своенравное упорство. Марушке шел восемнадцатый год, в этом возрасте девушки в деревне уже начинали думать о замужестве.
— Что ж, пусть к нам приедет твой Юла, — разрешила она, посоветовавшись с отцом, — пусть он приедет на троицу.
Юле понравилось в доме Марушки, но он был атеистом и не хотел даже слышать о том, чтобы пойти с Кудержиковыми в церковь.
— Хотя бы один раз, Юлушка, — просила его Марушка, — прежде чем наши привыкнут.
Но Юла не уступал. Он никогда не изменял своим принципам. Не изменит и теперь, хотя подобным шагом мог настроить против себя семью своей любимой. Он знал, что его ждет еще более острая борьба, но тем не менее не хотел прибегать к хитрости, чтобы облегчить свою жизнь.
Марушка пыталась уговорить его, однако сама она лучше всех знала, что ее попытки безнадежны. Она боялась услышать, что скажут родители, когда после праздника Юла уедет от них, и в то же время все сильнее, словно подземная река, кипела в ней гордость за любимого, который на ее глазах превращался из юноши в мужчину.
Бабушка неприязненно поглядывала на него. Она никогда много не разговаривала, а с того времени, когда неожиданно вернулся из Америки ее муж, могла целыми часами упрямо молчать, лишь бы не произносить слова осуждения. Даже когда она приехала в гости к дочери, она не жаловалась и никого не упрекала. Молчала она и сейчас, но ее взгляд осуждал безбожного чужака, который красивыми словами обманул ее внучку и толкал к погибели.
Зато Бетушка следила за Юлой полными восхищения глазами. Она уже слышала в школе о том, какой он образованный, и поэтому не удивлялась, что сестра так любит его. И она тоже, когда будет постарше, влюбится в такого же мужчину. Пока что ей без малого тринадцать лет, и светловолосый утонченный Юла был для нее почти героем романа. Он говорил о вещах, которых она не понимала. Эти разговоры казались ей страшно нудными; насколько интереснее было просто слушать его приятный голос и наблюдать за размашистыми жестами! Она внимательно следила за каждым движением поклонника сестры, а в том, что это поклонник, у нее не оставалось никаких сомнений. Как только девушка однажды приводит в дом юношу, то каждому сразу становится ясно, что это ее жених.
После отъезда Юлы настроение в семье Кудержиковых было такое, словно дочь предстояло принести в жертву злому дракону.
— Господи боже мой, из такого дома, а сосватает себе антихриста! — сетовала бабушка.
— И отказываться от него не собирается, — вздохнула мать и безнадежно посмотрела в пустоту.
Отец мял в руке форменную фуражку. Он знал свою дочь: она не уступит, она упрямая.
— Если так, то делать нечего, — произнес он в отчаянной тишине. — Если она не хочет от него отступиться, пусть выходит за него.
В течение недели после троицы семья работала изо всех сил. Если не поспешить, то пропадет сено в долине. У бабушки ныла вывихнутая нога, и это означало, что погода изменится.
Вся семья Саботов косила траву на лугу.
— Здесь, внизу, сыро, поэтому тут нельзя оставлять сено после уборки, как наверху, на лугах, — объясняла Саботова маме, которая помогала им ворошить сено.
И Марушка, вернувшись из школы, прибежала на помощь. Бабушка помогать не могла, она еще хромала.
— Что-то бабка Йозефацкая забинтовала вам ногу вкривь и вкось, — подтрунивал над ней Ганчар.
Бабушка только рукой махнула.
— Пойдемте выпьем пива, — не унимался Ганчар, — все сразу пройдет. Я знал одного парня, так у того после хорошего пива три пальца приросли. А были почти отрезаны, болтались на одной коже, — Подняв доверху наполненную кружку с высокой шапкой белой пены, он громко, чтобы слышали все, предложил: — Давайте выпьем вместе!
Была середина июня. В течение дня солнце отдавало весь свой жар, а вечером, утомленное, отдыхало. Однако работы на лугах не прекращались. Через два дня, к празднику, сено уже должно быть под крышей. Ведь эта хорошая погода долго не продержится, все так говорят…
Саботова остановилась и оперлась на грабли. Марушка, глядя на нее, вспомнила вчерашний вечер.
Она довольно поздно возвращалась от Саботовых. С Острого Верха дул свежий ветер, в траве у дороги трещали сверчки, а далеко на холмах уже загорелись первые огни. По дороге застучали колеса телеги. Это один из сельчан возвращался с отдаленного луга. Он медленно шел рядом с телегой, с вожжами в руках и по привычке размеренно повторял:
— Гей!.. Гей!
— Красота-то какая! — сказала Марушка, чтобы доставить удовольствие усталому человеку.
Он посмотрел на нее тяжелым, тупым взглядом:
— Мы этой красоты не замечаем… при нашей каторжной работе.
Сейчас, глядя на отдыхающую Саботову, Марушка про себя повторила эти слова, услышанные вчера вечером.
— Что скажете, тетушка? — обратилась она к ней. — Не лучше ли для вас было бы отработать свои восемь часов в день, а потом отдыхать?
— Восемь часов в день? — недоуменно взглянула на нее Саботова. — Это можно только на фабрике или в учреждении, а не на поле, — объяснила она. — На поле надо работать от зари до зари.
Марушка начала излагать ей план коллективизации. Как объединятся несколько маленьких хозяйств, как каждый будет работать на своем строго определенном участке, как все будет по-научному управляться, самую тяжелую работу будут выполнять машины, скот будет содержаться вместе, появятся ветеринар, зоотехник, агроном…
— Понимаете, тетушка, хозяйство будущего уже не будет такой нечеловечески каторжной работой, это будет скорее фабрика по производству сельскохозяйственных изделий.
Она рассказывала, убеждала и рисовала лучшее будущее, как ее учил Юла. Саботова смотрела на говорящую девушку недоуменным взглядом, в котором проскальзывало недоверие.
— Фабрика, говоришь, — прервала она ее, — а кто же будет фабрикантом?
— Это будет общая собственность. Фабрика будет принадлежать всем, кто там будет работать.
— Ну, в этом я ничего не понимаю, — покачала головой женщина, — политикой я никогда не интересовалась. — И она вновь принялась за работу. — Я только знаю, что должна вовремя убрать, накормить скот, приготовить еду. Вот моя политика. — Саботова продолжала ворошить сено привычными, тренированными движениями так же, как это делали ее мать и бабка. — Для нас это пустые разговоры. Кто знает, как оно там все будет…
— Подождите, тетушка, вы еще доживете до того, когда жизнь станет лучше.
Чтобы человек жил лучше… Ведь есть путь, прямой и надежный, по которому можно прийти к этому лучшему будущему. Но люди противятся, не понимают, не хотят понимать. Боятся собственного счастья. Боятся ответственности, не верят в себя. Предпочитают вручать все свои чаяния, всю свою судьбу в руки божьи. Господь бог это сделает,