Читать интересную книгу Хогвартс. Альтернативная история. - Amargo

Мое появление не вызвало заметной реакции, чему я был только рад, не желая ни с кем общаться, однако мой статус, о котором рассказывала Полина и который одно время был достаточно высок, вернулся на свое прежнее место. При первой же встрече в Большом зале Балстроуд одарила меня таким злобным взглядом, что я даже удивился степени ее разочарования. Наверное, теперь она считала меня кем-то вроде магглофила — а с ее точки зрения трудно было представить более презренное существо, — но мне было все равно. Я не вспоминал о ней в тюрьме и не собирался тратить энергию на разгадывание мотивов ее поведения сейчас. Дни между экзаменами я просиживал в библиотеке, беря у мадам Пинс не учебные пособия, а журналы или энциклопедии, и не столько читая, сколько блуждая в собственных мыслях, воспоминаниях и неохотно думая о том, что же мне делать дальше…

После разговора с Хагридом я спустился в подвал и сразу отправился в душ. Посмотрев на себя в зеркало, я подумал, что Аберфорт, пожалуй, прав: такое впечатление, что в тюрьме меня держали на голодном пайке, хотя я никогда не испытывал голода и не мог пожаловаться на качество тамошней пищи. Вероятно, дело здесь было в самом Азкабане, на разрушительное влияние которого намекал Грей, пытаясь вытянуть из меня согласие сотрудничать с ними.

Придя в спальню, я начал переодеваться, первым делом решив зайти к Асвинн. Флетчер, Нотт и Пирс уже проснулись и собирались вставать.

— Малфоя тоже отпустили, — сообщил мне Флетчер. — Еще в середине месяца.

— Плевать мне на Малфоя, — сказал я, надевая чистую футболку.

— А Крэбб погиб, — добавил он.

— И на Крэбба плевать.

Оставив их обсуждать мое возвращение, я поднялся на этаж, где находились комнаты Асвинн, и сел у стены напротив ее двери, дожидаясь, пока профессор выйдет к завтраку. Я хотел поблагодарить ее за то, что она так активно откликнулась на переданную духом информацию, но когда Асвинн увидела меня, то не позволила ничего сказать и пригласила к себе в комнату, где без долгих вступлений взяла с каминной полки маленькую коробочку и вручила ее мне.

— Когда я узнала, что ты, наконец, выходишь, то нашла для тебя вот это. Взгляни.

В коробке лежала серебряная цепочка и медальон, похожий на тот, что висел на шее у самой Асвинн, однако в отличие от ее крадущейся лисицы, мой лис стоял на задних лапах: такими животных часто изображали на гербах.

— Это не амулет, — объяснила Асвинн, — а обычный медальон, и в нем нет никакой магии. Но она появится, если ты станешь носить его и будешь регулярно видеться со своим духом. Поскольку ты прошел посвящение, тебе не нужно дожидаться его визита — ты сам можешь призвать его.

Профессора уже пережили этап празднования победы и вместе с министерской комиссией погрузились в экзаменационную суету. Мадам Помфри едва ли не при каждой встрече предлагала мне пару — тройку дней полежать в больнице. Макгонагалл здоровалась — в своей обычной манере. Флитвик просил зайти после сдачи экзаменов. Я делал вид, что все в порядке, но на самом деле никакого порядка не было: неожиданно для себя я чувствовал одиночество и заброшенность. Как ни странно, скучал я не только по Снейпу, о котором в школе было слишком много напоминаний, но и по Кэрроу. Мне не хватало его юмора и свободного, неформального общения, которого не позволяли себе другие учителя. Я не хотел выглядеть сентиментальным нытиком, но иногда мне становилось невероятно тоскливо, и в один из таких дней, после сдачи трансфигурации, стоявшей у нас вторым экзаменом, я решил немного отвлечься и посмотреть, что собой представляет карцер, куда Кэрроу то и дело грозился посадить учеников.

Спустившись по лестнице, я вставил ключ в отверстие под ручкой в виде венца, и дверь начала медленно открываться. В сопровождении нескольких шаров-светильников я подошел к карцеру и коснулся его палочкой, однако без пароля дверь на прикосновение не реагировала. Сперва я попробовал найти замочную скважину, а потом просто дернул за выгнутую металлическую ручку.

Карцер оказался не заперт. Распахнув дверь настежь, я увидел ведущую вниз каменную лестницу, ступеньки которой уже через пару метров исчезали во мраке. Отправив вперед себя шар-светильник, я начал осторожный спуск; чтобы добраться до последней ступени, мне понадобилось не менее полминуты. Сразу от лестницы начинался узкий коридор. В первые секунды ничего необычного я в нем не заметил, но так было лишь до тех пор, пока я не наколдовал еще несколько шаров, осветив больше пространства.

Передо мной была самая настоящая картинная галерея. По стенам коридора висело множество полотен, больших и маленьких, в рамках и без, горизонтальных и вертикальных. Они были развешены как попало: некоторые находились на уровне груди, другие — едва ли не у самых колен, третьи висели так высоко, что их изображений было не рассмотреть. Картины создавались в разное время — одни написаны со средневековой условностью, на других уже присутствовала перспектива, — но в целом их стиль казался столь же однообразным и уныло реалистичным, как и стиль картин, висевших в школе наверху. Такое впечатление, что их писали два-три мастера, трудившиеся ради тщательного отображения сюжета и не стремившиеся вложить в свою работу собственное художественное видение.

Свет разбудил обитателей полотен, неизвестно сколько времени остававшихся в полной темноте. Персонажи немедленно оживились, и коридор наполнился устрашающими звуками, достойными только пыточных застенков. Сюжеты и герои этих картин разительно отличались от всего того, что было выставлено в верхних коридорах. Вероятно, именно сюда Кровавый Барон приглашал моего монаха, и раз уж я очутился здесь, имело смысл не только поглазеть по сторонам, но и найти его.

Те, кто повесил эти полотна подальше от детских глаз, были, несомненно, правы. На них изображались одни лишь сцены пыток и эффекты Темных заклятий, написанные с такой циничной детализацией, что вскоре я уже старался не вдаваться в подробное исследование картин и искал только знакомое лицо монаха. Персонажи вовсю старались произвести на меня впечатление — в темноте им не для кого было разыгрывать свои кровавые сюжеты, — но ничего, кроме отвращения, их представление во мне не вызывало.

Художники писали эти картины то ли в назидание, то ли ради устрашения, и их общий посыл был очевиден: вот что бывает с колдунами, попавшими в лапы коварных магглов. Волшебников пытали исключительно служители церкви. На кострах пылали ведьмы, опровергая благостные рассказы Биннса о том, что в средние века от рук инквизиторов гибли только маггловские женщины-целительницы, душевнобольные или жертвы оговоров. Нередко попадались сюжеты о том, как разъяренные крестьяне с вилами и кольями гоняются за оборотнем или уничтожают на кладбище вампира. Время от времени картины изображали действие различных Темных заклятий, и к ним я проявлял чуть больше интереса, поскольку такая диковатая магия давно исчезла из общепринятой практики.

Монаха все не было, коридор не кончался, плавно сворачивая влево, и постепенно тематика картин начала меняться. Исчезли пытки и смертельные заклинания, горящие ведьмы и пронзенные в сердце вампиры, а их место заняли необычные персонажи и странные, часто необъяснимые сюжеты. На одной картине молодая девушка превращалась в дерево, которое начинало цвести, приносить плоды, а при наступлении осени покрывалось оранжевыми и желтыми листьями, чуть позже сбрасывая их вместе с остальными деревьями. На другой огромная волчица изображалась матерью многочисленных людей, что припадали к десяткам ее сосков. Волчица возвышалась над горами, между которых были написаны люди, а ее голова помещалась среди звезд, напротив полной луны. Обнаженный старик, сидящий в пустынной горной местности, умирал со спокойствием на лице; его тело начинало излучать свет, спустя недолгое время оставляя после себя только горстку радужных шариков. Это были совсем иные картины, и манера их написания не походила на то, что я видел прежде. Здесь чувствовался индивидуальный взгляд многих художников, оставлявших послания и рассказывавших истории, призванные не запугать или отобразить окружающую действительность, а передать тайну.

Чем дальше я заходил, тем меньше понимал, что происходит на полотнах. Иногда на них были написаны одни только меняющиеся цветовые пятна; мне казалось, это могли быть заклинания, действующие через цвет и движение, поэтому я предпочитал скорее проходить мимо таких картин и не смотреть на них слишком пристально.

Наконец, галерея закончилась, и летающие шары выхватили из темноты последнюю картину, висевшую в тупике коридора. Она была огромной, и когда я увидел ее полностью, у меня захватило дух. Неизвестный художник изобразил Азкабан. На переднем плане была та самая скала, куда аппарировали прибывающие в тюрьму, но маяка на ней еще не построили. Азкабан стоял посреди бурного моря, его вершина скрывалась за темными облаками, а вокруг острова летало несколько драконов. Мое появление не осталось незамеченным. Один из драконов отклонился от своего курса и направился к скале. По мере его приближения я увидел, что дракон приручен: им управлял всадник, чей внешний облик никак не соответствовал времени вероятного написания картины — вряд ли она была создана раньше 19 века. Всадник походил на древнего воина: бородатый, в рогатом шлеме, в одежде из шкур и меха, он держал в руке необычно длинную палочку, сжимая ее не за конец, а за середину.