– Вот именно, в последнем купе. Я еду на верхней полке, поэтому и забрался туда. Там я курил и читал. У этого англичанишки, как я понял, болели зубы. Он достал бутылочку с какой-то гадостью, которая очень сильно пахла, – а потом лег в постель и стал стонать. Потом я заснул, но каждый раз, когда просыпался, слышал его стоны.
– А вы не знаете, он никуда не выходил ночью?
– Не думаю. Я бы это услышал. Когда открывается дверь, из коридора падает свет, и ты просыпаешься совершенно автоматически, думая, что это таможенный досмотр.
– Он рассказывал вам что-нибудь о своем хозяине? Говорил про него что-то нехорошее?
– Я же сказал вам, что он не разговаривал со мной. Никакого дружелюбия – настоящая рыба.
– Вы сказали, что курили. А что именно – трубку, сигареты или сигары?
– Я курю только сигареты.
Пуаро предложил ему свой портсигар, и итальянец взял одну.
– А вы когда-нибудь были в Чикаго? – поинтересовался месье Бук.
– Ну конечно. Отличный город, хотя я лучше знаю Нью-Йорк, Вашингтон и Детройт. А вы когда-нибудь были в Штатах?.. Нет?.. Вам надо обязательно туда съездить, это…
Пуаро положил перед ним лист бумаги.
– Прошу вас, распишитесь и укажите ваш постоянный адрес, пожалуйста.
Итальянец с важностью написал требуемое и встал; улыбка так и не сходила с его лица.
– Это все? Я больше вам не нужен? Тогда всего хорошего, господа. Хорошо бы нам поскорее выбраться из этого снега. У меня встреча в Милане… – Он печально покачал головой. – Так я упущу свою выгоду.
И он вышел.
Пуаро взглянул на своего друга.
– Он долго жил в Америке, – сказал месье Бук. – Он итальянец, а итальянцы для убийства обычно используют нож. И потом, они известные вруны! Мне они совсем не нравятся.
– Ça se voit [54], – с улыбкой произнес Пуаро. – Может быть, вы и правы, но хочу обратить ваше внимание, мой друг, на то, что против этого человека у нас абсолютно ничего нет.
– А как же психология? Разве итальянцы не колют ножом?
– В этом нет никакого сомнения, – согласился Пуаро. – Особенно в пылу ссоры. Но наше дело – это совсем другое преступление. Мне кажется, мой друг, что это преступление очень тщательно продумано и претворено в жизнь. Оно дальновидное и хитрое. Это не преступление, как бы это лучше выразить, южного темперамента. Здесь за версту чувствуется холодный, изобретательный, зрелый ум – я бы сказал, ум англосакса.
Он взял в руки последние два паспорта.
– А теперь давайте пообщаемся с мисс Мэри Дебенхэм.
Глава 11
Показания мисс Дебенхэм
Когда Мэри Дебенхэм вошла в вагон, она еще раз подтвердила мнение Пуаро о ней.
Очень аккуратный маленький черный жакет с серой французской юбкой. Аккуратно причесанные волосы. Спокойные, невозмутимые манеры.
Она села напротив Пуаро и месье Бука и вопросительно посмотрела на них.
– Ваше полное имя Мэри Хермиона Дебенхэм и вам двадцать шесть лет? – начал Пуаро.
– Да.
– Вы англичанка?
– Да.
– Прошу вас, мадемуазель, напишите вот здесь, на бумаге, ваш постоянный адрес.
Женщина повиновалась. У нее был аккуратный и понятный почерк.
– А теперь, мадемуазель, что вы можете рассказать нам о событиях прошлого вечера?
– Боюсь, что ничего. Я легла в постель и заснула.
– А вас не сильно расстроило, мадемуазель, что преступление было совершено именно в этом поезде?
Было видно, что подобного вопроса она не ожидала. Ее серые глаза слегка расширились.
– Я не совсем вас понимаю.
– А между тем, мадемуазель, я задал вам очень простой вопрос. Я повторю его еще раз: вас не сильно расстроило, что именно в этом поезде было совершено преступление?
– Я как-то не задумывалась об этом. Нет, мне кажется, что я совсем не расстроилась.
– Вы, по-видимому, постоянно сталкиваетесь с преступлениями, а?
– Естественно, неприятно, что такая вещь вообще произошла, – спокойно сказала Мэри Дебенхэм.
– Вы настоящий англосакс, мадемуазель. Vous n’eprouve pas d’emotion [55].
Молодая женщина слегка улыбнулась:
– Боюсь, что я не смогу прямо сейчас забиться в истерике, чтобы доказать вам свою эмоциональность. В конце концов, люди умирают каждый день.
– Вы правы, они умирают. Правда, убийства происходят несколько реже.
– Ну конечно.
– Вы не были знакомы с убитым?
– Я впервые увидела его вчера за ланчем.
– И как он вам показался?
– Я почти не обратила на него внимания.
– А он не показался вам отрицательной личностью?
Мэри слегка пожала плечами.
– Не могу сказать, что нечто подобное пришло мне в голову.
Пуаро со знанием дела посмотрел на нее.
– Мне кажется, что вам не совсем нравится то, как я провожу свое расследование, – сказал он и подмигнул женщине. – Английское расследование велось бы совсем по-другому, говорите вы сами себе. Там все было бы разложено по полочкам – одни только факты и порядок во всем. Но у меня, мадемуазель, есть свои маленькие причуды. Сначала я изучаю свидетеля, потом определяю его характер и уже в зависимости от этого задаю вопросы. Всего несколько минут назад я беседовал с джентльменом, который был готов поделиться со мной своим мнением по любому предмету. Вот его я старался держать в рамках, чтобы он отвечал только «да» или «нет». А сейчас передо мной сидите вы. Я сразу понял, что человек вы методичный и организованный, что говорить будете только о том, о чем вас спросят, и ответы ваши будут краткими и четкими. Но поскольку, мадемуазель, человек – существо капризное, то я задаю вам совсем другие вопросы. Я спрашиваю вас, что вы чувствуете и о чем думаете. Этот мой метод – он что, вам не нравится?
– Если вы простите мне мои слова, то мне это кажется бесцельной тратой времени. Нравилось ли мне лицо мистера Рэтчетта или нет, это никоим образом не поможет вам найти убийцу.
– А вы знаете, кем на самом деле был мистер Рэтчетт, мадемуазель?
Женщина кивнула:
– Миссис Хаббард уже успела рассказать об этом всем и каждому.
– Что вы думаете по поводу дела Армстронгов?
– Совершенно омерзительное преступление. – Голос мисс Дебенхэм стал хриплым.
Пуаро задумчиво посмотрел на свою собеседницу.
– Я правильно понимаю, что вы едете из Багдада, мисс Дебенхэм?
– Да.
– В Лондон?
– Да.
– А что вы делали в Багдаде?
– Служила в качестве гувернантки двух детей.
– И вы вернетесь назад после этой поездки?
– Не уверена.
– Почему?
– Багдад – город довольно специфический. Если б появилась такая возможность, я бы с удовольствием нашла работу в Лондоне.
– Понятно. А мне почему-то показалось, что вы собираетесь выйти замуж…
Мисс Дебенхэм ничего не ответила. Вместо этого она подняла глаза и посмотрела Пуаро прямо в лицо. «А вы наглец», – ясно говорил ее взгляд.
– Что вы можете сказать о леди, которая едет с вами в одном купе, о мисс Олссон?
– Милое, бесхитростное существо.
– А какого цвета у нее халат?
Мэри Дебенхэм с удивлением уставилась на своего собеседника.
– Нечто в коричневых тонах – чистая шерсть.
– Понятно. Думаю, что не покажусь вам нескромным, если скажу, что цвет вашего халата я смог рассмотреть по дороге из Алеппо в Стамбул. Бледная лаванда, если мне не изменяет память.
– Вы правы.
– А у вас есть еще один халат, мадемуазель, например ярко-алый?
– Нет, это не мой.
Пуаро наклонился вперед. Сейчас он напоминал кошку, выслеживающую мышь.
– А чей же?
Пораженная девушка слегка откинулась назад.
– Не знаю. Что вы имеете в виду?
– Но вы же не сказали: нет, такого у меня нет. Вы же сказали: нет, это не мой. Что значит: халат принадлежит кому-то другому.
Мэри кивнула.
– Кому-то, кто тоже едет на этом поезде?
– Да.
– И кто же это?
– Я только что сказала, что не знаю. Сегодня утром, около пяти, я проснулась с ощущением, что мы давно стоим. Я открыла дверь и выглянула в коридор, думая, что это какая-то станция. И увидела, как кто-то в алом кимоно шел по коридору.
– И вы не знаете, кто это мог быть? У этой женщины были светлые, темные или седые волосы?
– Не могу сказать. На ней была облегающая шапочка, и я видела только ее затылок.
– А какая у нее была фигура?
– Высокая и стройная, по-моему, – но точно я не знаю. Кимоно было расшито драконами.
– Да, да, вы правы, именно драконами.
Пуаро помолчал, потом пробормотал себе под нос: «Не понимаю. Ничего не понимаю. В этом нет никакого смысла». И наконец сказал, подняв глаза:
– Не смею вас больше задерживать, мадемуазель.
– Правда? – Было видно, что мисс Дебенхэм удивилась, но быстро встала. Уже в дверях она заколебалась, а потом вернулась назад.
– Эта шведская дама – Олссон, кажется, – она очень нервничает. Говорит, что вы сказали ей, что она была последней, кто видел убитого живым. Мне кажется, она думает, что из-за этого вы ее подозреваете. Я могу сказать ей, что она ошибается? Понимаете, она такой человек, что мухи не обидит.