С другой стороны, сестра закатит истерику, если узнает, что я шныряю по кабинету Монтальбано, чтобы помочь отцу.
Как только Гвен устраивается в ванне, Джен чуть ли не бегом бежит на кухню и доливает себе вина, прежде чем придвинуть свой стул ко мне.
— Расскажи мне все!
Тяжело вздыхаю, потирая затылок.
— Скажу тебе правду, Джен. Но тебе это не понравится.
Она расправляет плечи.
— Хорошо.
— Помнишь, я говорил тебе, что папа поручил мне одно серьезное дело?
Джен кивает.
— Ну, в этом деле я выдаю себя за телохранителя. Вот так и познакомился с Эвой. Она связана с делом, которым занимаюсь, но сама об этом не знает. Эва думает, что я просто ее телохранитель.
Брови Джен сходятся на переносице.
— Зачем папе заставлять тебя повсюду ходить за какой-то девчонкой? Кто она такая?
Я опускаю взгляд и делаю глубокий вдох через нос.
— Она дочь Энтони Монтальбано.
Воцаряется тишина, пока это имя всплывает в сознании Джен, соединяясь с воспоминаниями об этом имени.
— Грэм, почему папа заставляет тебя возиться с Монтальбано?
Потираю подбородок и поднимаю глаза, чтобы встретиться с ней взглядом.
— Он хочет, чтобы я нашел на него компромат, а потом он мог его разоблачить.
— Шантаж?
Киваю.
— Ты шантажируешь отца девушки и лжешь ей о своей личности?
Снова киваю.
— Господи, — произносит она на выдохе. — Думаю, ты уже знаешь, каким будет мой следующий вопрос.
— Зачем я это делаю?
Она поднимает руку и роняет ее, ударяя по столу.
— Какого черта ты делаешь что-то подобное для папы? Это опасно. Что произойдет, если тебя поймают? Что будет с Эвой? Как думаешь, она была бы с тобой, если бы узнала правду?
Качаю головой.
— Она была бы опустошена из-за того, что солгал ей.
— Какого черта, Грэм?
— Монтальбано платит хорошие деньги. Нам это нужно, так что я выжидаю своего часа. Ничего о нем не нашел и сомневаюсь, что вообще найду. Еще через пару недель скажу папе, что ничего нет, и ему придется сдаться и смириться с этим.
Из горла Джен вырывается смех.
— Смирится? Мы говорим о нашем отце. Этот человек на такое не способен.
Провожу рукой по волосам, дергая за кончики.
— Я не знаю, что еще делать. Не планировал влюбляться в дочь Монтальбано. Думал, это будет легко. Захожу, беру самое необходимое и убираюсь. Но теперь увяз так глубоко, что больше не знаю, где нахожусь.
— Ты должен сказать папе, что с что выходишь из дела. Больше на него не работаешь. Можешь взять деньги, которые заработал на Монтальбано, и переехать ко мне, пока не найдешь другую работу. Любую. Это не имеет значения, пока не разберешься с этой ситуацией. Неприятности настигают папу, куда бы он ни пошел. Не впутывайся в его планы.
Запрокидываю голову, когда смотрю в потолок.
— Ты права.
— Конечно, я права.
— Мамочка! Я все! — Гвенни зовет ее из ванной.
Джен ставит свой бокал на стол.
— Скоро вернусь. Мы еще не закончили.
Пока она ухаживает за своей дочерью, я погружен в свои мысли.
Неужели уйти от моего отца так просто, как кажется? Отпустил бы он меня без боя или попытался бы сделать что-нибудь иррациональное в отместку?
Думаю, скоро это выясню.
Достаю из кармана телефон и нажимаю его имя на экране.
— Грэм, — отвечает он. — Что удалось найти?
— С меня хватит, папа.
На мгновение в трубке воцаряется тишина.
— Прости?
— С меня хватит. Я ухожу. Ничего не нашел о Монтальбано, и что-то подсказывает мне, что никогда этого не найду. Этот парень чист.
— Тв ошибаешься, Грэм! Он такой же кривой, как буква «у». Я знаю его. Ты должен нарыть на него что-нибудь.
— Тебе нужно преодолеть эту одержимость им и двигаться дальше.
— Ты не можешь уйти, — рычит он. — Я нужен тебе.
— Нет, мне нужны твои деньги. И я найду их в другом месте.
— Это из-за девушки, правда?
Мои челюсти сжимаются, и я изо всех сил стараюсь сохранять хладнокровие.
— Нет, папа. Это исключительно из-за тебя. И с меня достаточно.
Заканчиваю разговор и бросаю телефон на колени. Сердце бешено колотится в груди.
Правильно ли поступил?
Я до сих пор не вскрыл конверт, который нашел в сейфе Монтальбано прошлой ночью. Он спрятан в моей квартире, пока не решу, что с ним делать. Конверт вполне мог оказаться еще одним тупиком. Я не нашел ничего компрометирующего во всем его офисе, так кто сказал, что этот конверт чем-то отличается?
Но что, если папа прав? Что, если Монтальбано не так честен, как кажется?
Если в этом конверте есть что-то незаконное. То, что скрывает Монтальбано, тогда мне нужно знать — ради Эвы.
Не знаю, чем все это закончится и как все обернется. Но одно знаю наверняка:
Я сделаю все, что в моих силах, чтобы защитить Эву.
ЭВА
— Я МНОГО ДУМАЛ О ТОМ, ЧТО ТЫ СКАЗАЛА ОБ ЭРИКЕ.
Приподнимаю брови, удивленная тем, что мой отец решился затронуть эту тему в публичном месте. Он кладет вилку рядом со своей пустой тарелкой, и я делаю то же самое.
— Ты прав. Я убрал все воспоминания об Эрике из нашего дома, потому что было легче похоронить свою боль, чем сталкиваться с ней каждый раз, когда смотрел на что-то, что напоминало мне о нем. — Он качает головой. — Я не задумывался о том, как это повлияет на тебя. Не знал, что тебе сказать и как с тобой разговаривать. Вы двое были так близки, что мне было невыносимо видеть такую боль в твоих глазах. Итак, я с головой окунулся в работу. Оставил тебя совсем одну, когда ты больше всего нуждалась во мне, и сожалею об этом. Должен был быть лучше. Стараться изо всех сил.
Слезы пробиваются на глаза.
— Спасибо тебе за это.
— Если хочешь, можем забрать все вещи Эрика со склада.
Киваю, смахивая слезу со щеки.
— С удовольствием.
Папа проводит рукой по столу.
— Я хочу, чтобы мы начали все сначала, если ты найдешь в своем сердце силы простить меня.
Смотрю на его руку, не решаясь коснутся ее. Он причинил мне боль, бросил в темноту в самое трудное время моей жизни. Можно ли все это замять извинениями? Могу ли забыть о боли, которую он мне причинил, и поверить, что теперь он будет другим?
Если могу доверять Грэму, то, полагаю, могу доверять и своему отцу.
Я вкладываю свою руку в руку папы и заставляю себя слегка улыбнуться.
— Это займет некоторое время, но хочу попробовать. Ты потерял сына, а потом еще мама ушла, и я знаю, как тебе было тяжело. Могу простить тебя за то, как ты со всем справился. Каждый человек справляется с горем по-разному. Ты просто делал все возможное, чтобы держать себя в руках.
Папа промокает салфеткой уголки глаз.
— Спасибо, Эванджелина. Не представляешь, как много это значит для меня.
— Но можешь ли ты пообещать мне одну вещь?
Он наклоняется, встречаясь с моими глазами.
— Все, что угодно.
— Можем ли мы время от времени говорить об Эрике? Не хочу, чтобы это была запретная тема, вокруг которой мы ходим на цыпочках. Он был важной частью нашей жизни, и я никогда не хочу его забывать. Эрик все еще часть нашей семьи.
Его рука сжимает мою, лежащую на столе.
— Конечно.
Вздыхаю, мои плечи немного расслабляются.
— Ты хочешь что-нибудь обсудить о своем брате?
Мой подбородок опускается на грудь, когда вспоминаю тот день, когда обнаружила тело Эрика в его комнате.
— Меня все еще беспокоит, что он не оставил записки. Даже для меня. Знаю, он был подавлен, но, тем не менее, его смерть просто казалась такой… неожиданной.
Его кадык вздрагивает, когда он сглатывает, отводя от меня взгляд. Я знаю, папе нелегко говорить об этом, но ценю его усилия.
Пожимаю плечами и делаю глоток воды.
— Это единственное, что, по-моему, осталось без ответа.
— Мы не всегда можем найти ответ. В этом мире есть вещи, которые останутся тайной до Страшного суда (прим.: Страшный суд, согласно эсхатологии авраамических религий, — это последний суд, совершаемый Богом над людьми с целью выявления праведников и грешников и определения награды первым и наказания последним).