Читать интересную книгу Исполни волю мою - Аглая Оболенская

Нинель работала младшей медсестрой, а попросту — санитаркой в стоматологической клинике. С восьми утра до пяти вечера. Мой семнадцатилетний братец заканчивал тогда среднюю школу. После занятий он быстро делал уроки и бежал её встречать. Они готовили вместе кушать, иногда Нинель брала его с собой на дискотеку, реже в бары — пеняла на возраст. Ночью оставляла у себя и учила премудростям секса. Был у неё и свой заскок — белая горячка. Почти как у алкаголиков. Правда, приступы её во всей красе Нинель продемонстрировала Рику позже, спустя год после знакомства. Он уже учился на юрфаке и жил с ней как гражданский муж. Снимали квартирку, вели совместное хозяйство, то да сё. Однажды Нинель сообщила ему, что беременна. Не для того, чтобы обрадовать. Нужны были деньги на аборт. Вопрос решенный. Во время операции он торчал под дверью и слышал её причитания и крики. Казалось, кричит не она, его родная плоть стенает внутри неё…

Лена обрадовалась отцу и потащила его на кухню.

— Ты выглядишь усталой, дочка. Как там мамон? Справляешься?

— Справляюсь по-маленьку. С бабулей не соскучишься, про жизнь свою мне рассказывает, про мужей. Всё бы хорошо, вот только что с тётей Варей делать — ума не приложу.

Борис Егорович вздохнул. Если б знать самому, как выманить сюда упрямую сестрицу, ничего б не пожалел! Он вспомнил их недавнюю встречу в далёком захолустье, когда без помощи машины времени оказался в прошлом двухвековой давности.

Ехать до скита пришлось на телеге, автобусы туда не ходят. Хотел было на "Ниве", вседорожнике, арендованном в Архангельске — добрался лишь до самого ближайшего к скиту посёлка. А дальше добрые люди посоветовали идти пешком как на богомолье. Или нанять лошадь, здесь оказывали и такую услугу. Возница Борису Егоровичу попался разговорчивый. Сказал, что старообрядцы шума не любят и живут отшельниками, а кормятся своим натуральным хозяйством.

Из истории Борис смутно помнил о кровопролитном церковном расколе, произошедшем в семнадцатом веке и его идеологе протопопе Аввакуме, не желавшем реформации церковных канонов. Воспитанный на атеизме как на обязательной дисциплине в школе и вузе, отец Елены не видел принципиальной разницы в том, сколько пальцев складывать в щепоть перед тем как осенить себя крестным знамением. А протопопа за это сожгли живьём. Перед тем как сжечь, его сослали в Мезень — место, по здешним меркам довольно близкое к Архангельску.

Вот и старшую сестру Варвару занесло сюда ветрами старой веры. "Вы с ними смиренно говорите. Иначе рот на замок и слова не допросишься. Упрямый народ. Да уж! Только такие и выживают нонеча в тайге…", — напутствовал мужичок, причмокивая при каждом слове, точь в точь как лошадь. Борис внимательно слушал, попутно отмахиваясь от гнуса — плотной тучи комаров. И жалел, что не взял с собой Лену. Ей, начинающей писательнице, очень пригодились бы путеводные впечатления. Лес вокруг казался непролазной чащей, состоящей из кустов, деревьев, высокой травы и мёртвого сухостоя. Всё перепуталось и свалялось между собой. Крупная малина вызрела на отдельных кустах и тянула ветки вниз. Дорога виляла, как зад нетрезвой женщины, испещренная корнями деревьев и колдобинами. Иногда колёса со стоном подпрыгивали, заставляя Бориса Егорыча почувствовать тазобедренные кости, о которых из-за накопленного годами жирка и малоподвижного образа жизни он и думать позабыл. А лошади хоть бы хны — молотит и молотит копытами по ухабам.

Сестру нашёл в добротной деревянной избе на высоком фундаменте. С тех пор как она в шестнадцать лет ушла из дома в монастырь послушницей, никто из близких её больше никогда не видел. О постриге узнали позже и смирились с тем, что Варю не вернуть. Научились жить без Вари. Мамон убрала принадлежащие ей мирские вещи на антресоли, затаив в глубине души надежду, что дочь когда-нибудь вернётся и они понадобятся. После инсульта мысль эта всплыла наружу, заполнив больное сознание. Стала идеей-фикс…

После аборта Рик не оставил Нину. Собирался, но не смог. Она выглядела слабой, беззащитной, только теперь осознавшей, что натворила. Он ухаживал за ней. Прогуливая лекции, мчался в стоматологию мыть за неё полы и чистить окровавленные плевательницы. Нинель часто плакала. От жалости к себе, от жалости к нему. Тайком напивалась в бессильной злобе на всё человечество. Однажды, прийдя с учебы, Рик застал её в компании незнакомого полуголого парня. Единственным предметом одежды на госте были спортивные штаны. Его собственные. Он ушёл, хлопнув дверью. Это обстоятельство встряхнуло Нинель, заставило прийти в себя, и через две недели она, причесанная, без макияжа, возникла на пороге нашего дома.

Отец, слава богу, работал. Лилечка проводила невестку в комнату сына и ни о чем не спрашивая, удалилась. Разговаривали они долго. Я не мог сосредоточиться на уроках, уши зудели подслушать, чем же закончится дело. Часа через два они вышли, оба притихшие, с просветленными лицами. Значит, Рик простил. Он очень добрый, мой брат, и ему это дорогого стоит. Лилечка приняла его решение будто свое собственное. Собрала чистое бельё, в том числе и постельное, зная о "хозяйственности" Нинель. Грустно перекрестила их в прихожей.

Месяц семейной идилии закончился так же резко, как и начался. Устав быть примерной женой, Нинель пропала на сутки. А когда явилась, с порога закатила истерику. Тактика известная: лучшая защита — нападение. Рик проигнорировал вызов. Тогда она схватила чугунную сковороду и ударила его по голове. Череп не пробила, но кожу на лбу рассекла до брови. Не обращая внимание на кровь, заливавшую глаза, ему удалось связать Нинель. Затем он полночи держал её, дрожащую и рыдающую, пока она не затихла в забытьи.

Их семейное судно дало течь. Брат стал чаще бывать дома. Уединялся с Лилечкой на кухне и делился бедами. Трудно было принять жесткое решение порвать с Нинель, нас воспитывали нести ответственность за тех, кого приручаем. Лилечка жалела Рика, ужасаясь глубокому шраму на его лбу. Когда он уходил, я спрашивал её, что он предпримет в конце-то концов?! Она пожимала плечами и отвечала неизменной фразой: "Этот груз, Ромашка, и нести тяжело, и бросить жалко…"

Со своим вторым мужем, Егором Белозёрцевым Эмма познакомилась у него на приёме. Егор Борисович занимал в то время высокую должность Председателя исполкома городского совета народных депутатов. Слыл человеком принципиальным и понимающим. Именно такой чиновник, по мнению молодой женщины, был способен ей помочь. Эмма тогда заканчивала педагогическое училище и впереди ей светило распределение в сельскую местность. От Арнольда Ильича им с Варенькой досталась большая комната в коммунальной квартире. А маленькую, похожую на чулан, занимала бабулька Ульяна Тихомировна. Долгое время она прожила бок о бок с Арнольдом, а теперь помогала его вдове по хозяйству и присмотривала за девочкой. Варенька любила бабушку Улю как родную, проводила много времени в её каморке. На днях бабульку схоронили. Теперь Эмма со страхом ждала подселения. Прокручивала в голове различные варианты: как будет жить с ними рядом незнакомый мужчина, не приведи господи, пьющий. Или хваткая бабёнка, вроде тех, что на базаре семечками торгуют. Если Эмму ушлют в деревню, то пропишет она родственников, всех какие есть, и оттяпает себе квартиру. Да мало ли чего ещё! Эмма попросилась на приём к предисполкома Белозёрцеву по личному вопросу, хорошо понимая, что конкретно квартирными делами он не занимается. Эти вопросы — прерогатива жилищной конторы, там один ответ: "Матери-одиночке с однополым ребенком не положено иметь две комнаты."