— Он что, дурак?
— Скорее, самодур. Но искать правду было бесполезно. И пришлось мне переписывать несколько тетрадей конспектов. И тогда он поставил мне «отлично» и сказал: «Надеюсь, впредь вы научитесь уважать преподавателя».
— То есть он воспринял то, что вы не записывали его лекции, как личное оскорбление?
— Да. И с тех пор я стараюсь проявлять уважение к рассказчику, тщательно записывая его слова, хотя, на самом деле, мне это абсолютно не нужно.
— Вот так и возникают ненужные программы генетической памяти, — улыбнулся Александр.
— Да, интересно. Никогда бы об этом не вспомнила, если бы вас не стало это раздражать. Кстати, а почему? Что такого раздражающего в моем конспектировании?
Александр задумался:
— Не знаю. Не могу вспомнить ничего, что могло бы создать это… э-э-э… раздражение.
— Да, вы правы, — засмеялась Анна Даниловна. — Это «э-э-э» необходимо будет заменить какой-то научной терминологией. В диссертации не напишешь просто «раздражение». Но, прошу вас, продолжайте.
— А вы продолжайте записывать.
— Зачем?
— Может, я тоже что-нибудь вспомню. Оксана сумела погрузиться в ситуацию с бабушкиной кошкой, только благодаря этому «раздражению». Иначе не получается. Вот вы, например, вспомнили давнюю историю только тогда, когда начали прилагать усилие, чтобы не писать. Если вы начнете писать, то я, возможно, снова уловлю этот раздражающий сигнал.
— Интересно, — усмехнулась Анна Даниловна и взяла ручку. — Давайте попробуем!
Александр несколько секунд смотрел на Анну Даниловну.
— Знаете, чего вам не хватает?
— Чего?
— Белого халата и настольной лампы.
— Извините, халат не захватила с собой, — интонация Анны Даниловны странным образом изменилась, стала какой-то насмешливой.
— И еще, — продолжил Александр задумчиво, — надо, чтобы лампа била светом мне в глаза.
— Это уже похоже на допрос в НКВД.
— Нет, это больница… но допрос… допрос в больнице… Бред какой-то!
Анна Даниловна отложила ручку и другим уже более мягким тоном спросила:
— Скажите, Александр, а у вас никто из родственников не попадал на принудительное лечение в психиатрическую больницу по политическим мотивам?
Александр буквально онемел от этого вопроса. Ему вдруг все стало понятно.
— Отец! Мой отец умер в больнице. И больше я ничего о нем не знаю.
— Очень похоже, — кивнула Анна Даниловна.
— Итак, что было дальше? — спросила она после минуты молчания.
Александр закончил историю Оксаны с крысой.
— Удивительно! — прошептала Анна Даниловна. — Не надо никакого гипноза и прочих сложностей. Просто, посмотри в глаза своему страху и вспоминай!
— Или раздражению, — уточнил Александр. — И главное, не критикуй, не подвергай сомнению возникающие образы, потому что это вполне могут быть воспоминания твоих предков.
— А главное, мы даже на практике уже этот метод опробовали, — улыбнулась Анна Даниловна.
— Я вот только не пойму, — сказал Александр, — как отличить воспоминания от фантазий? Я могу много насочинять…
Анна Даниловна усмехнулась:
— Не можете.
— То есть? — удивился Александр.
— Ну, вот сочините прямо сейчас какой-нибудь образ, какую-нибудь ситуацию.
Александр замер, генерируя в голове «какой-нибудь» образ. Представился джип-«воронок». Воронок? Вообще-то он хотел представить черный «мерседес» Алексея. Но джип представился лишь на мгновенье и потом трансформировался в черный «воронок». Такие автомобили Александр видел только в кино. Дальше по цепочке ассоциаций в мыслях возникла старая улица и обшарпанная стена дома напротив. Александр смотрел на автомобиль как бы сверху, примерно с четвертого этажа. Переведя взгляд внутрь квартиры, он увидел горшок с геранью, стоящий на подоконнике. «Надо полить», — подумал он. И тут раздался резкий гнусавый звонок.
Образ погас. Александр открыл глаза и встретился взглядом с Анной Даниловной.
— Ну что увидели? — поинтересовалась она.
— Э-э-э….
— Понятно, — улыбнулась Анна Даниловна. — Но это было то, что вы собирались нафантазировать?
— Не совсем… но похоже.
— Ну, говорите же, Александр! — возмутилась исследовательница. — Почему из вас все приходится клещами вытягивать.
При этих словах Александр вздрогнул. Он увидел больничную палату с окрашенными в синий цвет стенами и полноватую медсестру, которая аккуратно раскладывает на белой салфетке какие-то инструменты: щипцы, шприцы, скальпель.
Александр резко встряхнул головой, чтобы отогнать это ужасное видение. Сердце заколотилось. «Понятно, почему я до смерти боюсь врачей, особенно стоматологов», — подумал он.
— Александр! Вы будете говорить? — настойчиво напомнила о себе Анна Даниловна.
Александр поймал новую волну образов, связанных с «допросом». Он жестом попросил подождать и снова занырнул в леденящие душу воспоминания.
— Так вы будете говорить? — вежливо вопрошала женщина в белом халате.
— Что я должен сказать? — съежившись в стоматологическом кресле, пролепетал Александр. — Я не знаю, что вы от меня требуете.
— Повторяю вопрос, — усмехнулась медсестра. — Нам известно, что он (вы знаете, о ком я говорю) передал вам нечто. Мы хотим, чтобы вы отдали нам это.
— Я не понимаю, о чем вы! — Александр почувствовал дрожь в голосе. — Я не понимаю!
— Может быть, это оживит вашу память? — спросила медсестра и поднесла к носу Александра стоматологические клещи.
— Но вы не можете!
— Почему? У пациента разболелся зуб, и я обязана его вылечить. Или выдернуть. Что вы выбираете?
Александр зажмурился и весь сжался от этого воспоминания. Он даже попытался съежиться, закрыв голову руками и прижав колени к животу. Кресло, в котором он сидел, позволяло принять эту позу, но там, в кабинете у палача-стоматолога, на него набросились два огромных санитара и ремнями привязали руки к подлокотникам, а ноги к ножкам кресла. Полная беззащитность и безысходность навалились на Александра, заныли зубы во рту. Александр застонал и открыл глаза.
Анна Даниловна смотрела на него широко открытыми, перепуганными глазами.
— С вами все в порядке?
— Кажется, нет, — прошептал Александр и снова погрузился в память.
Он почувствовал себя лежащим на голой панцирной сетке. Изо рта, кажется, текла кровь. «За что? За что?» — билась в мозгу одна и та же мысль. В голове стоял шум, не позволяющий сосредоточиться и хоть как-то осмыслить ситуацию. Он попытался подняться, но почувствовал крепкие оковы смирительной рубашки.