Внезапно он опустился на деревянный стул возле стола, положил голову на руку, а другой рукой взял фотографию в рамке. Теперь он говорил медленно, печально, исчезли все следы душевного смятения, сменившись меланхолией.
— Я оказался глупым мальчишкой, Сасс. Я не понял, что звучало в его смехе. А в нем звучал триумф. Это был смех победителя, и прошло много времени, прежде чем я это понял. Да и в смехе Мойры слышалось что-то необычное. Но я этого не замечал. Я не видел на ее лице то, что должен был видеть, не чувствовал то, что должен был чувствовать в ее прикосновении. Я не догадывался, что затеял Тайлер Макдональд, пока он не закончил книгу. — Голос его задрожал. Сасс почудилось в нем скрытое рыдание, но на самом деле это был крик гнева, подавленный до того, как вырвался из глотки. Тогда он пробормотал: — Эту проклятую книгу.
Когда он заговорил вновь, его голос зазвучал чуть громче, но странно монотонно, словно из него ушли все силы. Сасс поняла, что история подходит к концу. Не этого она ожидала. Но выбора нет, придется дослушать.
— Я находился дома в тот день, когда прибыли свежие экземпляры его книги. Она называлась «Женщина в конце тропы». Удачное название, подумал я. В то время я работал над собственной книгой. Мои первые три книги были сразу же опубликованы. Я начинал получать достаточно денег от своих писательских трудов, а одна повесть была выдвинута на Нобелевскую премию. Я был вне себя от радости. Отец работает, я обретаю имя как автор, я женат на Мойре, не утратившей своей ослепительной красоты. И вот прекрасный день, когда Ирландия лежала омытая сверкающим туманом, в день, когда в открытое окно ко мне доносился запах цветущего вереска, я увидел, как вниз по тропе идет отец. И тут у меня появилось странное ощущение. На мгновение мне показалось, что я умер и похоронен, и кто-то пляшет на моей могиле.
Шон уронил рамку на стол. Он спрятал голову в ладони, так что Сасс пришлось теперь напрягать слух, чтобы его расслышать.
— Тайлер Макдональд вошел в мой дом. Он ухмыльнулся мне безобразной ухмылкой. Он выпятил вперед грудь, как будто снова стал молодым и сильным. Походка его тоже изменилась. Я улыбнулся ему, пригласил в дом, как делал обычно в те свои счастливые дни.
«Парень, — сказал он, — я рад тебя видеть в этот замечательный день».
Но он не подошел ко мне ближе, а улыбка его показалась мне странной и неискренней. — Теперь руки Шона лежали на столе, а голос зазвучал мягче. — Взгляд немного напоминал тот, каким он смотрел на меня, ребенка, перед тем как ударить кулаком по лицу. И все-таки я предпочел это не замечать. Я улыбнулся ему. Господи, я улыбался ему, даже когда он крикнул моей жене: «Мойра, милая моя, выходи, покажись».
И она вышла. Да, она вышла, и в мыслях я до сих пор ее вижу. Она одарила отца сияющей улыбкой, как никогда не улыбалась мне. Но разве я понял это? Разве понял? — Шон резко вскинул голову и глотнул воздух, словно не мог без этого продолжать. На этот раз Сасс увидела у него на лице слезы. Она по-прежнему молчала, не в силах обрести голос, чтобы ответить, когда он снова спросил: — Видел ли я взгляд, которым она его одарила? Нет, я видел, что она вся залита утренним солнцем, пробившимся сквозь туман и озарившим наш маленький дом. Я увидел ее платье, зеленое, словно весенняя трава, пробивающаяся из земли. В Ирландии столько оттенков зеленого цвета, но ее платье в тот день было цвета весенней зелени, моего любимого. Она надела мое любимое платье. Интересно, что бы она надела, если бы меня в тот день не было дома?
Он выпрямил спину, поднял голову, его глаза смотрели не мигая.
— Я видел только эти вещи, и мое сердце переполняла любовь ко всему: к этим людям, этому месту, моему дому, работе. Я ощущал свою молодость и силу. Я не знал, что именно за эти вещи Тайлер Макдональд ненавидел меня так, как никого на свете. И в этот момент отец решил сделать то, что он сделал. И он заговорил, стоя между мной и Мойрой.
«Я принес тебе первый экземпляр моей книги, парень. Хочу, чтобы ты ее прочел. Она короткая. Я написал ее на одном дыхании».
— И я поблагодарил его, мою грудь распирала гордость, что мне подарен первый экземпляр. Книга с красивой обложкой, позолоченным обрезом. Он заставил меня сесть у камина в моем собственном доме и прочесть. Я и прочел, в своей невинности и суетности, а после этого мне стало плохо. История оказалась простая. Молодая женщина выходит замуж за любимого человека, и все-таки отдает себя более старшему, более знающему жизнь мужчине, и любит его каждую минуту их плотской связи. Внезапно оказавшаяся бесстыдной, женщина разрывается между грехом и правильной жизнью. Эту женщину я знал, мужчину тоже. Я дочитал до конца.
Взглянув на отца, я увидел его улыбку и понял, что он нанес мне роковой удар.
Я услышал, как отец говорит ей «теперь ты бессмертна, моя красавица», и тогда я понял, что это правда. Моя жена была «Женщиной в конце тропы», а человек, спавший с ней, мой собственный отец. Моя жизнь кончилась. Он захотел получить мою жизнь; он забрал ее, переспав с женщиной, которую я любил больше всего на свете, и все-таки не был этим удовлетворен. Ему хотелось сделать свой жестокий поступок известным всему миру. Чтобы весь мир увидел, как он погубил мою жену, мою Мойру, женщину, которую он назвал Эйлин в этой проклятой книге.
Шон повернул голову. Он посмотрел на Сасс сквозь сгущающуюся темноту. Она надеялась, что он не видит слез, текущих по ее щекам. Что не видит жалости, а только сочувствие. Шон показался ей таким ранимым. Как нелегко ему было заканчивать свою историю, как ей хотелось, чтобы он этого не делал.
— Он умер год спустя. Мойра умерла еще раньше, покончив с собой. Она была всего лишь деревенская девушка, настолько потрясенная позором, который навлекла на себя и на меня. Она больше не могла пройти по деревне с гордо поднятой головой и выбрала смерть. Она освободила свою душу и теперь летает над деревней, некоторые даже говорят, что она им являлась. Видите ли, ее нельзя было похоронить на кладбище, ведь церковь безжалостна к самоубийцам. И теперь ее бессмертная душа обречена на вечные страдания.
Шон замолк, слезы застыли в его глазах, готовые прожечь дорожки на щеках.
— А вот я не стал лишать себя жизни. Ее у меня забрали быстро и жестоко в то солнечное утро. Как мне хотелось, чтобы я умер в тот самый день. И теперь, прожив уже столько лет мертвым, я еще больше жалею об этом. Я правду говорю, Сасс… Правду.
С этими словами Шон Коллиер закончил свой рассказ.
Сасс спокойно встала и подошла к нему. Она обхватила ладонями его щеки и заглянула в глубину его глаз, где стояли так и не пролитые слезы. Наклонившись, Сасс обняла Шона Коллиера и стояла. Огонь вспыхнул и снова погас.