Шон чуть покачал головой, его губы дрожали. Но он был мужественным мужчиной, как когда-то мужественным мальчиком, и Сасс понимала, что ему не требуется ее помощь, только внимание.
— Итак, Тайлер Макдональд то появлялся в моей юной жизни, то пропадал. Деревенские языки болтали о нем, но сплетни меня совершенно не беспокоили, ведь он был мой отец, и я знал, что он блестящий талант. Впрочем, даже мальчишкой я знал, как он страдает. И став взрослым, я пытался подражать ему, думая, что это даст ему возможность гордиться мной. И тогда понял, что мучаю, преследую его…
— Шон, не нужно. Не продолжайте…
В мольбе Сасс послышался ужас, когда она поняла, что ей приходится выслушивать. Она увидела, что его лицо застыло от горя. Он взглянул на нее, сердясь, что она пытается его остановить, теперь, когда он делает как раз то, о чем она просила.
— Не говорите глупости. Вы хотите получить то, что у меня есть. Раз уж я не отдаю вам это, почему бы вам не послушать, какие у меня на это причины? Так что сидите и слушайте. Я уверен, что вам, с вашим творческим складом, рассказ понравится. Возможно, вы используете этот сюжет — незаконнорожденное дитя от «Женщины в конце тропы» — в своих драгоценных фильмах. Я даю вам часть того, зачем вы сюда пришли. Так что радуйтесь.
— Простите меня, — пробормотала Сасс, готовая провалиться сквозь землю.
Шон встал перед очагом, широко расставив ноги и засунув большие пальцы за пояс джинсов. Он задумчиво посмотрел на огонь и подложил еще одно полено, отблески пламени жутковато заплясали на лице Шона. Он отвернулся от огня и света и прошел в холодный, неуютный угол комнаты. Оттуда он продолжил свой рассказ.
— Я начал писать, когда мне было двадцать лет. Мои первые усилия принесли большой успех. Шумиха, деньги. Я был очень молод и горд. Господи, как я был горд! Гордость меня и сгубила.
Шон заходил по комнате и, успокоившись, прислонился к грубо обтесанной стене у маленького стола, дотронулся пальцем до ручки, словно она могла ему помочь вспомнить то время. Вздохнув, тихо продолжал, говоря скорее для себя, чем для Сасс.
— В своей гордости я думал, что наконец Тайлер Макдональд обнимет меня, своего единственного сына. Как мог я быть таким слепцом? Великий Тайлер Макдональд встретил ровню, и это оказался его собственный сын, угрожавший потеснить его. Бедняга даже не понял, что я никогда и не думал о соперничестве. Мне ничего не нужно было от него, я обожал его и боготворил. Я был благодарен ему, что могу делить с Ним его ремесло. И мне вовсе не приходило в голову, что именно этого ему и не нужно.
Шон снова заходил по комнате, закрыв ладонями лицо и прижав локти, словно хотел воспрепятствовать душе вылететь из тела. Сасс показалось, что у нее разорвется сердце при виде такой боли. Но она молча сидела, пытаясь только слушать, но не судить.
— Я никогда не мог понять, отчего такой великий человек постоянно старался обидеть мою мать, меня, да и других. Видите ли, Сасс, у меня нет этой его черты. Подлости. Я не мог испытывать ярость, только любовь. Не мог испытывать страх перед жизнью, а только восторг от возможности писать о ней. Мы поделили пополам сердце и душу. Не более того. Как я ни пытался, но не мог постичь его темную половину.
Шон заколебался. Он поднял пальцы, будто благословляющий паству священник.
— Нет. Нет. Это не так. Позже я ее постиг. Гораздо позже. Но я так и не понимаю, как он мог писать и жить с такой ненавистью, разочарованием, опасениями. Как будто, избивая меня, он мог все прогнать от себя, и, пожалуй, даже стать счастливым. Я был его мучителем. Для Тайлера Макдональда я был самим дьяволом, явившимся у его порога. Такая вот грустная история, дорогая Сасс.
Шон снова уронил на грудь голову, в его голосе послышалась усмешка, окрашенная горечью. Сасс сидела неподвижно. Он продолжил свою исповедь, желая договорить ее до конца, раз уж начал.
— Отец ненавидел меня, потому что я обладал тем, что ему отчаянно хотелось иметь. Не талантом, конечно. Он и до меня владел этой скважиной, да побогаче моей. Чем я обладал, так это удачей, мисс Сасс Брандт, и Тайлер Макдональд не мог этого вынести. Мое благополучие разъедало его душу, сердце его наливалось злобой, в конце концов весь этот гений, все его творчество обрушилось на меня, мальчика, мужчину, любившего его. Да, я был уже мужчина. Он не мог меня больше отдубасить, но он нашел другой способ, более ужасный, чем удар кулака.
— Шон… — прошептала Сасс, не желая, чтобы он продолжал. Но он не слышал ее. Ее больше не было в этой комнате, по которой он метался, как по клетке зверь, дотрагиваясь до предметов, поднимая их и вновь ставя на место, перебарывая гнев и ярость.
— Я был женат, Сасс, на прекрасной женщине. Мойре было восемнадцать лет, когда мы поклялись в верности перед алтарем, и более красивой девушки не видел мир. Ее волосы были золотисто-рыжими. — Он замолчал и задумчиво посмотрел на Сасс. — Похожие на ваши, но короче и кудрявее. Ее лицо было одновременно лицом ангела и сирены. Мойра была полнотелой, как и подобает ирландской девушке, но ходила легко и будто восторгалась каждым глотком воздуха. Я любил эту женщину больше всего на свете. Я делил с ней ложе с восторгом, любовью, страстью и прежде всего с нежностью. Я думал о ней, и о себе, и о нас обоих, как это нечасто бывает у мужчин. Благодаря ей я был полон жизни. Брак наш был необычайно гармоничный, полный такого блаженства, что мне порой бывало жаль, что нас видит только наша маленькая деревня. Мне хотелось, чтобы на нас смотрел весь мир и учился умению любить.
Короткий и жесткий смешок сорвался с его губ, но Шон прогнал его прежде, чем Сасс смогла узнать, рыдание это или возглас.
— Боже, как я любил эту женщину. И как я ликовал, когда отец танцевал на моей свадьбе, хлопал меня по спине и целовал мою невесту, хотя в это время распадался его собственный, третий брак. Он был уже стар и временами сварлив. И все-таки, когда я женился, когда привел Мойру в свою семью, мой отец, Тайлер Макдональд, снова ожил. Он начал работать, чего не делал уже много лет. Сомнений нет, я дал ему кое-что, но только не удовольствие и не душевный покой. Дал я ему нечто более ценное. Нечто…
Шон тряхнул головой и небрежно взмахнул рукой. Он устремил на Сасс сумрачный взгляд, и его черные глаза сверкали огнем. Он пребывал в возбуждении, но она его не боялась. Она была заворожена.
— Теперь я отхожу от прямого хода сюжета. Куда годится повесть, если в ней отсутствует лихо закрученный сюжет? Я вношу редакторскую правку. Я возвращаюсь назад, Сасс, туда, с чего должен был начать.
Так вот, после моей свадьбы он сел и начал работать. По утрам я уходил на службу, поскольку мои литературные труды не давали достаточно денег, чтобы содержать семью, а когда возвращался, то слышал, как смеется Мойра и смеется мой отец. Я входил в дом и присоеднялся к ним, радуясь, что старик мой работает и радуется жизни, чего с ним прежде не бывало.