Читать интересную книгу Парижское таро - Мануэла Гретковская

— «Голуаз» без фильтра, пожалуйста.

Зеркало над стойкой запотело, помутнело. Обратный путь наверх, на Бланш. Дождь, ветер, апрельская погода. Куртка протерлась, ботинки промокают. Самоубийство, самоубийство, это не проблема. Христос совершил самоубийство, только чужими руками. Свои собственные он дал прибить к кресту — мол, не его в том вина. Что за ерунду я выдумываю… но что можно думать о смерти, настоящей, не нарисованной, как в таро? Смерть и Дурак хромают на правую ногу.

Шарлотта, не буду нарушать ваши игры в решение эзотерических загадок историей о правой ноге Декарта. В ночь с 10 на 11 ноября 1619 года ему приснился сон, первый из трех, после которых он сформулировал принципы рациональной философии. В ту ночь, во сне, на философа навалилась такая слабость, что он едва мог продвигаться по улице. Чтобы не упасть — вдруг налетел сильный ветер, — продвигался согнувшись, держась за стены и прихрамывая. Правой стороной тела овладела странная немощь, не дававшая выпрямиться. Декарт с удивлением глядел на других людей. Несмотря на ураган, они двигались уверенно, прямо, твердо ступая обеими ногами и не хватаясь за стены домов.

У Габриэли склероз, она забывает, где назначила встречу. Томас уедет и забудет обо мне — тоже своего рода склероз. Михал занят только собой, гуляет в одиночестве или сидит, забравшись под плед, забыв обо всем на свете, кроме сигарет. Ксавье неприкасаем. Раньше он впадал в ярость, когда его отвлекали от рисования карт, теперь просто не реагирует. То увеличивает, то уменьшает свое таро, пишет с его помощью дневник. Каждую ночь рисует одну вымышленную карту от себя, символизирующую прошедший день, уходящую ночь. Забросил все свои обязанности — счета, налоги, стопку документов, которые нужно регулярно заполнять, высылать, платить, чтобы насытить парижских чиновников. Под кроватью обнаружились старые письма, даже не вскрытые, среди них — просроченный счет за электричество. К счастью, я успела оплатить его прежде, чем нам отключили свет. Напоминания, предупреждения, наконец, самое последнее предупреждение судебного исполнителя, требующего квартплаты, затем его неожиданный визит. Я отдала норковую шубу и пятьсот франков. Он ушел, но вдруг снова вернется? Я рисую возле Бобур портреты по восемьдесят франков. Михал иногда приносит откуда-то деньги. Кто кому платит и за что? Ксавье Михалу за позирование, Михал нам за угол для ночлега. Мы сдаем Томасу квартиру, он дает раз в две недели чек на тысячу пятьсот франков, к тому же покупает еду.

— Габриэль только что ушла. — Томас паковал чемодан. — Она ждала два часа. — Швейцарец сосредоточенно складывал полотенца. — Ты очень бледная, что случилось?

— Не знаю, каждый месяц такое кровотечение, может, у меня там рана? — И я закрылась в ванной. Отвернула медный кран. Посмотрела в зеркало — зубы чистые. Закрыла воду и побрела в спальню.

Пришел мокрый Михал. Не снимая куртки, не вынимая изо рта влажной сигареты, уселся за стол и принялся рассматривать покрытую разными оттенками серого палитру Ксавье.

— Приглашаю вас завтра утром в Ле Мазе. — Томас закончил увязывать пачки с книгами.

— Завтра я хочу выспаться, а после обеда провожу тебя на вокзал, — сонно сказал Михал.

— Шарлотта, ты ложишься? — удивился Томас. — Не посидишь еще с нами? Я приду пожелать тебе спокойной ночи.

— Спокойной ночи. — Я нырнула в мягкую постель, словно в бассейн с сапфировой, нагретой солнцем водой.

Мы просидели в Ле Мазе час. На прощание Ксавье подарил Томасу специально для него нарисованную карту таро. Серо-синий фон, посередине красная полоска.

— Это твой архетип, — объяснял он. — Симметрия, ты симметричен, находишься посреди всего, что тебя окружает.

— Я симметричен? Относительно чего?

— Себя, нас. Помнишь, ты рассказывал историю о драконе и ангеле, которые друг с другом сражаются, но также друг друга и охраняют? Эта красная черта — рана дракона или огненный меч ангела.

— Этот багряный цвет и в самом деле напоминает мне шрам.

— И правильно, Шарлотта, симметрия зарубцевалась, из нее показалась жизнь — рана и смерть — подсыхающий шрам. — Глаза у Ксавье блестели. Он сунул трясущиеся руки в карманы. — Ты, Томас, уходишь в монастырь. Глядя на эту карту, вспоминай, что ты симметричен по отношению к себе, к Богу, к Его образу, подобию и тени.

Томас вложил карту в блокнот с адресами.

— Жизнь, смерть, преходящая симметрия, — перечислял он. — Знаете, что значит «мазе»?

— Кафе, пассаж от улицы Сент-Андре дез Ар до бульвара Сен-Жермен. Что еще? — вспоминала я.

— По-арабски, по-еврейски слово «мот», «мат» означает «смерть». «Мазе» — значит «мертвый».

— Хочешь сказать, что прощаешься с нами навсегда? — Меня нервировала невозмутимость Томаса, напротив которого сидел донельзя взвинченный Ксавье.

— Вовсе нет, приезжайте ко мне. В монастыре есть гостевые комнаты, я буду вам очень рад.

Ксавье пошел заказать еще пива.

— Ты, святой, начинаешь новую жизнь. Бывшая любовница с мужем должны навещать тебя в монастыре. Неплохая шутка, я бы с удовольствием съездила тебе по морде.

— Я не начинаю, Шарлотта, новую жизнь, я заканчиваю старую. Пощечина стала бы окончательным завершением моего пребывания среди вас. Пощечина — хорошее начало сцены в фильме.

Я поставила свой стакан, расплескав пену.

В Ле Мазе вошел Брайан.

— Мы к вам! — крикнул он, помогая Ксавье нести бутылки. — Один стаканчик — и пойду играть. — Он положил на стул гитару.

— Без пятнадцати двенадцать, я побежала в Бобур. — Я допила пиво. — Сейчас начнут подходить туристы. — Я встала и взяла со стола папку с бумагой.

Томас встал, несколько раз поцеловал меня и на мгновение прижал к себе:

— Спасибо за все.

— Ксавье, я буду дома в восемь, — помахала я им на прощание.

Перед Бобур открыл свою лавочку «Оркестр Банана»: негр в желтой строительной каске, который колотит палкой по развешенным на проволоке бутылкам или раздавленному банану, громко выкрикивая:

— Лучший на свете «Оркестр Банана» — это я!

Вокруг аплодирует толпа зевак, неистовствующая от восторга, когда для разнообразия негр бьет не по бутылке, а себя по каске. Сегодня «Оркестр Банана» надел бумажный колпак, вроде ку-клукс-клановского капюшона, а на плечи накинул белое с желтым полотенце. Рассуждая с достойным видом о любви, братстве, мире во всем мире, он поливал любопытных водой из бутылки.

— Не бегите от меня, эта вода святая! — кричал негр.

Затем настал черед главной части импровизированной службы — сбора денег:

— Несколько франков, доллар для Папы Римского, пожалуйста, — обходил он толпу, позвякивая монетами на подносе.

Я сидела, бесцельно разглядывая «Оркестр Банана». Кто-то потянул меня за косу.

— Габриэль? Откуда ты здесь?

— Томас объяснил, где тебя найти. Как работа?

— Нарисовала одного японца, «Оркестр Банана» заканчивает свое шоу, сейчас появятся клиенты.

Мы болтали, обходя молчанием несостоявшуюся встречу. У Габриэли был такой вид, словно ей хотелось взять карандаш и нарисовать мой портрет. Заглядевшись, она прерывала разговор в середине фразы, а потом с трудом припоминала, о чем шла речь.

— Пойдем ко мне, — даже не предложила, а скорее приказала она.

Сидя на тахте в стиле «модерн», я листала журналы. Габриэль медленно пересекла холл, рядом, скользя по паркету, топал пекинес Чау. Хозяйка закрыла у него перед носом стеклянную дверь гостиной. Чау недовольно тявкнул и побежал в одну из комнат.

— Выпей. — Она подала мне стакан чего-то желтого и густого.

— Ликер? — пригубила я.

— Это поможет, выпей.

Мы болтали, грызли крохотные печеньица. Я чувствовала себя все более странно. Казалось, я распадаюсь на две половины, до самой разделительной линии мозга. Одна часть меня засыпала, другая сосредоточилась в какой-то болезненной точке, никак не находившей себе места. Сонная половина видела Габриэль, сливавшуюся с портретами в позолоченных рамах за ее спиной. Тени деревьев за окном оживляли лица на картинах. Губы Габриэли шевелились одной и той же размытой светотенью.

— Полчаса. — Она взглянула на часы. Взяла со стола папку с бумагами. — Письмо от Томаса, ах нет, извини, это твое вчерашнее письмо ко мне, — перебирала она конверты. — Вот, — подала она мне сложенный листок.

Я читала в полусне.

«Шарлотта, я беру Ксавье с собой. Он поживет немного в Корд. Будет помогать рисовать иконы. Поживи пока с Габриэлью. Пять-шесть месяцев ты будешь получать чеки из Швейцарии (это старая стипендия). Я уверен, ты справишься, будь сильной (ты такая и есть). Я позвоню тебе из Корд.

Томас».

— «Позвоню из Корд», — повторила я. — Зачем?

— Вернувшись в мастерскую, Томас и Ксавье нашли Михала. Мертвым.