большие школы. Кульминацией этого предприятия стало строительство дренажного канала длиной почти восемьсот метров и шириной и глубиной один и три четверти метра. Кажется, что такой канал обсуждался более семидесяти лет, но только чрезвычайные обстоятельства, связанные с оказанием помощи голодающим в Америке, смогли воплотить эту идею в жизнь.
Белл также упоминает о возобновлении работы уфимского стекольного завода с пятьюстами рабочими и ремонте городских больниц. Дюранти приписывает ему строительство двух понтонных мостов через реку Белая.
В своего рода прощальной статье для АРА московский большевик, опубликованной в «Правде» 11 июля 1923 года, заявил, что рабочие Урала сердечно поблагодарили мистера Белла, «который активно помогал безработным и, похоже, вопреки указаниям АРА, внес свой вклад в снабжение продовольствием и эксплуатацию двух заводов».
«Правда» инстинктивно была зациклена на пролетариате, тогда как мысленный взор Дюранти видел однородную массу полудиких туземцев: «Башкиры не могли понять, зачем Белл это сделал? Поэтому они предложили ему концессии — золотые рудники Соломоновых гор, месторождения платины, которые когда-то производили сотни тонн в год. Полковник Белл отказался, и постепенно они начали понимать этого странного американца, который любил свою работу ради нее самой».
4 мая 1923 года Джеймс Э. Ласаль написал отчет о своей недавней инспекционной поездке по Челябинской и Екатеринбургской губерниям: «В каждом посещенном месте наводились справки о полковнике БЕЛЛЕ, о том, когда он собирается провести с ними несколько дней на охоте и т.д. Наша работа облегчается за счет кол. Колокол и теперь все, что нам нужно сделать, это высказать, что она желает кол. И они сразу же сделают все возможное для Ара. Нам должно достаться очень мало заслуг, если таковые вообще имеются».
Беллу, очевидно, нравилось, когда к нему обращались русским словом «полковник»: личную записку Эллингстону он подписал просто «Полковник». Ближе к концу ему были присвоены и другие титулы, в том числе почетный мэр Уфы, почетный председатель городского совета Уфы и пожизненный почетный член Добровольной пожарной охраны города Миасс. Это последнее было присуждено в знак благодарности за пожертвование медикаментов АРА, которые позволили пожарным из Миасса продолжать подвергать себя опасности. Примерно в то же время город пережил «шквал волнения», вызванный открытием залежей золота под городскими улицами во время кампании по реконструкции. Это не было редкостью в Миассе, городке у подножия знаменитой богатой горы Ильмень. Тем не менее, публицист АРА утверждал, что этого было «достаточно, чтобы поднять шум в обществе»; затем, чтобы «завершить кульминацию», последовало приглашение Белла присоединиться к пожарной службе. «Миасс сейчас работает на улицах в лихорадочном ожидании извлечения оттуда достаточного количества золота, чтобы платить налоги в течение следующих десяти столетий, и между этим и АРА местные жители много разговаривают».
Почести и восхваления посыпались на заключительном этапе, и, по словам Белла, «Наши последние три дня в Уфе были просто чередой банкетов и прощаний». Среди подарков, преподнесенных Полковнику, были золотые часы с красивой гравировкой, сундук с драгоценными камнями и металлами с Урала, шали местной работы, ковры и гобелены с выгравированным на ткани именем Белла, золотые и серебряные украшения, пергаменты с надписями «Дань уважения», коробки с полными наборами изделий местной промышленности и альбомы фотографий уфимских операций.
«В день нашего отъезда они даже привели в дом шестерых молодых волков», — цитируют слова Белла. «У наших сотрудников был некоторый опыт общения с волками и медведями, поэтому мы вежливо, но твердо отказались от этого подарка».
Говорили, что Белл больше всего ценил то, что искусно написанный автор рекламы АРА назвал «исконно башкирским костюмом», с большой церемонией подаренным ему башкирским вождем. Этот костюм синего и красного цветов с золотой вышивкой является знаком отличия среди башкир и вручается только тем, кого этот колоритный народ желает почтить. В прежние времена им награждали почти так же, как высокой наградой награждают за великую проделанную работу или выигранную битву». В данном случае это служило и тому, и другому.
Естественно, прощающиеся хотели знать, вернется ли их бледнолицый герой, и, естественно, ответ должен был быть в какой-то форме утвердительным: «Полковник Белл полон решимости вернуться в Уфу в ближайшем будущем, чтобы оказать свои услуги этим необычным людям, которых он научился очень любить за те два года, что прожил среди них». Действительно, его голос звучит решительно:
Я чувствую себя частью их. Я прожила с ними самый тяжелый период страданий и лишений, который они когда-либо переживали. Я побывал в каждом уголке их республики, спал под их крышами, преломлял их хлеб и слушал их рассказы о горе и счастье. Они ухаживали за мной во время тифа. Я чувствую себя частью их нового существования, и поскольку они хотят, чтобы я вернулся и помог им, я полон решимости сделать это.
Дюранти говорит, что если бы Соединенные Штаты когда-либо признали Советскую Россию и Башкирской республике разрешили бы присутствие иностранного представителя — перспектива, на которую местные вожди все еще надеялись в начале 1920-х годов, — башкиры, несомненно, потребовали бы, чтобы Белл представлял их интересы в Вашингтоне.
Некоторые книги, посвященные Беллу и Ufa Americans, оказались в ящиках с рукописями коллекций АРА в Стэнфорде и в Западном отделении. Среди материалов Стэнфорда есть документ совсем другого рода, письмо от 26 октября 1921 года миссис Эвелин Белл из Бруклина, Нью-Йорк, Герберту Гуверу. Миссис Белл прочитала в газетах, что ее муж или бывший муж находился в России, выполняя «спасательную» работу. Она сочла эту ситуацию любопытной, поскольку:
Он совершенно не выполнил свое соглашение внести свой вклад в мою поддержку. Прошлой зимой я была вынуждена обратиться в Суд по семейным отношениям за помощью, и ему было предписано производить мне ежемесячные выплаты. Эти выплаты не производились. В то время я отказалась от страхового полиса на его жизнь, по которому я выплачивала страховые взносы, и он забрал половину полученных наличных, заявив, что нуждается.
Она утверждала, что его бизнес, который не указан в его личном деле, был чрезвычайно прибыльным с начала мировой войны, пока он не попал в Кэмп Уодсворт, и что армия хорошо ему платила. В течение нескольких месяцев она искала работу, но ей не хватало подготовки и опыта, чтобы получить ее. Она заложила все ценное, что у нее было, и была на грани срыва: «Не имея средств для привлечения юридической помощи, я полагаюсь на ваше чувство справедливости, чтобы убедиться, что я получу некоторое облегчение от своего нынешнего состояния».
Конечно, это обращение так и не попало на стол Гувера. На запрос ответили из штаб-квартиры в Нью-Йорке, пообещав миссис Белл провести расследование, но сообщив ей, что у ее мужа есть солидное справочное досье, включая письма военного министра и «многих других