новом обществе «половая любовь развилась и утончилась… Не монах, не Дон-Жуан, но и не германский филистер, как нечто среднее». «Коммунизм должен нести с собой, – заключает Владимир Ильич, – не аскетизм», а «разносторонность духовных интересов» и физическое совершенство, «жизнерадостность и бодрость, вызванную также и полнотой любовной жизни»[92].
Что ж, наступит некая блаженная гармония в отношениях между полами! Конечно, нет… Именно потому, что любовь нельзя купить,
«если ты любишь, не вызывая взаимности, т.е. если твоя любовь как любовь не порождает ответной любви, если ты своим жизненным проявлением в качестве любящего человека не делаешь себя человеком любимым, то твоя любовь бессильна, и она – несчастье» [МЭ: 42, 151].
Иными словами, пролетариат борется за создание такого общества, которое отнюдь не гарантирует, а лишь создает – причем не для единиц, а для миллионов наиболее благоприятные условия для подлинно чистого союза между мужчиной и женщиной, союза, основанного только на любви, свободного от материального расчета, рабской зависимости и предрассудков. А это как раз и означает реализацию извечных представлений народа, той самой мечты многих и многих поколений людей о личном счастье, которое воспевалось и в легендах о великой любви, и в романтической поэзии, и в литературе народов мира.
«Темы, казавшиеся необычными для Ильича, темы интимные…» Откуда это? Почему? Сам Ян Берзин лишь иронизирует над теми, для кого размышления Ленина «о лесной тишине, о луне, о поэзии, о любви» являются чем-то неожиданным и необычным… Несовместимыми с образом вождя они могут быть лишь для людей, полагающих, что вождем революции может быть лишь мрачный аскет, стоящий якобы над всеми мирскими страстями.
Между тем как раз именно такой человек и не смог бы никогда стать вождем действительно народной революции. Мало того, он принес бы ей неизмеримый вред. Потому что нет проблем революционной борьбы, лежащих над и вне «простых» человеческих отношений и страстей, как и нет решения ни одной из извечных проблем «простых» человеческих отношений вне классовой, вне революционной борьбы, хотя осознать эту связь не всегда просто.
В мае 1913 года в Петербурге открылся XII Пироговский съезд врачей. Присутствовало на нем около полутора тысяч человек, съехавшихся со всех концов России. Были заслушаны десятки докладов, рефератов, сообщений, но особые дебаты вызвал доклад директора Мариинского роддома о «ненаказуемости абортов».
Под бурю аплодисментов один из виднейших фабрично-заводских врачей И.Д. Астрахан, обрисовав чудовищные условия жизни народа, тяжкое и унизительное положение женщины-работницы, с негодованием восклицал: «Мы должны убеждать матерей рождать детей, чтобы их калечили в учебных заведениях, чтобы для них устраивали жеребьевки, чтобы их доводили до самоубийства!»
Астрахану ответил в большевистской «Правде» Ленин. Пролетариат, писал Владимир Ильич, должен «требовать безусловной отмены всех законов, преследующих аборт», ибо это есть не что иное, как «охрана азбучных демократических прав гражданина и гражданки». Но совсем другое дело та мещанская аргументация, которая прозвучала на съезде врачей.
Мелкий буржуа, мещанин, обыватель «видит и чувствует, что он гибнет, что жизнь становится все труднее, борьба за существование все беспощаднее, положение его и его семьи все более безвыходное. Факт бесспорный… Ничего не поделаешь, хоть детей бы поменьше было, страдающих от нашей муки и каторги, от нашей нищеты и наших унижений…» Такова, указывает Ленин, философия «мещанской парочки, заскорузлой и себялюбивой, которая бормочет испуганно: самим бы, дай бог, продержаться как-нибудь, а детей уж лучше ненадобно».
«„…Рождать детей, чтобы их калечили…“ Только для этого? – спрашивает Ленин. – Почему же не для того, чтобы они лучше, дружнее, сознательнее, решительнее нашего боролись против современных условий жизни, калечащих и губящих наше поколение??
<…> Да и мы, рабочие, и масса мелких хозяйчиков, мы ведем жизнь, полную невыносимого гнета и страданий. Нашему поколению тяжелее, чем нашим отцам. Но в одном отношении мы гораздо счастливее наших отцов. Мы научились и быстро учимся бороться – и бороться не в одиночку, как боролись лучшие из отцов, не во имя внутренне чуждых нам лозунгов буржуазных краснобаев, а во имя своих лозунгов, лозунгов своего класса. Мы боремся лучше, чем наши отцы. Наши дети будут бороться еще лучше, и они победят.
Рабочий класс не гибнет, а растет, крепнет, мужает, сплачивается, просвещается и закаляется в борьбе. Мы – пессимисты насчет крепостничества, капитализма и мелкого производства, но мы – горячие оптимисты насчет рабочего движения и его целей. Мы уже закладываем фундамент нового здания, и наши дети достроят его» [Л: 23, 256 – 257].
Что такое «хороший человек»?
В начале XX века, наблюдая суетность и мелкое тщеславие профессиональных буржуазных политиков, многие вполне соглашались с Карлейлем, считавшим Наполеона последним великим государственным деятелем на земле.
Русская революция внесла в эти представления свои поправки.
«История давно уже показывала, – писал Ленин, – что великие революции в ходе своей борьбы выдвигают великих людей и развертывают такие таланты, которые раньше казались невозможными» [Л: 38, 78].
Русская революция выдвинула могучую плеяду гигантов, которыми могла бы гордиться история любой страны и любого народа.
Американский полковник Раймонд Робинс, находившийся в Петрограде в 1917 – 1918 годах с миссией Красного Креста, неоднократно бывавший в Смольном, встречавшийся с Лениным, человек, которого трудно заподозрить в предвзятости, писал:
«…Совет Народных Комиссаров, если основываться на количестве книг, написанных его членами, и языков, которыми они владели, по своей культуре и образованности был выше любого кабинета министров в мире»[93].
И Ленин в глазах всего мира был признанным руководителем этого правительства.
Для многих современников его личность была неразрывно связана с революцией и той ролью, которую он в ней сыграл. Но все они великолепно понимали, что он занял столь выдающееся место в великой революции только потому, что был личностью гениальной. Они могли не разделять всех его идей, они пытались по-своему бороться за идеалы мира, демократии, просвещения народов, но и им было ясно, что для достижения этих идеалов Ленин, коммунисты сделали гораздо больше, чем любые другие государственные деятели и политические партии, которых знала история.
В 1920 году с Лениным беседовал Герберт Уэллс. После встречи сдержанный англичанин записал:
«До тех пор не приходилось встречать столь оригинального мыслителя».
Но автор «Машины времени», человек, пытавшийся заглянуть в далекое будущее, не поверил в реальность того пути, по которому уже шла Россия. Ленин так и остался для него «кремлевским мечтателем»… Прошли еще годы, и Уэллс записал: