он всеведущ и вездесущ, он — высшая мудрость, высшая справедливость. Какая наивность!
В холодном мраке костела в Вельке светились платки на головах женщин. Свободно ниспадавшие на спины концы платков своими ярко-желтыми вышивками и богатыми кружевами напоминали крылья прелестных бабочек. Марушка стояла сзади и наблюдала за ними. Женщины опустились на колени, склонили головы, и прелестные «бабочки» с кружевными крыльями взлетели над разноцветными цветами на лентах девушек.
Марушка любила эти народные торжества и праздники, когда руки отдыхают от тяжелого труда, а душа пробуждается для того, чтобы распахнуть двери красоте и величию жизни. Поэтому девушка до сих пор ходила на этот праздник, хотя уже давно не носила корзинку с цветочными лепестками, как другие девушки.
Что-то задело ее за ногу. Марушка вздрогнула от испуга. Неужели в костел могла попасть собака? Она быстро посмотрела вниз и остолбенела. По земле полз человек с перебитыми конечностями и издавал какие-то нечленораздельные звуки. Вероятно, он молился. А люди стояли, падали на колени, склоняли голову, но никто из них не замечал человеческой нищеты и убогости. Они взывали к королю всех королей, поклонялись ему, но не бросили даже взгляда на нищего у своих ног. А разве этот их король не говорил им: «Возлюби ближнего своего, как самого себя»? «Ах люди, люди, — думала Марушка, — разве поможет вам сохранение обрядов, если из религии вы берете лишь то, что вас устраивает: если богу нужно, чтобы были бедные и калеки, то он знает, для чего так делает, на все воля господня. Но смерть все уравняет, все исправит, только после смерти будет справедливость для всех, потому что смерть — это единственный путь к спасению… Не упрекайте коммунистов в том, что они отрицают религию, эту вашу бессмысленную религию. Ведь они предлагают гораздо более прекрасное! Человек человеку — друг. Здесь, на этой прекрасной земле…»
В течение двух дней Марушка была молчаливой. В ней зрела решимость.
— Нельзя служить двум господам, — уговаривал ее Юла, — нельзя зажигать с одной стороны свечку дьяволу, а с другой — господу богу.
Да, действительно нельзя…
В воскресенье вся семья снова собиралась в костел. Марушка наблюдала затаив дыхание за всеми этими приготовлениями. В движениях и действиях, ставших в результате многолетнего повторения обыденными, сегодня было нечто очень важное, чего она прежде никогда не замечала. И то, как бабушка брала с полки молитвенники, как отец щеткой смахивал невидимые пылинки с рукава праздничного костюма, как мать перед уходом из комнаты завязывала платок на шее, — все это представлялось ей таинственным обрядом, который она видела перед собой словно на сцене, будучи зрителем.
Вот сейчас. Сейчас…
— Ну пойдем, — сказал отец.
И эта фраза сегодня прозвучала совсем иначе. Как сигнал к атаке. Как звук горна.
Марушка подняла голову. Решено.
— Я в костел не пойду, — сказала она тихим, но твердым голосом, — я в бога уже не верю.
15
Можно было танцевать…
В стражницкой гимназии в сентябре начались уроки танцев.
— В январе будет первый бал! — радовались ученицы седьмого класса.
Танцевать-то можно, но кому сейчас хочется танцевать?
Безумец, охваченный манией величия и жаждой власти, кричал из Берлина, что Прага — это немецкий город, что она некогда входила в состав Германской империи, что чехи — это убогие карлики, которым нет места в Европе, что их нужно выгнать из Европы и переселить в Сибирь.
Генлейновцы уже длительное время организовывали провокации в пограничных областях. Рейхсминистр пропаганды Геббельс подсчитывал, за сколько минут тот или иной город Европы может быть уничтожен советскими самолетами, которые будут взлетать с территории Чехословакии. Чехословакия несет ответственность за обострение отношений между ней и Германией! Чехословакия породила напряженность в Европе, Чехословакия угрожает миру!
Генлейновцы угрожали, шантажировали. Чехословакия в своих уступках уже дошла до предела, выполняя требования великих держав якобы в интересах безопасности Европы, в интересах мира во всем мире.
В ответ на добрую волю чешского народа из третьего рейха неслись циничные насмешки и грубая брань. Генлейновцы уже даже не делали вида, что хотят вести переговоры. Они нападали на чешское население в пограничных областях, громили общественные здания, занимали полицейские и жандармские участки, вокзалы, учреждения… А когда правительство республики пресекло их неистовые бесчинства, Конрад Генлейн, бежавший после неудачного путча в Германию, заявил, что не может допустить, чтобы Чехословакия с таким кровопролитием подавляла волю судетских немцев.
Кто, собственно говоря, вызвал эту пагубную бурю? Где корни нынешней неуверенности? Откуда проистекает все это зло?
— Немецкий империализм хотел бы разбить и уничтожить Чехословацкую республику и открыть себе тем самым путь в Юго-Восточную Европу, а затем установить господство над всей Европой! — гремел Юла с кафедры.
— У нас же есть союзнические договоры, — возразил ему Блажичек, — а это правовая гарантия. Что с этим может поделать Гитлер?
— Дело в том, что для этого безумца не существует никаких правовых гарантий. Он признает только право сильного.
— Это глупость! Даже такой диктатор, как Наполеон, заявил: в мире господствуют две силы — меч и дух. Дух, однако, в конце концов всегда побеждает.
Блажичек в июле был на слете в Праге и вернулся оттуда исполненный уверенности в победе добра над злом.
— Нужно было видеть восторг зрителей во время выступлений участников слета! Весь страговский стадион поднялся в едином порыве, словно у всех присутствовавших была одна душа, одно сердце…
Однако Юла скептически покачал головой:
— Ты еще не знаешь, что готовят в Лондоне.
Глаза всех присутствующих вопросительно обратились к нему. Но не успел Юла закончить начатую фразу, как к ним вбежал Данек из восьмого класса.
— Вы уже слышали? Только что передавали… Они хотят, чтобы мы отдали немцам пограничные области.
— Не может быть! — возразил Блажичек, но в его голосе уже не было прежней уверенности. — Кто этого хочет?
— Союзники… Англичане и французы.
Народ вышел на улицы.
Перед зданием парламента в Праге состоялась демонстрация протеста. Во что бы то ни стало защитим республику! Не пустим врагов в свою страну! Будем прочно стоять на своем месте. Один за всех, все за одного. Клянемся!
Тысячи рук, поднявшихся в клятве, взметнулись в небо.
Был четверг, 22 сентября.
Правительство подало в отставку. Было сформировано новое правительство, которое не должно допустить капитуляции. Во главе его встал генерал Сыровы. Народ, живший своим славным революционным прошлым, видел в нем нового Жижку.
В пятницу по радио передавались военные марши. Время от времени музыка прерывалась сообщениями:
— «Обращаем внимание слушателей на то, что мы ожидаем чрезвычайно важное сообщение о заседании нового правительства… Пожалуйста, оставайтесь у своих