нейтральным. Со своим укладом и своей властью. В его дела не вмешивался даже сам градоначальник Города-у-Моря.
– Запросила помощи магов академии…
– Исключено! – на этот раз выкрик раздался с трибуны чародеев. – Маги не могут участвовать в военных действиях, неважно, на чьей стороне!
– Правительница Наина, должно быть, забыла о клятве…
– Да она ее и не давала! Недоучка, как и этот…
Теперь маги говорили все одновременно. И смысл их претензий сводился к одному: ни о какой помощи не может быть и речи.
И это все тоже было ожидаемо. Маги, дававшие клятву, и впрямь не способны сами воевать ни с кем. Студенты – еще могут, но кто им позволит? Да и не дело это – детей на битву отправлять.
Зато именно маги – лучшие лекари, а ведь как бы ни повернулось дело, лекари обороняющейся стране будут нужны, как воздух. Они могут спасти сотни жизней. А еще маги могут помочь с зачарованием – пусть не оружия, так хоть доспехов для войска. Да и множество полезных артефактов они могли бы дать… если бы захотели. И сочли это важным.
Ректор поднял руку, подавая бурлящей аудитории сигнал к тишине, и голоса постепенно начали смолкать. Общий возмущенный гул сменился тихими перешептываниями. Глава академии обвел коллег отеческим взглядом.
– Академия всегда была в стороне от любых конфликтов. Тем не менее, поскольку поступил официальный запрос от главы союзного государства, считаю необходимым поставить вопрос на голосование и направить ответ за подписями всех членов Академического совета…
Ратмир прикрыл глаза. Голосование… это в Однажды любят. Градоначальника здесь тоже так выбирают – голосуют уважаемые горожане. И в академии решения принимаются так же.
Вот только есть ли в этом хоть какой-то смысл? Что предпочтет увлеченный исследователь – вернуться к своим опытам или отправиться неведомо куда для долгой, нудной и однообразной работы? Что больше понравится преподавателю – читать лекции своим студентам или отбирать из них же добровольцев-лекарей для отправки туда, где может быть опасно? Чего захочет дряхлый старец – вернуться к своим мирным привычным дням или решать чьи-то проблемы, перевернув всю привычную жизнь?
Хоть прямо теперь оборачивайся да улетай, не дожидаясь исхода голосования.
Вот только придется докладывать Наине Гавриловне, что не выполнена задача. Не будет у нее лекарей и артефакторов.
Будто вьяве, увидел колдун-воин перед глазами лицо прекрасной царицы. Хмурое, осунувшееся.
Не может он такого ей доложить.
*
Ночевали в этот раз в поселке. Свою избу богатырям-заступникам сам староста Замшанского уступил, вместе с семьей на время поселившись у родичей. Алевтине, единственной девице в отряде, предложили постель в доме напротив. Однако ужинать она все же предпочта вместе с братьями. Были причины!
Пока юркие старостины дочки – одна другой краше, косами едва не по полу метут! – тарелки по столу расставляли да глазки богатырям строили, Алька предпочла помалкивать. Подумаешь тоже, крали! Вон старшая так и вздыхает томно, на Михайлу неотрывно глядючи. А тот глаза в стол и за ложку. Средняя, хихикая, с Акмалем перемигивается. Тот скалится в ответ широко, ласково. А младшая и вовсе у стола оступилась, едва тарелку не уронила, да, чтоб не упасть, так клещом и вцепилась в Анжея. А тот и рад стараться! Поддержал девицу, привстал, приобнял… тьфу!
Злющая Алька поспешно отвернулась. Вот… пиявки! И резко откинула за спину свою короткую косу. Так в битве удобнее! А эти… небось только и могут, что спасения ждать!
Обидно почему-то все-таки было. Может, потому что старостины дочки щеголяли в лучших сарафанах – ясно дело, не чета царевниным былым нарядам! А только уж всяко лучше потрепанной рубахи да штанов мужицких. Плащ да кольчугу Алька, как и все богатыри, в доме сразу стянула.
Хорошо девиц спасать – они, когда в беде, ничуть не меньше царевны обычно грязные да растрепанные. А тут – ишь, нарядные, брови подведенные, щеки так и полыхают! Одна Алька чучело чучелом.
Но ведь не показывать же богатырям, что ее это задевает! Еще возомнят о себе… некоторые. И вообще – ей тут сказка была обещана! Вот о ней и надо думать.
Только когда девицы, расставив на столе и жаркое, и овощи, наконец ушли, царевна наконец заговорила.
– Ты мне историю обещал, – обратилась она к Савелию.
– А ты все ли про меня разгадала? – прищурился тот.
Вот… жук! Еще и все ему! Впрочем… давно ведь об этом думала. С самого первого боя своего.
– Все, – кивнула уверенно. – Ты купец. И трус.
Уж больно запомнилось, как Савелий все повторял – мол, не наторговать крестьянам за день на целый золотой. Ни принц, ни боярин ни за что бы об этом не задумались – как и сама Алька. Да и не догадались просто. Точно знал бы – али крестьянин, али купец. Вот только про крестьянина у Альки тоже своя мыслишка имелась.
– Верно, – богатырь кивнул. – Купеческий сын я, да и сам по молодости торговал… Что ж. Обещал – так расскажу, стало быть.
Савелий происходил из купеческого рода. И отец его был купцом, и дед, и прадед. Прапрадед был пекарем. А уж сын его целый пекарский цех в столице Тридевятого организовал, а сам хлебами да выпечкой торговал. Внук и вовсе решил дело расширить, стал из дальних стран завозить сладости да специи. А заодно и рецепты все новые, чужедальние. По всей столице лавки Фидукиных славились!
И все своим семейным делом гордились.
Да вот наследник не в ту породу пошел. И угораздило же купца Фидукина на заезжей комедиантке жениться! Вот от нее-то, видать, и унаследовал Савелий тягу к приключениям да странствиям.
По юности, конечно, дело семейное осваивал. И в пекарских цехах работал, чтоб все уметь да знать. И в лавке за приказчика стоял. А только больше всего ему нравилось с обозами в страны чужедальние за диковинными товарами ездить.
Вот в одной из таких поездок и напала на обоз Савелия стая упырей.
Конечно, обоз охранялся. А только наемники из охраны и сами, кажется, струсили. А может, и растерялись. Одного из возничих нежить растерзать успела. Выхватил тогда Сава Фидукин меч – в странствиях-то и купцы оружие при себе держат. Правда, обращаться с ним толком купеческих сыновей не учат.
Отчего-то в голове тогда мыслей совсем немного осталось. Что в обозе ваниль бесценная да орехи из Двунаседьмого. И что сладкой пахлавы медовой в столице не попробуют. И сразу стало ясно, как глупо это все, когда смерть – вот она. Смотрит рыбьими глазами холодными. Руки истлевшие тянет.
Подумалось