Читать интересную книгу Океан. Выпуск восьмой - Юрий Оболенцев

Возражать ему никто не стал. Видимо, в суждениях каждого из них была своя правота, не исчерпывающая всей глубины этой сложной проблемы, и своя неправота, мешающая правильно оценить и разрешить ее.

С кормы доносился гул дизелей. Когда волны наваливались на корму и затапливали выхлопные отверстия, гул становился глухим, ватным, будто слышишь его залитыми водой ушами. Но стоило воде схлынуть, газы, словно обрадовавшись, что им наконец-то дали волю, со свистом и ревом вырывались наружу, а стук дизелей становился оглушающе торжествующим.

На мостик то и дело попарно поднимались моряки. Одни покурить, другие просто подышать свежим воздухом. Испросив разрешения вахтенного офицера выйти, они выныривали из люка, протискивались в кормовую часть ограждения рубки, быстренько, но с наслаждением выкуривали сигарету-другую и спускались вниз. На смену поднималась новая пара. Таков неукоснительный закон: вахтенный офицер на случай срочного погружения должен точно знать, сколько человек находится на мостике.

Вот и сейчас он помнил — на мостике их семь человек: командир, замкомбрига, кавторанг из штаба флота, он сам, вахтенный сигнальщик и двое курящих. Раздайся в это мгновение рвущий душу тревогой гудок ревуна — сигнал срочного погружения, — верхний рубочный люк будет задраен сразу же, как через него стремглав пролетит седьмой человек. И будь наверху кто-то восьмой, кто без ведома вахтенного офицера покинул прочный корпус, он останется один на один с морем. Лодка погрузится без него.

Из люка пулей вылетел старпом. Хоть он и старался проскочить снизу вверх по трапу так, чтобы его не застала в люке очередная волна, все-таки ему это не удалось, и на его голову, плечи море выплеснуло ведра полтора. Нагнувшись, он нырнул под козырек рубки, стряхнул пилоткой с кителя и брюк остатки воды и рассмеялся:

— Холодок бежит за ворот, холера ему в бок. — И, сразу же посерьезнев, доложил, что все расчеты вариантов преодоления зоны ПЛО еще раз проверены и приведены в соответствие с сегодняшним состоянием моря и погоды.

Слева впереди на носовых курсовых углах из-за горизонта, как будто прямо из воды, начала вспучиваться макушка острова Угрюмого. Остров, словно огромный гранитный сторож, охраняет вход в бухту Багренцовую. Со стороны моря он неприступен: прямо от уреза воды до макушки метров на триста вздымаются совершенно отвесные сиренево-серые стены. Их покрывают частые морщины. Это за миллионы лет, отделяющие наши дни от того времени, когда в результате каких-то вселенских катаклизмов огромная глыбища откололась от материка и превратилась в остров, вода, время, студеные ветры избороздили гранит глубокими трещинами. У подножия острова круглый год безумолчно стонут волны. Плоская вершина его, как и береговые сопки, поросла пестрым разноцветьем мхов и трав. Но с воды этого разноцветья не видно, и поэтому остров оставляет впечатление мрачное, нелюдимое, и по праву назвали его когда-то Угрюмым.

Однако люди уже давно обжили его. Со стороны материка, от которого остров отделяет неширокий пролив Буйный, склон не столь крут, и по нему пробили люди дорогу-бережник. Она сначала ровненько бежит вдоль берега, а затем начинает уворачивать в гору и петляет до самой макушки острова. По ней, хотя и с трудом, автомашины добираются до верха. Здесь в годы войны стояли батареи береговой обороны, а теперь — наблюдательные посты.

— До точки погружения десять минут хода, — доложил по переговорке из центрального поста штурман.

— Есть. Дайте команду: приготовиться к погружению. Геннадий Васильевич, проверьте, пожалуйста.

Березин было ринулся к люку, но его за руку ухватил Радько:

— Подождите минуточку, Березин! Извините, товарищ командир, но я задержу старпома.

Он достал из кармана кителя конверт и передал его Логинову. Тот изобразил на лице недоумение, затем неподдельный интерес, спросил для приличия: это, мол, что, какая-нибудь вводная? — хотя от Щукарева он знал о содержимом конверта. Прочитав записку, подписанную начальником штаба флота, в которой говорилось, что с этого момента он считается убитым и в командование лодкой вступает Березин, Логинов передал ее старпому. Березин быстро пробежал ее глазами, уловил смысл написанного, и в его голове мелькнула (какой же старпом не мечтает стать командиром!) радостная мысль: «Ну, держись, Генка! Вот оно! Началось!» Он справился с охватившим его ликованием, перечитал еще раз вводную, теперь уже спокойно и вдумчиво, и поднес руку к пилотке:

— Разрешите приступить, товарищ командир?

— Давайте действуйте. Я «убит».

Логинов спустился вниз, и через несколько мгновений в отсеках по трансляции зазвучал его голос:

— Товарищи подводники, мы приступаем к выполнению нашей учебно-боевой задачи по преодолению зоны противолодочной обороны. Прошу соблюдать в отсеках максимальную тишину. С этой минуты, согласно вводной штаба флота, в командование лодкой вступил старший помощник капитан третьего ранга Березин. По всем вопросам прошу обращаться к нему…

Щелкнул выключатель трансляции, и штурман тут же доложил Логинову:

— Товарищ командир, мы в точке погружения.

Логинов не обратил на Хохлова никакого внимания, будто и не слышал его. Штурман удивленно помолчал, а затем вновь повторил:

— Товарищ командир…

Логинов перебил его:

— Вы что, не слышали, что я «убит»? — и указал пальцем вверх.

Штурман хлопнул себя по лбу:

— Простите, товарищ ко… капитан второго ранга, — поправился он. — Привычка. — И теперь уже крикнул в переговорку: — На мостике, пришли в точку погружения!

— Есть! — Даже переговорная труба не могла скрыть радостного возбуждения Березина. — По местам стоять, к погружению! — звонко скомандовал он.

Часто заквакал ревун, громкоговорящая связь разнесла по отсекам команду, и невольно у каждого из моряков напряглись нервы. Невозможно привыкнуть равнодушно слушать боевой сигнал, не испытывать волнения, когда ты чувствуешь, как над твоей головой смыкаются океанские волны, и видишь, как глубиномеры начинают отсчитывать метры воды, отделяющие тебя от солнца, голубизны неба, жизни. Даже у бывалых подводников в эти мгновения душа сдвигается с места. А что же говорить о Феде Зайцеве, у которого это погружение было первым в жизни?

Когда он был еще мальчишкой лет восьми-девяти, у них в колхозе строили новую ферму и для устройства то ли кормораздатчика, то ли вентиляции привезли и свалили рядом со стройкой трубы из листового железа. Пацаны долго мудрили, как бы пристроить эти трубы для их игр, и додумались на слабо пролезать сквозь них. Федю подначили, и он, чтобы доказать всем, что он не трус, первым полез сквозь одну из них. В самой середине трубы он, зацепившись за что-то штанами, застрял, испугавшись, начал дергаться туда-сюда, еще плотнее застрял и начал взывать о помощи. Пацанве только того и надо было: она с веселыми воплями принялась бегать по трубе, стучать по ней палками, кулаками, камнями. Федя от навалившегося на него ужаса начал задыхаться и потерял сознание. Обошлась ему та труба дорого: пролежал он в больнице больше трех месяцев с тяжелым нервным потрясением и на всю жизнь обрел стойкий страх перед замкнутыми объемами — панически боялся вновь задохнуться.

Совершенно непреодолимым, драматически жутким для него испытанием был обязательный в учебном отряде выход через торпедный аппарат в легководолазном снаряжении. Ведь это была все та же труба диаметром чуть больше полуметра и длиной восемь метров. Но еще заполненная водой! Все остальные ребята из его смены разок-другой проползли сквозь сухой торпедный аппарат, быстренько приноровились и бестрепетно забирались в узкую его горловину. Когда в аппарат их ложилось четверо, задраивалась задняя крышка, курсанты включались в водолазные дыхательные аппараты, труба заполнялась водой, открывалась передняя крышка, они друг за другом выползали в бассейн и выплывали на поверхность. Вот и все! Просто и совсем не страшно!

Но это для кого как. Федя только всовывался в трубу по пояс, как сердце его начинало беспорядочно трепыхаться и за горло схватывало тяжкое удушье. Под общий смех он с ужасом на лице стремглав выскакивал из аппарата. Инструкторы сначала кричали на него, ругались, пытались пристыдить, но потом поняли, что заставлять Федю лезть в аппарат — занятие совершенно безнадежное. Он панически боялся этой трубы.

Один из водолазных инструкторов, пожилой мичман свирепой наружности и с черным от татуировок торсом, однажды оставил Федю после занятий в учебном корпусе, посадил его рядом в собой, обнял за плечи и попросил:

— Расскажи, сынок, что тебя так пугает. Я вижу, у тебя что-то было в детстве… Не бойся, расскажи…

Федя разрыдался горькими облегчающими слезами и поведал мичману, всхлипывая и сморкаясь, про трубу и как тогда ему было жутко.