожащим плечам и отступил.
Я ничего не поняла, но что-то почувствовала, что-то такое, чему еще не дали название. Но это, глубинное чувство, эта внезапная сопричастность заставили меня выкрикнуть, перебивая и вой волн, и визг небес:
— Да пусть летит!
Зло, отчаянно, вынуждая их резко повернуться ко мне, заметить, что есть третий, лишний, мешающийся и ломающий все так тщательно и медленно строящееся.
— Пусть! — Настойчиво повторила я и смело пошла навстречу. Пальцами подняла за подбородок голову девчонки, выплеснула ей прямо в глаза: — тебе не понять этого, детка. Не понять.
— Не говори так! — Отпрянула Эллис, пораженная и опешившая. — Не тебе решать!
Кажется, я начала улавливать извращенную логику этого филиала дурдома. Я рассмеялась — легко, свободно и, наверное, даже обидно для остальных.
— Да в этом доме хоть кто-то за себя решает? Я только это и слышу, что не тому-то или той-то решать. Нет, дорогая, в этой богадельне, пока я еще не свихнулась, я сама буду делать то, что считаю нужным, невзирая на то, нравится ли вам это или нет. Прими как факт.
И, переведя взгляд на разноглазого, добавила:
— Ну что, Арвелл, где твое чудо-средство для полетов? На чем ты так рвешься покорить небо?
— А ты со мной? — Тише, чем капля дождя, мельче, чем тающая пена на камнях.
Но я услышала.
Сейчас? Рискнуть собственной жизнью? Поддаться тому самому неясному безымянному чувству? В случае успешного полета я могу получить многое. А если все закончится совсем иначе? Ни одного лишнего шага, ни одного неосторожного жеста. До разгадки так близко, что особо больно будет ошибиться. Отступить? Преодолеть животный страх перед небесным беспределом?
— А возьмешь? — Вопросом на вопрос, оставляя себе простор для маневра. Пусть он говорит, пусть и он потом за слова отвечает. Мое дело — продолжать выглядеть уверенно, не сорваться.
Удар молнии, запоздало прокатился раскатистый грохот.
Арвелл не ответил, молча прошел мимо.
— Проклятье, — не удержалась я от брани, ведь не этого хотела, не этого добивалась.
Победа случайно досталась девчонке. Ну, хомячок, где твое ликование?
Девчонка смотрела беспомощно, но в этой беспомощности мелькали слабые отсветы ненависти. Или это опять мое разыгравшееся воображение. Не знаю, не поняла еще. Но она, явно еще ничего не осознавшая, понуро поплелась под своды замка. А ведь могла бы обернуть все произошедшее в свою пользу, обыграть так, что цветистая похвала, почет и уважение достанутся ей. Догадается? Хватит мозгов?
Вряд ли.
Дождь гнал назад, в замок, но небо, напротив, тянуло к себе. Кажется, я действительно прониклась тем же, что довлело над Арвеллом. Да, броситься туда, в самую вышину, ринуться в эту стихийную феерию. О, как там, сверху, все бесится, яростно исторгая наболевшее, и зовет того, кто смог бы достойно выплеснуться гневом, кто мог бы вступить в схватку и оказать достойное сопротивление. Крылья бы, но не дала мне природа крыльев.
— Возьми.
Руку отяжелила прочная толстая веревка, смотанная крупными кольцами.
— Через шею бросишь и за гребень, — бросил разноглазый.
— Что? — Исчез нормальный человек, вновь пробилась к поверхности неведомая мне душевная болезнь.
Он не ответил. Небо выплюнуло синеватую молнию, та вспорола опухшие тучи, разделилась искривленной рогаткой и нырнула в беснующуюся пучину, высветив на мгновение зеленое стекло бездны.
— Твою же… — сорвалось с моих губ и смылось беспощадным ливнем.
Вот и все, вот и оказалась поверженной. Подогнулись отказавшие ноги, ударила по коленям и ладоням вспучившаяся липкая и скользкая земля, охватила грязью и холодом пальцы. Нет, не может быть, не бывает так… Нет! Я нормальная, слышите?! Я нормальная! Это вы все… все вы тронутые… все вы…
Весь этот мир.
Ненавижу… проклинаю… верю. Нет, не верю, я не могла… другая реальность, другая.
Протяни руку к ней. Я нормальная, я все равно нормальная! Это ошибка! Это действие гребанного препарата, вашего приращения… это… И я, униженная, убитая, уже тяну руку, и ледяная вода вымывает из межпальцевых промежутков глину, возвращает моим ногтям блеск. А я продолжаю тянуться, молиться, что-то шептать, плакать и смеяться одновременно.
Верить?
И даже верить…
— Но как? Как…
Мне не встать, все едет, не отпускает. Но я поднимаюсь, медленно, преодолевая тяжесть и неустойчивость земли, преодолевая все натянутое и грозившее лопнуть в своей душе, преодолевая захлебнувшееся дыхание, разрывающее легкие, делая первый шаг, снова падаю.
Нет, нет! Слышите вы? Нет!
Встану! Встаю! Иду, не отпуская взглядом того, кто так терпеливо ждет. Потому что знаю, что если я дам слабину, на миг сомкну веки, то все может исчезнуть.
Я оступилась, едва снова не распласталась, разорвала нить видимости. Судорожно вскинуть голову, отчаянно забегать глазами, протолкнуть болью ком в горле… нет, не нужно.
Он ждет.
Как во сне, тяжело и медленно, но все ближе и ближе к великолепному огромному зверю, опасному хищнику, ужасному, но столь грациозному, что бесследно растворялись все слова, что не было ничего, способного дать какое-то описание. Антрацитом поблескивала черная чешуя, и нетерпеливо подергивался длинный хвост. Распластались могучие крылья и разошлись, вспоров землю когтями, сильные мускулистые лапы. Только он, только такой мог бросить вызов стихии, а не бездушные рукотворные машины. Только такой мог прорвать клочья тяжелых облаков и подчинить себе небеса.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});