смех у услышавших это боевых братьев, но сам воин улыбался вполне открыто и дружелюбно.
Магосу понадобилось несколько мгновений, чтобы оценить мимику и тон Астартес, а затем сделать вывод о его намерениях. Это была возможность, которая может выполнить дополнительную функцию в его уравнении, потому, настроив заменявшую глаза оптику и слегка наклонив голову набок, как сделал бы заинтересованный человек, Магенрад медленно кивнул.
— Ты можешь помочь мне в ремонте, брат Кенхеард, если твой сержант одобрит это назначение, а брат Каэрин не будет против, — Вульф покосился на тенью следующего за ним везде хранителя, который покачиванием головы обозначил, что не против.
— Подмастерьем решил устроиться? — поинтересовался приблизившийся к ним Торазор и тоже снял шлем, являя жутковатое лицо, нижнюю часть которого заменяла грубая бионическая челюсть, делающая его похожим на орочьего босса, волнистые черные волосы, спадающие до плеч, и глубокие черные глаза.
— Болтер научился разбирать и собирать, пора взяться за что-то посерьёзнее, — Кенхеард жестом руки указал на ближайшую ячейку реактора.
— Разве что после двух лет обучения, — вставил своё мнение эксплоратор, напоминая о своём присутствии и с еще одной целью.
— Он шутит, магос, — усмехнулся одними глазами сержант Торазор.
Шутки были тем видом общения, который так же был доступен жрецам Марса, как и людям, но подход заметно отличался.
— Я тоже шучу, сержант. Для сборки плазменного реактора требуется по меньшей мере десять лет специализированных занятий.
Глаза Кенхеарда расширились, когда он представил насколько это долго. Целых десять лет!
— И множество имплантов, — добавил Магенрад, чтобы добить шутку, и постучал себя стальным пальцем по такому же стальному виску. Конечно, его механическая голова состояла только из имплантов и различных блоков контроля, памяти и обработки информации, но об этом собеседникам знать было не обязательно. Достаточно того, что выглядела она по форме более менее человеческой.
Десантники снова рассмеялись, на удивление оценив юмор магоса, хотя, скорее всего, причиной смеха было удивление их боевого брата, а затем желающий пойти подмастерьем магосу боец посерьёзнел и кивнул.
— Почему бы и нет. Без меня потом не обойдётесь, — в итоге он гордо поднял голову.
— В таком случае прошу заверить переход брата Кенхеарда под моё начало и, — магос сделал паузу, подбирая слова, — если магистр одобрит, можно считать это началом обучения первого технодесантника Ангелов Ночи.
Если бы у магоса-эксплоратора Магенрада Вульфа при этом еще были губы, он бы наверняка улыбнулся.
XIX
Вид из высокого окна правительственного шпиля Амброзио открывался прекрасный, как никогда. По всему городу горели тысячи домов, участков и зданий фабрик, образуя картину уничтожения того, что Фиррис считала несправедливым притеснением, основанном на таком же несправедливом разделении одинаковых от рождения людей. Названия "надзиратель" и "подписант" должны были стать пеплом и уйти в небытие, и нынешняя супруга тирана Фрации сделала для этого всё, что было в её силах. Все последние двадцать лет она терпела бесконечные измены, насмешки и издевательства, играя роль кроткой и послушной советницы, взращивая и лелея в нелюбимом, но нужном супруге, все качества, которые должны были привести к его падению. Гордыня, самолюбование и самоуверенность правителя привели к тому, что жизнь подписантов во многих городах-колониях Фрации стала невыносимой, и они поддались разговорам о необходимости изменений, а затем начали действовать. Женщина верила, что скоро сможет полюбоваться казнью Оскара Ватора на главной площади столицы, но пока что приходилось ждать.
Фиррис отдалилась от бронестекла и посмотрела на своё отражение. Безупречный макияж, длинные тонкие ресницы, яркие голубые глаза, прямой, будто выточенный, нос, пухлые алые губы, тонкий подбородок и изящные скулы. От лёгкого покачивания головой по плечам рассыпались почти блестящие белоснежные волосы, а белоснежное платье подчеркивало все выгодные изгибы стройного тела. Её называли красивейшей женщиной Фрации, но ей было на это абсолютно наплевать. Она купалась в обожании и преклонении всех окружающих, но никогда не желала этого. Женщина вновь прильнула к стеклу и с надеждой присмотрелась к улицам, по одной из которых могли уже наступать повстанцы, но увидела лишь грубых, похожих на стальных жуков, шагателей Ватора и стремительно пронёсшуюся над стеной за пределами внутреннего кольца парочку причудливо изогнутых истребителей эльдар.
— Леди Фиррис, позвольте войти, — прозвучал голос её охранника из висящего на стене коммуникатора.
Разрешение ему не требовалось, но формальность следовало соблюдать, потому женщина вернула своему лицу выражение безмятежности и выпрямила плечи.
— Разумеется, Борземи, входи, — ответила она и повернулась к двери, ожидая увидеть своего надзирателя, от которого редко удавалось улизнуть, а с началом восстания тот и вовсе не отходил от неё и её двери.
В роскошную залу с красивыми белыми диванами, мягкими коврами и низкими стеклянными столиками через двойную белую дверь с позолоченными ручками вошел высокий хромой и совершенно некрасивый мужчина, обгоревшую левую половину лица которого прикрывала золоченая маска. Он был одет в белый парадный мундир личной гвардии Ватора при всех орденах, обильно украшающих грудь, и обут в белые же туфли. Силовая сабля на поясе была далеко не только украшением, как и реликварный пистолет в шикарной белой с позолотой кобуре.
Подонок и мразь, пытавший и казнивший сотни её соотечественников, наверное, получал удовольствие от контраста рядом с ней, но будь она проклята, если хоть одним движением покажет своё к нему отношение. К тому же, он был единственным, на кого не действовала сила её красоты. Потому Фиррис мягко поклонилась и нежно улыбнулась.
— Мой дражайший супруг что-то велел передать мне? — так же формально и изображая искреннюю заботу поинтересовалась она, хотя любой, кто это увидел бы, мог бы поклясться, что эмоции на её лице и подрагивающий голос настоящие.
— Он велит вам спуститься в укреплённое основание шпиля, — кивнул Борземи Готье, не сводя своих ледяных глаз с женщины.
Печется о своей любимой игрушке, подумала Фиррис. Она еще не получила условного сигнала, потому спускаться отсюда было рано, но вслух сказала совсем иное.
— Ах, но мне так нравится смотреть из окна за тем, как его верные войска уничтожают этих мерзких мятежников, — с придыханием произнесла она, слегка повернувшись и бросив взгляд в сторону бронестекла. Затем тысячу раз отрепетированная улыбка нашла своё место на её губах и она вернула провоцирующий взгляд снизу вверх на мужчину, который не имел права её коснуться. — Я спущусь, когда мой всесильный господин придёт за мной сам, и ради этого готова к любому наказанию.
Она облизнула свои ставшие еще более алыми и пухлыми губки, когда представила, что не этот грубый мужлан, а её кое-кто другой придёт за ней сюда, и закусила их,