в пространствах, которые, вследствие роста потребностей развивающихся в экономическом отношении государств в энергоносителях и растущей конкуренции за обеспечение достаточного уровня снабжения, обещают играть важнейшую стратегическую роль.
Если сегодня важно заботиться о росте нашего флота и поддерживать наше присутствие за морем, то это нужно делать не во имя неверно понятой ностальгии, и не из склонности к постоянному чисто техническому увеличению, но во имя будущего. Потому что, располагая такими средствами и такими опорными базами, Франция сможет удерживать свои позиции везде, где она уже активна, подготовить почву для возможного повсеместного пребывания, и под бдительной защитой своего оружия обеспечить свое место в иерархии великих держав.
В США «Center for Strategic and Budgetary Assessment» — CSBA — уже изобличил подобные ошибки инвестиций, вложенных в развитие амфибийных сил. Напротив, «Center for a New American Security» — CNAS — напомнил, что морская и военно-морская сила представляет собой гибкий и приспособленный к завтрашним угрозам ответ, потому что она делает возможным демонстрацию силы и осуществление повсюду прямых военных интервенций. Американцы не ошибаются, рассматривая усиление своего флота в качестве истинного приоритета.
Как констатировал генерал Демпси в определении своего понятия «joint operational access», использование флота позволяет эффективно соединить скорость и огневую мощь перед лицом даже технологически сильных противников. Развертывание огневой поддержки французской авианосной группы в ходе недавней интервенции в Ливии полностью подтверждает правильность этой концепции. И это именно то, что по-своему предсказывал профессор Роберт Арт в 2003 году в его «Большой стратегии для Америки» (Robert Art, «A Grand Strategy for America»), когда он, исследуя гипотетическую войну с Китаем, пришел к выводу, что Китай нельзя было бы окончательно сдержать, если бы не удалось вытеснить его с его береговых форпостов. Даже став относительной ввиду приобретения в качестве флагманского корабля бывшего «Варяга», авианосца, спроектированного в советское время, сравнительная слабость китайцев на морях позволила бы предположить, согласно Роберту Арту, при гипотезе прямого конфликта, стратегическую победу, объектом которой была бы непрерывное обеспечение т. н. «offshore control» (контроля прибрежных вод, морской блокады).
И здесь мы касаемся парадокса новых сил, так называемых развивающихся стран. Действительно, стало уже привычным в попытке понять нынешнюю эволюцию международных соотношений сил противопоставлять так называемые развивающиеся страны, пользующиеся репутацией завоевателей, странам, которые сегодня уже доминируют, и превосходство которых рушится.
Но столь же возможно создать любую другую типологию, принимающую в качестве критерия открытость по отношению к морю и активность на море: так появляется фундаментальное различие между державами моря, глобализации, экстраверсии, и державами суши, «победоносными королевствами», как называл их полковник Гойя, которые, если они остаются прикованными к земле, не могут надеяться на окончательное господство в условиях глобализации.
Степень открытости к морю, следовательно, бесспорно считается существенным оценочным критерием динамизма державы. Морские державы, глобальные по своей природе, предопределены к тому, чтобы в процессе глобализации овладевать странами, стесненными в своих усилиях ввиду их отказа от моря. Несмотря на все постоянные разговоры о появлении многополярного мира, в действительности, как это прекрасно показал Дарио Баттистелла в своем блистательном эссе 2011 года «Одномерный мир», в международной жизни по-прежнему доминирует и еще долго будет доминировать не знающая себе соперников единственная сверхдержава — Соединенные Штаты Америки.
Флот считается вектором, необходимым для большой политики, задуманной для использования на водах мирового пространства, суженного коммуникациями и стремящегося к тому, чтобы стать изотропным. В силу этого факта размышления, предшествующие строительству второго французского авианосца, всегда актуальны, особенно если мы вспомним, что более 70 % населения всего мира в наши дни живет на удалении менее пятисот километров от морских берегов.
Именно таким был выбор Англии на протяжении всей ее истории. Великобритания, ресурсы которой были ограничены, а население меньшим, чем у сухопутных держав, не прекращала систематически подрывать исключительную гегемонию какого-либо государства на европейском континенте с использованием приемов амбициозной морской и имперской экстраверсии. Морская мощь, торговля и экстраверсия служили ей в качестве факторов, увеличивающих ее силу.
Сгладить демографическую слабость с помощью технологических инвестиций и совершенного использования средств повсеместного присутствия, таким исторически было основание английского успеха. Эта формулировка может сегодня быть формулой силы технологически передовых, но демографически слабых стран, чтобы поддерживать свою силу. У Франции, как и у Великобритании и Японии, таким образом, нет другого выбора, кроме как пойти по этому пути.
Подведем итоги. Два видения Франции, в течение всей истории конкуренты в различных своих перевоплощениях, сталкиваются еще сегодня. Полностью континентальный и заманивающий в ловушку соблазн сосредоточенности на своих внутренних интересах противостоит зову распространения влияния. Важно, разумеется, вступить в борьбу за распространение влияния.
Стратегическое освобождение, которое может познать Франция, сможет поставить ее на первый план умеренного и открытого Запада, символом, вдохновительницей и авангардом которого она тогда смогла бы стать.
Запад в сомнениях
Употребление самого понятия «Запад» может заслуживать обсуждения. Мы решились использовать это понятие как факт, с минимальным пристрастием и в соответствии с общепринятой практикой основных действующих лиц международной жизни, объединяя под ним Европу и США.
Эта совокупность признана большей частью союзников Франции; и сама Франции, вернувшись на свое прежнее место в объединенных военных структурах НАТО, в частности, в Комитете ядерного планирования, от чего она прежде отказывалась, приняла решение, определив тем самым рамки своих стратегических обязательств. Тогда, будучи внутри этого Запада, что же мы констатируем?
Прежде всего, и в поразительной степени, превосходство США. Они представляют собой, бесспорно, Союзника с большой буквы, того, кто по своим размерам и средствам, очевидно, не знает себе конкурентов, даже если его положение далеко от того, чтобы восприниматься единодушно. США, кажется, хотят не столь часто, как в прошлом прибегать к односторонней практике — не из-за великодушия, а для того, чтобы разделить затраты и бремя западных интервенций. Эволюция проекта создания противоракетного щита НАТО после саммита НАТО в Лиссабоне в ноябре 2010 года, несмотря на тогдашние оговорки, высказанные Францией, может иллюстрировать эти намерения. Преимущества американцев общепризнанны и бесспорны, даже если Китай и стремится играть роль противовеса.
Перед лицом вызовов глобализации, результаты которой по-прежнему невозможно предвидеть, кажется, что многие западные государства поддались соблазну стратегического отступления и освобождения от своих обязательств. Из-за уже неуместных рефлексов многие все еще в преувеличенной степени полагаются на помощь гиганта по ту сторону Атлантики, который якобы может и должен обеспечить их безопасность. Но сами США, делающие выводы из появления вне Европы новых центров многополярности, собираются пересмотреть ориентацию своего стратегического аппарата, и оставить Европу, отдавая отныне предпочтение азиатским пространствам, которые пересекают Индийский и Тихий океаны.
На протяжении уже нескольких лет американские власти направляют своим европейским союзникам серьезные предупреждения. Роберт Гейтс, например, перед своим уходом с поста министра обороны США, выразил сожаление,