он тоже продемонстрировал. Привычно расстегнул замок энергометра, хладнокровно отсчитал десять секунд, даже волноваться не стал в свободном падении, а потом застегнул, посчитал до трех и рванул рычаг уже у самой земли, снова и снова проверяя точность расчетов на практике.
При этом даже дыхание нервно не сбилось, а теперь сердце в груди колотилось так, что страшно было взлетать. Новость о дарственной выбила землю из-под ног и заставила устыдиться. Он старался не думать о делах брата, заставлял себя злиться, а в итоге теперь не мог взять себя в руки. Он успел представить, что дозвониться Матвею уже не сможет, и остро ощутил свою вину.
– Соберись! – сказал он сам себе, сделал несколько глубоких вдохов и взлетел прямо на скаре, уже при взлете отправляя запрос на сверхзвук. Подобная скорость разрешена лишь на гонках и в работе спецслужб.
Скары внешне совсем не походили на капсулы. У них были острые носы. Они напоминали половину восьмигранной пирамиды, каждое ребро которой заканчивалось острым шипом. Проводить по такому подобию крыльев рукой Миша любил. Его это успокаивало, а сегодня он даже забыл прикоснуться к ним перед полетом.
Старый скар «чихал» при старте. Двигатель нуждался в ремонте, а Норман уверял, что разумней и проще купить новый.
Взлетая, Миша понимал, что нужная сумма теперь у него есть, но радоваться не получалось.
– Ты куда?! – закричал в динамике голос Нормана.
– К брату, срочно надо, – коротко ответил Миша, набирая высоту.
Панель управления тут же засветилась полученным разрешением. Отправляя координаты предстоящего маршрута, Миша уже не слушал своего механика.
– Ты же не будешь переходить на сверхзвук, да? Миша! Не смей, я не ручаюсь, что…
Его голос оборвался, когда Миша положил правую руку на дополнительный подлокотник кресла и нажал локтем на рычаг. Система отключила связь для экономии энергии и потребовала новый источник. Металлический корпус тут же обхватил руку, превращаясь в дополнительный энергометр.
На мониторе появилось подтверждение маршрута, и Миша тут же ударил ногой по переключателю, схватил рычаг и забыл, что затаил дыхание в предчувствии рывка. Толчок – и только тело ощущало ворчание мотора, а сердце вздрагивало, когда пространство внезапно искажалось.
Вот уже несколько месяцев Миша не участвовал в гонках только потому, что с нестабильным двигателем слишком опасно разгоняться так быстро, а на гонках без рывков не обойтись.
Скары на чемпионатах нарезают круги по воздушным трассам, подобным длинным прозрачным трубам, изгибающимся под всеми возможными углами. Держать там сверхзвук просто невозможно, но на прямых участках трассы без него никуда, а умение вовремя сбросить скорость и повернуть спасает жизнь. Миша умел и то и другое.
Ошибки других в таких делах его только смешили. Когда во время гонок кто-то вылетал с трассы и разбивался, рухнув в песок, или, и того хуже, не мог разобраться со скаром и позорно вляпывался в гравитационный барьер, Миша не чурался отправить бедового гонщика кататься на общественном транспорте.
Он был уверен, что у риска есть мера, и кто ее не знает, в скар садиться не должен.
Ему часто говорили, что он не прав, что сам он обладает особым чутьем, с которым стоит идти в пилоты. Миша даже думать о подобном не хотел – слишком медленно летает космическая авиация, а он любил только скорость и жизнь, которая, как ему казалось, и существует лишь в скорости.
Она позволяла ему не думать, но мысли возвращались вместе со звуками в тот самый миг, когда правая рука получала свободу.
– Жив? – осторожно спросил Норман.
– Да, прилетай завтра сюда, ладно? Будем покупать новый движок, – сказал Миша и тихо добавил: – Наверно.
Не желая больше ни о чем говорить, он заблокировал связь и начал снижение, быстро вспоминая, зачем вообще мчался сюда.
Отправив скар на подземную стоянку, он помчался в дом, набрал брата, сам не понимая, зачем, и содрогнулся, не получив ответа.
Дрожащей рукой он открыл квартиру, влетел в гостиную и обомлел. Матвей ничком лежал на диване. На энергометре светилась ровная зеленая полоса и никаких волн. Бросившись к Матвею, он так и не смог понять, спит он или без сознания, мог ли он что-то с собой сделать или нет. Одно стало ясно: он дышит и еще жив.
Осмотревшись, Миша схватил телефон брата и чуть не выронил его. Рядом с пропущенным вызовом застыло непрочитанное сообщение из кардиологического центра.
– Что же у тебя тут происходит? – растерянно прошептал Миша и дернулся, услышав глухой протяжный стон брата.
Матвей медленно приподнялся и сел, растерянно оглядываясь. Он уже и сам толком не мог сказать, что произошло. Ему и вовсе казалось, что он просто устал и прилег на минуточку. Слишком нервный выдался день.
Потирая виски, он не сразу заметил брата, застывшего с его телефоном в руках.
– А, ты уже тут, – растерянно проговорил Матвей и стал неловко поправлять растрепанные волосы.
Оставаться одному ему не хотелось – было уже даже страшно вот так в одиночку быть в доме в таком-то состоянии, а Миша все еще молчал, заставляя растерянность старшего брата превращаться в неловкую неуверенность.
– Что это? – спросил Миша, кивая на энергометр.
Матвей только теперь посмотрел на зеленую полосу без намека на волну или движение:
– Программа, наверно, такая, – пожал плечами Матвей. Ему не хотелось думать о разговоре с Новиковым. Матвею все еще казалось, что тот мог легко принести ему другой неисправный энергометр, а потом едва ли можно будет доказать, что он к этому причастен. Если бы Матвей успел увидеть ту статью, от которой не осталось и следа, он бы тоже подумал, что миром правит именно Николай Новиков.
– Это не твой энергометр? – уточнил Миша, совсем растерявшись, но видя как брат кривится, решил оставить эти вопросы и показал ему телефон: – А это что? Зачем тебе кардиоцентр?
Матвей не знал ответа, нахмурился, открыл сообщение и удивленно уставился на монитор.
Письмо гласило:
«Уважаемый Денис Матвеев, есть вероятность, что у вас развилась редкая или неизвестная прежде форма сердечно-сосудистого заболевания. Коллектив нашего центра готов оказать вам помощь в любом необходимом объеме совершенно бесплатно в случае