что ты заставила меня это купить, — ворчу, с усилием ввинчиваясь в плотную ткань.
— Суббота, не благодари! — она уже вертится у зеркала. — Это красиво и сексуально, как раз то, что тебе нужно.
— Мне нужна пятерка по физкультуре, а не это.
— Ага, ругайся, сколько хочешь, я знаю, что тебе нравится.
Я обреченно вздыхаю. С ней сам черт не сладит, если что-то вбила себе в голову. Но и леггинсы мне действительно нравятся. Кажется, я в них красивая.
Двигаю подругу бедром и поправляю у зеркала широкую укороченную футболку. Ну ладно. Смотрится отлично. Только не очень комфортно, а разве не это главное на уроках физкультуры?
— Ты очень красивая! — громким шепотом сообщает мне Арина на ухо, щекоча лицо своими кудрявыми волосами.
Я хихикаю и тру щеку:
— Отстань, Абрикосова. Я тебе не достанусь!
— Какая жалость! — орет эта дурочка на всю раздевалку, распугивая наших одноклассниц.
— Тише ты! Дурилка.
— Коса с ума сойде-е-ет, — тянет она.
— Арин!
Абрикосова корчит смешную рожицу:
— А вдруг ты не знала? Мой долг — сообщить тебе об этом!
Мы все еще посмеиваемся, когда выходим в спортзал. Я широко улыбаюсь и почти готова поверить в собственную привлекательность, когда вдруг вижу в зале Громова.
Меня коротит. Ну нет. Я знаю их расписание, он сейчас должен быть на истории! Точно не тут!
Ваня тоже меня видит. Приподнимает уголки своих изогнутых губ и кивает. А потом подмигивает. Я почти умираю от того, какое горячее тепло разливается по всему моему телу. Напоминает о нашей общей тайне? Или просто здоровается?
Но выйти из образа не так уж легко. Я киваю в ответ и поворачиваюсь к Арине, наугад рассмеявшись ее последней фразе.
— Суббота, ты нормальная? — шипит она.
А я уже и не знаю. Беспомощно озираюсь и нахожу взглядом Бо. Он сначала показывает два больших пальцах, а потом карикатурно пошатывается, изображая сногсшибательный эффект от моей новой формы. Хотя он, зараза, три раза видел ее дома, пока я ее примеряла и заставляла его говорить, что мне идет.
Физрук хлопает в ладоши, зажав подмышкой папку со списками:
— Ну что ж! Десятый «А», надеюсь, вы подвинетесь, потому что у одиннадцатого сегодня замена, соответственно, у нас сдвоенный урок. Поиграем?
Поиграем, блин, Виктор Евгеньевич. Сегодня точно поиграем в девочку, которая не влюблена в Ваню Громова.
Глава 21
Ваня
Я подмигиваю Гелику, но она, как чертова королева, высокомерно кивает и тут же отворачивается к подружке, взрываясь хохотом от какой-то ее шутки. Я чувствую себя, мягко говоря, дебилом. Почему-то замираю столбом и получаю от Бавы внушительный тычок под ребра. Морщусь и отталкиваю его в сторону, но он тут же оказывается около моего плеча. Друг чуть ниже, поэтому вскидывает голову и вкрадчиво проговаривает мне на ухо:
— С Субботой познакомишь?
Стараясь игнорировать всполохи странного собственнического чувства внутри, я улыбаюсь. Кладу ладонь Андрею на щеку и мягко отвожу его голову в сторону.
Смеюсь и отвечаю:
— Бав, ты взрослый мальчик, не научился разве к девчонкам подкатывать?
Тот смотрит слегка обиженно:
— Тебе жалко, что ли?
— Вы и так знакомы, — упрямствую я.
— Ну дурака тоже не строй из себя. Мы поверхностно знакомы, а вы, вроде как, друзья детства?
— И что с того?
— Гром, ты тупой или притворяешься? Нравится она мне, можешь как-то поближе нас свести? — судя по тону, Бавинов теряет терпение и совсем не понимает, почему я так сопротивляюсь.
Я и сам не до конца понимаю. Просто это как бы мои Субботы, причем оба. Я совсем не готов их с кем-то делить. Ну, и не думаю, что Бава это самая лучшая пара для Гели. Он классный парень, иначе я с ним бы и не дружил, но…не знаю. Просто она может найти кого-то получше, вот и все.
Положение спасает Зуй. Как мне кажется. Он резко налетает на нас сзади, прихватив за плечи и меня, и Андрюху. Говорит:
— Что за кипиш? Что делите?
Я улыбаюсь и молчу. Говорить, что мы делим Ангелину — слишком глупо. У меня вообще девушка есть. Черт, где, кстати, она? С утра я забыл ей написать, а раз она сама молчит, видимо, решила сыграть обиженку. Придется потом извиняться. Ладно, разберусь с этим на перемене.
За меня отдувается Бава. Бросает на меня косой взгляд и говорит Зую:
— Да тут Громов знакомство зажал.
Черт, ну что за дурак? Раздражение в грудной клетке только разгорается.я
Зуев радостно хватается за новую информацию:
— Какое? С кем?
— С Субботиной. Попросил познакомить, а он в позу встал.
Кирилл реагирует странно. Левый уголок его губ иронично ползет вверх, и он не то чтобы смотрит на меня, а почти вцепляется в мое лицо своими глазами. Ощущение не из приятных.
Говорит:
— А с этим к нему лучше не приставать.
— В смысле?
— В смысле, ты Субботину лучше не трогай, — хмыкает Зуев.
— В смысле? — как осел, повторяю я за ними.
Зуй громко и со вкусом смеется:
— Я прошлым летом просил меня с ней познакомить. А ты заартачился, как последняя скотина. Смотрел, как на врага, думал, в горло мне вцепишься.
— Не помню, — бормочу хмуро.
— Так что, — резюмирует Зуев, — Субботина для нас под запретом, видимо.
Бава смотрит на меня исподлобья и поворачивается к Кириллу:
— Ага. А почему?
— Ну, может, когда-нибудь и узнаем.
И я почти готов взять их за головы и стукнуть между собой, так меня бесит каждая их фраза, сказанная с невыносимой иронией, но все прерывает физрук. Виктор Евгеньевич стучит своей папкой по скамейке и, наконец, завладев всеобщим вниманием, выдает ядовитым тоном:
— О, рад, что вы заметили, что я тут! Теперь построились и на улицу шагом марш!
Я с облегчением перевожу дыхание, потому что, как минимум, оба моих друга замолчали, а это уже неплохо. Потом бросаю быстрый взгляд на Ангелину, она, конечно, увлечена подружкой, никаких сюрпризов. Выглядит очень круто в ярких леггинсах и короткой футболке. Смеется, болтает со своими, на меня даже не смотрит. Ну ладно. Я свое место понял. Мы действительно друзья детства, но никогда близко не общались, с чего бы сейчас начинать?
Эта мысль отзывается непривычной обидой.
Озадаченно хмурюсь и перевожу взгляд на физрука, как будто он один может меня спасти. В принципе, так и происходит. Я слышу, как Виктор Евгеньевич добавляет очень тихо:
— Ненавижу сдвоенные уроки.
Глава 22
Нестройной толпой мы выходим на улицу, там физрук стучит ладонью о свою папку:
— Четыре