Читать интересную книгу Черно-белое кино (сборник) - Юрий Левитанский

«Что-то случилось, нас все покидают…»

Что-то случилось, нас все покидают.Старые дружбы, как листья опали.…Что-то тарелки давно не летают.Снежные люди куда-то пропали.А ведь летали над нами, летали.А ведь кружили по снегу, кружили.Добрые феи над нами витали.Добрые ангелы с нами дружили.Добрые ангелы, что ж вас не видно?Добрые феи, мне вас не хватает!Все-таки это ужасно обидно —знать, что никто над тобой не летает.Лучик зеленой звезды на рассвете.Красной планеты ночное сиянье.Как мне без вас одиноко на свете,о недоступные мне марсиане!Снежные люди, ну что ж вы, ну где вы,о белоснежные нежные девы!Дайте мне руки, раскройте объятья,о мои бедные сестры и братья!…Грустно прощаемся с детскими снами.Вымыслы наши прощаются с нами.Крыльев не слышно уже за спиною.Робот храпит у меня за стеною.

Из цикла «Старинные петербургские гравюры»

Плач о майоре Ковалеве

Это надо же, как распустились иные носы,это надо же, как распустились!Не простились ни с кем, никого не спросились,по Питеру шляться пустились!Плачь, коллежский асессор, майор Ковалев,о своей драгоценной пропаже,плачь о сыне возлюбленном, чаде заблудшем своем,плачь о носе своем несравненном!Это надо же, экий проказник бесстыжий,шалун, шалопай,вы подумайте, экий негодник!Нос – жуир, донжуан, прощелыга и щеголь,повеса и мот,греховодник и дамский угодник!Франт в мундире с шитьем золотым, и при шпаге,и в шляпе с плюмажем,разъезжает в карете, скажите пожалуйста,чем вам не статский советник!Стыд и срам, господа,ну пускай бы там палец мизинный какойили что-нибудь в этаком роде —а ведь это же нос, господа, нос по Питеру бродитпри всем при честном-то народе!Да уже при одной только мысли об этом,представьте,впадает в смущеньедаже сам надзиратель квартальный, и пристав,и прочие все благородные люди…Плачь, майор Ковалев, плачь, коллежский асессор,кричи и стенай,пред святыми молись образами!Громче плачь, рви рубаху нательную,бей себя в грудь,день и ночь обливайся слезами!Ибо самое страшное в нашей историидаже совсем и не это, по сути,ибо самого главного ты и не знаешь покуда,и ведать не можешь,понеже все тайной покрыто глубокой.…Он вернется к тебе, твое чадо любезное,блудный твой нос,твоя плоть,твоей плоти безгрешной частица.Блудный сын твой вернется к тебе,блудный нос твой однажды к тебе возвратится.Только он ли, не он ли вернется к тебе, —вот где главная видится нам закавыка.Что как черти его подменили, другим заменили,хотя и отменно похожим по внешнему виду?Ты премногие беды приимешь, майор Ковалев, от него,ты претерпишь ещепревеликие муки,и однажды ты все же отвергнешь его,ты отторгнешь егопо суровым законам врачебной науки.По законам природы отторгнешь его,по суровым законам премудрой природы,ибо плоть его будет, майор Ковалев,несовместна отныне с твоею.…Поздний зимний рассвет петербургский,ах, что-то случится сегодня,ах, что-то, должно быть, случится!Ну-ка, выглянь в окошко, майор Ковалев,кто-то в дверь твою тихо стучится.Вот уже и по лестнице слышится шарканье ног,вот уже в глубине коридораслышен звук характерный сморканьяи топот шагов —грозный шаг твоего Командора.

Плач о господине Голядкине

Господин Голядкин, душа моя,человече смиренный и тихий,вольнодумец тишайший, бунтарь незадачливый,сокрушитель печальный!Это что за погода у нас,что за ветер такой окаянный!Это что за напасти такие одна за другоюна голову нашу!Господин Голядкин, душа моя,старый питерский житель,утешитель опальный, бедолага отпетый,страстотерпец строптивый!Это что там за мерзкие рожи мелькаютза этой треклятой вьюгоюна Невском прошпекте,что за гнусные хари, что за рыла свиные,Люциферово грязное семя!Господин Голядкин, душа моя,человек незлобливый и кроткий,вольтерьянец смиренный,Дон-Кишот на манер петербургский!Что за хитрые сети плетет сатана вокруг нас,что уже нам и шагу ступить невозможно, —это что за потрава на нас, это что за облава,как словно все разом бесовские силысошлись против насв этом дьявольском тайном комплоте!Господин Голядкин, душа моя,старый питерский житель,мой двойник, мой заветный тайник,мой дневник, не написанный мною,он стоит на холодном ветру, потирая озябшие руки,отвечает смиренно и кротко – авось обойдется!Господин Голядкин, душа моя,в чем воистину его сила,не подвержен унынью – все авось, говорит, обойдется,может, все еще к лучшему,все еще к лучшему вдруг обернется,к нам фортуна лицом повернется, судьба улыбнется!А вьюга-то, вьюга на проспекте на Невскомвсе пуще и пуще,а свиные-то рыла за этой треклятой вьюгоюуже и вконец обнаглели —то куснуть норовят, то щипнуть,то за полу шинели подергать,да к тому же при этом ещезаливаются смехом бесстыжим.Господин Голядкин, душа моя,человек незлобливый и кроткий,да ведь тоже недолго ему осерчать не на шутку!Да ведь ежели этак-то дело пойдет,тут уже и амбицией пахнет!Сатисфакцией пахнет, а может быть, даже того —конфронтацией даже!Тут уж, ежели что, господа, тут такое пойдет,тут такое начнется!Тут достанется, может быть, дажесиятельным неким особам!Эй, коня господину Голядкину черт побери,да кольчугу, да шпагу!Острый меч господину Голядкину, да поживее!..Барабаны бьют на плацу барабаны бьют, барабаны.Чей-то конь храпит, чей-то меч звенит,чья-то тень вдоль стены крадется.Колокольчик-бубенчик звенит вдалеке,звенит колокольчик.Только все обошлось бы, о господи, —авось обойдется, авось обойдется!

«Дня не хватает, дни теперь все короче…»

Дня не хватает, дни теперь все короче.Долгие ночи, в окнах горят огни.А прежде нам все никак не хватало ночи.А прежде – какие длинные были дни!А прежде, я помню,день бесконечно длился —солнце палило, путь мой вдали пылился,гром вдали погромыхивал, дождик лился,пот с меня градом лился, я с ног валился,падал в траву, как мертвый, не шевелился,а день не кончался, день продолжался, длился —день не кончался, длился и продолжался,сон мой короткий явью перемежался,я засыпал, в беспамятство погружался,медленно самолет надо мной снижался,он надо мной кружился, он приближался,а день не кончался, длился и продолжался —день продолжался, длился и не кончался,я еще шел куда-то, куда-то мчался,с кем-то встречался, в чье-то окно стучался,с кем-то всерьез и надолго разлучался,и засыпал, и пол подо мной качался,а день продолжался, длился и не кончался…

«Были смерти, рожденья, разлады, разрывы…»

Были смерти, рожденья, разлады, разрывы —разрывы сердец и распады семей —возвращенья, уходы.Было все, как бывало вчера, и сегодня,и в давние годы.Все, как было когда-то, в минувшем столетье,в старинном романе,в Коране и в Ветхом завете.Отчего ж это чувство такое, что все по-другому,что все изменилось на свете?Хоронили отцов, матерей хоронили,бесшумно сменялисьнад черной травой погребальнойза тризною тризна.Все, как было когда-то, как будет на светеи ныне и присно.Просто все это прежде когда-то случалось не с нами,а с ними,а теперь это с нами, теперь это с нами самими.А теперь мы и сами уже перед господом богом стоим,неприкрыты и голы,и звучат непривычно – теперь уже в первом лице —роковые глаголы.Это я, а не он, это ты, это мы, это в доме у нас,это здесь, а не где-то.В остальном же, по сути, совсем не существеннаразница эта.В остальном же незыблем порядок вещей,неизменен,на веки веков одинаков.Снова в землю зерно возвратится,и дети к отцу возвратятся,и снова Иосифа примет Иаков.И пойдут они рядом, пойдут они, за руки взявшись,как равные, сын и отец,потому что сравнялись отнынесвоими годами земными.Только все это будет не с ними, а с нами,теперь уже с нами самими.В остальном же незыблем порядок вещей,неизменен,и все остается на месте.Но зато испытанье какое достоинству нашему,нашему мужеству,нашим понятьям о долге, о чести.Как рекрутский набор, перед господом богом стоим,неприкрыты и голы,и звучат все привычней —звучавшие некогда в третьем лице —роковые глаголы.И звучит в окончанье глагольном,легко проступая сквозь корень глагольный,голос леса и поля, травы и листвыперезвон колокольный.

Попытка утешенья