Где рождаются откровения?
У людей любознательных в наше время есть возможность оценить неописуемо сложное, комплексное устройство мозга, его ассоциативные способности и — как следствие — неисчерпаемую безграничность мышления. Например, теперь мы понимаем, что внутренние голоса, побуждающие нас к тому или иному действию, поступку — равно как и предостерегающие от него, — суть продукты мозговой деятельности. Что не только голоса, которые слышатся или чудятся нам в моменты тяжких, одиноких раздумий, но и эмоциональные реакции, влияющие на выбор в пользу «добра» или «зла» и за благое решение вознаграждающие нас чувством удовлетворения, а за противоположный выбор карающие горечью, — все это результаты деятельности мозга. И само ощущение счастья есть не что иное, как деликатес, приготовленный на химической кухне мозга.
Покуда нам не известны были функции и способности мозга и безграничные возможности разума, даже самые мудрые из наших предков не могли предположить, что возникающие у них вопросы и поразительные ответы, информационные понятия, озарения, а также содержащие их легенды и притчи — сплошь производные нашего собственного ума.
Все метафорические толкования непостижимых явлений и событий, собственные мысли, выходящие за пределы повседневного опыта, в древности воспринимались пребывающими в неведении людьми только лишь как наитие свыше, как Божественное откровение. Понятие подсознания, разумеется, было им недоступно.
Не собираюсь доказывать кому бы то ни было, что Божественного откровения не существовало и не существует сейчас; речь идет лишь о том, что мозг человека, разум его несколько тысячелетий, а может, и десятки тысяч лет назад действовал точно так же, как сегодня. Значит, подобно тому, как сегодня у нас зарождаются поразительные мысли, точно так же и у предков наших могли возникать необычайные истории и притчи, происхождение коих они (по неведению) с полной уверенностью приписывали неким высшим силам.
Более того, можно допустить, что мысли, которые невозможно было осознанно соотнести с их первоисточником, возникали у наших предков чаще, чем у нас. Ведь в нынешнее время мысли человека все в большей степени базируются на фундаменте накопленных знаний и связанной с ними рутиной логического рассуждения; при этом все меньше простора остается для нового, оригинального и необычного хода мысли.
Иными словами: с расширением мира, познанного вплоть до деталей, все более сужается находящийся за его пределами мир трансцендентный. Но поскольку о трансцендентном мы априори не знаем абсолютно ничего, то и предыдущее утверждение лишается своей категоричности. Хотя здесь следует все же отметить, что по мере того, как пращуры наши осваивали все более отдаленные от своей пещеры территории, все дальше и дальше отодвигалась граница непознанного и необъяснимого. Чем большее пространство охвачено нашим знанием, тем протяженнее его граница с непознанным. Она расширяется и поныне, когда благодаря обсерваториям, размещенным на вершинах гор и даже в космосе пределы «познанного» мира уже не исчислить и световыми годами. Но и в рамках знакомого нам, изученного мира встречается бесконечное множество явлений, которым нет однозначного объяснения.
Точно так же столкнулись мы с лежащими за пределами нашего разумения, с необъясненными прежде явлениями в период открытия внутреннего мира клеток и атомов. Но это всего лишь физический мир, бескрайность которого не может идти в сравнение с духовной вселенной, лишь малая доля которой — осознанная часть собственного внутреннего мира — и то едва-едва освоена человеком. «Вселенная мысли» настолько безгранична, что способна вобрать в себя весь познанный физический мир. И — помимо сущего множество воображаемых миров. Мы в состоянии представить себе их Создателей точно так же, как сам акт творения, причем в различных его вариантах: в каждой культуре присутствует своя версия сотворения мира. Что же тогда говорить о беспредельности подсознания и всей сложности человеческого мышления?
Считать ли Божественным откровением мир вокруг нас или же то, что проистекает из безграничного мира внутри самого человека, — для меня существенной разницы нет.
Отличаемся ли мы друг от друга по параметрам нашего внутреннего мира?
Поскольку внутренний мир человека я считаю безграничным, то не могу предполагать, будто бы мой внутренний мир более безграничен, нежели чей-либо другой. Безграничность потому и безгранична, что не имеет пределов. К выводу об отсутствии различия между параметрами нашего внутреннего мира можно прийти и на основе чисто практических наблюдений. Ведь не существует какой-либо значительной разницы — за исключением редких, патологических случаев — между вместилищем этого мира у разных людей, то есть в размерах мозга, его анатомической структуре, химическом составе и механизме деятельности.
Стало быть, наш внутренний мир отличается от других предположительно не физическими данными — глубиной, шириной, высотой свода, — а качеством информации, содержащейся в банке памяти. Вероятно, именно это и определяет во всей полноте нашу инакость, индивидуальность.
Разумеется, и в этой области можно обнаружить удивительные различия, к тому же в числовом выражении — например, при так называемом тесте на IQ, то есть на коэффициент интеллектуального развития. Мой профессор психологии рассказывал как подлинную историю, которую я здесь изложу в качестве курьеза. Ясно одно: тест на IQ требует осторожного подхода. А теперь обещанная история.
Два антрополога вместе с группой студентов в летней экспедиции занимались изучением жизни примитивного африканского племени, практически не соприкасавшегося с западной цивилизацией. Ученых очень интересовало, как удается аборигенам столь безошибочно ориентироваться во мраке джунглей и преследовать зверей, следы которых сами они не могли распознать. Поражало ученых и доскональное знание звериных повадок, позволявшее туземцам сооружать замысловатые капканы, а также эффективность их лекарственных травяных настоев.
В конце концов было решено провести среди представителей племени тест для проверки интеллектуального развития. Цель эксперимента заключалась прежде всего в том, чтобы определить, все ли члены племени обладают сходными ментальными способностями, или же большинство лишь слепо копирует действия более развитых в интеллектуальном отношении индивидов.
Ввиду языковых трудностей тесты строились на изобразительном материале. Среди прочих был и тест-лабиринт, путь между двумя точками которого можно было проделать (то есть начертить) различными способами. На следующее лето тесты были розданы, заполнены испытуемыми и увезены в университет для последующей обработки. Каково же было изумление исследователей, когда оказалось, что коэффициент интеллекта большинства туземцев чуть ли не в пять раз ниже уровня американских студентов.
Летом экспедиция вновь вернулась в Африку, ученые обратились за разъяснениями к вождю племени — осторожно, тактично, чтобы его не обидеть. Вождь просит показать тесты. Вначале ему дают те карточки с лабиринтами, где результаты оказались самыми слабыми. Он смотрит на первую и говорит: очень хорошо. Вторая — еще лучше. Третья — очень ловкое решение. И так далее. Наконец один из ученых склоняется к нему: «Но посмотрите, ведь путь к цели был бы гораздо короче, если бы он здесь свернул влево, а не вправо. А вот тут он идет прямо вместо того, чтобы снова повернуть направо». Вождь смотрит на профессора долгим, недоумевающим взглядом, затем неохотно и тихо, чтобы остальные не услышали, поясняет: «Да, но ведь тогда врагу проще напасть на его след». Ему было неловко ронять перед соплеменниками авторитет белого человека, который сам не в состоянии додуматься до таких простых вещей!
Что правда, то правда: мы часто считаем другого глупее себя и почти всегда полагаем таковым мыслящего иначе, чем мы сами. В одном я убежден: нет оснований предполагать, что у человека, который на основании теста с лабиринтом показался нам глупым, внутренний мир более узок, чем у того, кто в том же задании теста достигает цели кратчайшим путем.
Наш внутренний мир не расширяет своих бескрайних пределов, если мы выражаем свои мысли так, чтобы они были доступны для понимания других. Даже если мы их записываем. Этим мы в лучшем случае обозначаем то, что уже освоено нашим разумом. Точно так же не расширятся границы Вселенной, если размышлять над ее бескрайностью или же писать и говорить об этом.
Под безграничностью нашего внутреннего мира я понимаю отнюдь не безграничность вмещаемых в нем знаний. Напротив: она проявляется в том, что (не говоря уже о неограниченном многообразии наших чувств) даже малая толика знаний способна породить несметное число мыслей, подтолкнуть к выводам, создать фантастические миры и образы. Зачастую даже во сне. А бывает и так: в состоянии бодрствования мы не отдаем себе отчета в этой творческой деятельности разума, и ее результат «осмысливается» во сне. А есть и такое, что можно извлечь из бесконечности нашего внутреннего мира лишь с помощью специалистов.