Читать интересную книгу Укради у мертвого смерть - Валериан Скворцов

Сигналя свистком, приклеившимся к сухим от жары и газа губам, охранник с дубинкой в ременной петле, втиснув­шись между бампером «мазды» и ржавым крылом сундукоподобного «лендровера», буквально телом придержал поток машин в крайнем ряду на Сукхумвит-роуд. Водитель «сит­роена» вильнул в брешь. Можно было бы и выключать мотор. Сомкнувшееся стадо пестрых автомобилей вынесло бы само по себе, подталкивая, к центру.

Севастьянов открыл на коленях папку с условными бук­вами, означавшими «Отношения «Индо-Австралийского банка» с Амосом Доуви». Досье не относилось к служебным бумагам, конторе не принадлежало. Подшитые листы запол­нялись в разное время Васильевым.

Страница первая. «Амос Доуви».

«53 года. Находится в гонконгской тюрьме Стекли. От­бывает десятилетний срок за мошенничество. Обратился к правительству США с прошением о поддержке своего хода­тайства относительно досрочного освобождения. Обращение отправлено в Вашингтон через американское генконсульст­во в Гонконге. Ссылается на соглашение британского прави­тельства с правительством США о взаимной выдаче пре­ступников. Угрожает канцелярии британского губернатора территории иском о возмещении материального и мораль­ного ущерба.

Бывший почтовый служащий. Состояние нажил на бир­же. Преступление, за которое отбывает наказание, состоит в тайной перепродаже акций внутри собственной финансовой компании «Мосберт холдинге», а также в ведении фальши­вых бухгалтерских книг и публикации заведомо ложных све­дений о своей компании около 4-5 лет назад.

Источник: публикация Саймона Маклина (псевдоним Барбары Чунг из «Стрейтс тайме») в «Бизнес уикли».

Страница вторая. «Рассуждения».

Четыре года или пять лет назад?

« — Если пять лет назад, тогда банкротство Ли Тео Ленга, то есть разрыв с ним «Ассошиэйтед мерчант бэнк» завязан и на компанию «Мосберт холдинге». По той простой причине, что Ли Тео Ленг и Амос Доуви — одна и та же личность. На сингапурском паспорте банкира Ли и гонконгском паспорте финансового эксперта Доуви абсолютно идентичные фото­графии...

Возможный контур воровской операции:

«Ассошиэйтед мерчант бэнк», объявив банкротом Ли Тео Ленга, вычеркивает свой долг ему из своих бухгалтерских книг. Деньги, составляющие этот «долг», улетают в неизвестность. Связь этих сумм с именем Ли Тео Ленга разорвана.

Когда Амос Доуви, он же исчезнувший и объявленный банкротом Ли Тео Ленг, выходит из-за решетки, он «ищет» улетевшие суммы, составляющие восемнадцать миллионов долларов.

Где он будет искать?

Где бы я искал на его месте?

В финансовой компании «Лин, Клео и Клео», принадле­жащей Клео Сурапато. Компания является маткой по отно­шению к «Ассошиэйтед мерчант бэнк». «Лин, Клео и Клео» также имеет пакет акций «Индо-Австралийского банка». Бангкокское отделение «Индо-Австралийского» (управляю­щий Ж. Лябасти, сын крупного сингапурского дельца) по поручению «Лин, Клео и Клео» выступает гарантом по сдел­кам «Ассошиэйтед мерчант бэнк».

Вывод: это — круг, в котором растворились 18 миллио­нов, потерянные мною (рекомендация Доуви) в виде займа Ли Тео Ленгу, гарантированного «Индо-Австралийским» по поручению «Ассошиэйтед мерчант бэнк».

Итак — Клео Сурапато?

Не доказать пока...«

Севастьянов закрыл папку.

Теперь доказывать к тому же и запрещено генеральным.

Севастьянов достал из портфеля блокнот с перечнем воп­росов, которые в Москве поручили поставить в «Индо-Австралийском банке», об условиях сотрудничества в кредитовании совместных предприятий, в особенности экспортно-импортной фирмы с неограниченным списком товаров. Задание — пристрелочное, скорее техническое. Оце­нив его, Лябасти-младший не захочет говорить об Амосе Доуви. Узость севастьяновских полномочий банкир ощутит немедленно.

А если начать с васильевских забот?

... Шофер в картузе вежливо хихикнул, привлекая внима­ние.

—   Да? — спросил Севастьянов.

Рука в белой перчатке описала полукруг в сторону пере­улка Нана, населенного палестинцами и ливанцами. Араб­ские вывески покрывали стены. В загустевавших сумерках по спаянным в форме сердца неоновым трубкам метались огни. Они обрамляли на высоком табурете девушку с буке­тиком хризантем, прикрывавшей ридикюлем синяк на ко­ленке. Зеленоватая вывеска оповещала: «Почему бы и нет?»

—     Вполне красива, Випхават, — сказал Севастьянов. И хохотнул, как научился у кантонских китайцев в Сингапуре. Ничего, пустота за смехом и цинизм.

Водитель поклонился зеркалу заднего вида. Севастьянов усмехнулся. Его реакция будет доложена. В особенности то, что запомнил имя шофера. Черточка, как говорится, к пси­хологическому портрету.

Жоффруа Лябасти переминался перед зеркалом в дверце шкафа крохотной комнатушки, примыкавшей к его кабине­ту. В зеркале с ровными интервалами в полсекунды раскаля­лось отражение мигалки над автостоянкой сервисного цент­ра «Тойота» под окном.

Комнатушка называлась «гарсоньеркой» на французский лад, иной раз он ночевал на узкой кушетке, но один. Неписа­ное правило: скрытая часть жизни остается за забором...

Выбор остановил на белом пиджаке в серую полоску, си­ней сорочке, черных брюках. Галстуки в семье носили три­котажные и темных оттенков, прихоть отца. Возможно, что­бы досадить матери, генеральской дочери, тоскующей не столько по Парижу, сколько по светлым шелковым одеждам Сайгона, называющегося теперь странным словом Хоши­мин. Кажется, таково было имя ведущего в тех краях марк­систа.

До встречи с марксистом из Москвы оставалась четверть часа. Жоффруа завернулся в шелковое кимоно. Дернув за шнурок, опустил шторы. Вдавил оранжевый клавиш запуска электронной защиты компьютера. Какие-то импульсы, при­рода которых оставалась доступной пониманию лишь дяди Пиватски, предупреждали перехват сведений при вызове их на экран из электронной картотеки «Индо-Австралийского банка».

Жоффруа набрал на щелкавших клавишах код. Что же за спиной у русского с корсиканской фамилией? Имя ничего не напоминало, но когда вереница второстепенных сведений потянула на экран фамилию Васильева, его сделки с «Ассо­шиэйтед мерчант бэнк» и преследование по суду Амоса Доуви, знакомство с Клео Сурапато и связи с «Индо-Австралийским», он понял, что можно промахнуться. Требовалась основательная подготовка.

Установленная в операционном зале банка телекамера, когда Жоффруа включил ее «глаз», показала на экране, сосед­нем в панели с компьютерным, пустой стол старшего бух­галтера. Перед столом в кресле для посетителей томился китайский джентльмен в линялых шортах, майке и шлепан­цах. Он прижимал пачку гонконгских долларов, завернутых в кусок газеты. Чекам не доверял, менял наличность на на­личность... У прилавка кассира бородач с сигарой, француз­ский консул, и прилетевший из Парижа бледный полицей­ский комиссар в темной рубашке, похожий на де Голля, перебирали пачки счетов. Откладывали подписанные конт­ролером, выбросившимся с восьмого этажа. Странная смерть, растрат за ним не осталось... Впрочем, в Бангкоке некоторым «фарангам» на роду написано выброситься или быть выброшенными с балкона высотки. Если человек от­правился в Азию, как говорит дядя Пиватски, не исключено, что именно за смертью, и не нужно искать других объясне­ний. У всякого на шее петля с датой, когда веревка натянется. Таково брахманское представление о «карме» — судьбе!

Куда же запропастился бухгалтер?

Жоффруа снял трубку телефона внутренней связи. На­брал 02.

—   Слушаю, шеф, — ответил старший бухгалтер.

—    Через десяток минут привезут русского. Если к этому времени я не появлюсь внизу, встретьте, пожалуйста. Скажи­те, я задерживаюсь на короткое время. Поговорите о чем-ни­будь. Так, вообще...

Бухгалтер молчал. Это, во-первых означало: зачем меня учить, молодой хозяин? И во-вторых: ваш отец, молодой хозяин, появляется на деловых свиданиях пунктуально. Не исключалось, что отец обеспечил этому китайскому педанту канал контроля за выходом его, Жоффруа, личного компью­тера на блок электронной памяти и бухгалтер видит на своем экране, чем интересуется заведующий отделением. Поэтому Жоффруа не клал трубку, ждал ответа.

—   Слушаю, шеф, — сказал бухгалтер.

Он носил прозвище «Крот», поскольку обитал в подзем­ном, грунтовом мире «Индо-Австралийского банка», высовывыясь на поверхность в исключительных случаях. Случаи на жаргоне людей банка классифицировались как «явление привидений». Гонконгский миллионер в белье и полицей­ский комиссар из Парижа, находившиеся в операционном зале, входили в этот разряд. Ожидавшийся московский гость, пожалуй, тоже.

Крот, обретаясь в подземельях, обладал обостренным чутьем на отклонения, свершавшиеся на поверхности, в ре­альной жизни. Изощренный и даже сваренный из подлин­ных цифр «опасный» финансовый документ застревал на его столе. Крот, конечно, не мог действовать в одиночку. Банков­ские агенты и биржевые маклеры, то есть «ребята горячих денег», как называл их дядя Пиватски, поговаривали, будто бухгалтер имеет собственных «кротов», роющих на недося­гаемых глубинах чужих замыслов, благодаря чему обвали­ваются хитроумные подходы к деньгам отца, его «старинно­го друга» Клео Сурапато и «боевого товарища» дяди Пиватски.