Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Возможно, из-за неосознанного раздражения первый вопрос, который он задал встречавшему его человеку, был о билете на самолет до Франкфурта на завтра, откуда он планировал затем вылететь домой, в Сингапур. Высокий брюнет, с красными пятнами на щеках, видно, побрившийся электробритвой, возможно, даже карманной, говорил по-английски с итальянским акцентом. Он носил пальто с откинутым капюшоном, не имел галстука и шаркал резиновыми сапогами. В Белград приехал специально из Триеста. Звали его Титто, и, когда он представился, улыбка тронула губы Джефри.
— От известного президента этой страны меня отличает только лишнее «т»...
Титто являлся резидентом фирмы «Деловые советы и защита» в Триесте, где находился последний этап тропы, по которой двигались из Сингапура через третьи банки или юридические конторы, переводами или посылками с наличностью на номерные счета в швейцарских банках деньги, избегавшие огласки. Тропа, принадлежавшая Бруно Лябасти, приносила обильные выручки. Кроме того, Титто, будучи последним в цепочке, сводил сведения о таких вкладах воедино и передавал их в электронную память фирмы, в которой они классифицировались лично Бруно Лябасти. Дальнейшее Титто не касалось.
Ограниченная компетенция итальянца предполагала, что за его работой наблюдает известный одному Бруно «глаз». Профессионал, умудренный многолетним опытом работы в итальянской военной разведке, резидент определенно знал это, и последовавшее от него предложение встретиться на территории за «железным занавесом» ничего, кроме желания повидаться с Джефри вне пределов досягаемости «глаза», означать не могло. Нечто подобное в романе Дюма проделали мушкетеры при осаде Ла-Рошели. Недружественная земля в таких случаях наиболее безопасная. Так это дело растолковал для себя Джефри, когда согласился на крюк в полтора суток в ответ на телеграмму Титто, отбитую во Франкфурт.
— Где будем жить? — спросил Джефри.
Титто уверенно выруливал красную «альфа-ромео» вдоль огромного поля, примыкавшего к аэродрому. Под колеса несло обрывки бумаг, какого-то тряпья, к черным деревьям прибивало мусор. Отворачиваясь от пронизывающего ветра, сутулясь, за кюветом переминались полицейские в синих полупальто, выстроенные для охраны ожидавшейся персоны.
— Гостиница «Славия». Улица Светог Саве. Шестой этаж. Человек, с которым я предлагаю вам поговорить, придет в банк на улице князя Милоша завтра в девять тридцать утра. Ваш самолет во Франкфурт в двенадцать без четверти.
— Вы не сказали, какой это банк на улице князя...
— Милоша... Здесь нет других банков, кроме государственного, — сказал Титто.
— Контакт?
— Если вы захотите на него выйти, обратитесь как бы за советом относительно обмена мексиканских долларов к человеку, который, рассматривая доску с курсами валют, будет тыкать тростью в линию, обозначающую стоимость местных денег в немецких марках. Здешние деньги называются динары... Он сделает это несколько раз, как бы по бестолковости, соображая и высчитывая.
— Допустимо ли махать тростью у табло с валютными курсами? Жест мог бы быть поскромнее, что ли... незаметнее.
Титто передернул плечами, удобнее устраивая капюшон между спиной и сиденьем.
— В банке на улице князя Милоша нет ни светового, ни тем более электронного табло. Курсы пишут мелом на черной доске. Курс утверждается начальством раз или два, может, три раза в сутки. Поэтому в табло нет необходимости. В операционном зале... Я думаю, где-то в недрах банка, где сидят эти начальники, табло, видимо, есть. Но оно секрет, для посвященных.
Титто деликатно замолчал, уважая раздумья гостя.
А мысли Джефри, спровоцированные рассказом о порядках в коммунистическом банке, закрутились вокруг новости о возвращении в Сингапур Севастьянова. Русский, всего вероятнее, и диктовал по телефону из охраняемого КГБ потайного логова исправления на грифельной доске с курсами, но только в московском банке. Удивительное, поразительное упорство не соглашаться с жизнью из-за идеологических шор, не вникать и приспосабливаться, а оспаривать и издавать предписания, какой ей быть!
Насколько Джефри помнил покойного Васильева и этого, его молчаливого помощника Севастьянова, ребятам нельзя отказать в финансовом целомудрии, строгой операционной дисциплине. Но анализируя действия обоих в пору их активности на кредитном рынке, Джефри пришел к выводу: обладают замедленным рывком в финале операции, топчутся перед целью, как раз когда она становится достижимой. Психороботы русских банкиров не указывали на отсутствие смелости. Оставалось предположить другое: кто-то сбивал их с толку, а может, и останавливал, не давая санкции на действия. Наверное, в их стране права финансистов нуждались в такой же защите, как и права человека.
Кто такой Севастьянов? Чтобы выжить после потери 18 миллионов, подписал вместе со своим начальником Васильевым документ, доказывающий, что обстоятельства на кредитном рынке в Сингапуре сложились хуже, чем предполагалось. Идеологическая двойная бухгалтерия сработала: дело закрыто, хотя деньги зависли в неизвестности. Их не потеряли ни Васильев, ни Севастьянов, поскольку, как было известно Джефри, русские работают не за проценты или премиальные. Севастьяновское назначение, возможно, свидетельство понижения доверия к нему из-за неудач покровительствовавшего Васильева. Упадок излишне «капиталистического» шефа стал неизбежен под ударами высоких коммунистических начальников, стремившихся обелить себя. И если допустить, что Севастьянов вознамерится тронуть «старые струны», Москва сама же его осадит.
Джефри зевнул. Титто тихонько насвистывал шлягер времен вьетнамской войны «Для влюбчивого сердца впереди опасность».
Гостиница оказалась на площади, сползавшей к Дунаю. Ветер остро пропах весенней рекой. Хлопая голенищами сапог, Титто обошел «альфа-ромео» и, вытащив из багажника чемодан Джефри, поставил на асфальт. Привратник в расстегнутом мундире с галунами оценивающе присматривался к машине, сапогам Титто, пальто с капюшоном, дорогому чемодану и роскошному кожаному футляру персонального компьютера размером с портфель. Нехотя спустился на две ступени и рукой показал, куда подтащить вещи.
— Я поставлю на стоянку машину, это во дворе гостиницы, — сказал Титто.
— Дайте ключ привратнику, он отгонит...
— Тут этого не делают. Подождите несколько минут...
Запах реки смешивался с ароматом какой-то острой пищи, дымом очага, топившегося углем. Стеклянные двери ресторана при гостинице запотели, и Джефри заметил, что через протертый рукавом круг его рассматривает усач с сигаретой.
Пиватски поднял воротник плаща под пронизывающим ветром. Он начинал злиться, и это долгожданное чувство принесло облегчение. Титто нес его чемодан до двери номера.
— Через пятнадцать минут вы услышите стук кулаком в стену с моей стороны. Я живу в соседней комнате. Спускайтесь в вестибюль после этого через пять минут.
Примитивное перестукивание и подмигивание в век электронной слежки восстанавливались в правах как средство сигнализации. Джефри улыбнулся, немедленно вызвав ответную улыбку Титто. Резидент фирмы «Деловые советы и защита» обладал чувством юмора и умением устанавливать взаимопонимание. Информация, которую он хотел сообщить, и свидетель обещали быть интересными.
«Альфа-ромео» Титто запарковал перед узкой улочкой, заставленной вынесенными из кафе столиками, за которыми распивали пиво, несмотря на ветреную погоду. Старинные дома и магазинчики на первых этажах напоминали фильмы из жизни французской провинции. И Джефри почти не удивился, когда у входа в парк пришлось обходить нами шик солдатам первой мировой войны с французскими подписями.
Титто постелил газету на влажную скамейку, жестом пригласил сесть. С обрыва, на котором они оказались, открывался Дунай, представлявшийся Джефри шире. Другая река, еще уже, сливалась с ним. На речном перекрестке самоходная баржа выбиралась против течения, поднимая грязноватый бурун ржавым форштевнем. В нескольких шагах от крепостной стены парни в поролоновых куртках состязались в глупой игре, суть которой состояла в отгадывании, под каким из трех спичечных коробков окажется горошина. Мятые банкноты совали друг другу в карманы.
Титто вытянул из-за голенища пленку, вставил в портативный магнитофон, присоединил к нему провод наушника. Предупредил:
— Одновременно со звуком идет стирание. Текст не касается технического обеспечения операций, проводимых через Триест, господин Пиватски. То есть к вашим прямым обязанностям отношения не имеет. Речь не идет и о моей работе...