По раннему времени в кафе никого еще не было: лишь сам хозяин протирал полотенцем посуду, да его старший сын, тринадцатилетний Хейхотиро, намывал полы шваброй.
— Здравствуйте, Айвен-сан. — вежливо поприветствовал меня владелец, едва я переступил порог. — Вы пришрьи нас арестовать?
— Нет, что Вы, мистер Сабурами. — ответил я. — С чего Вы взяли?
— Вчера заходири О`Рьарьри-домо и Рьаниган-домо, задаварьи вопросы. — печально ответил трактирщик, как всегда путая букву "Л" с буквой "Р" (которую ниппонцы произносят мягко, "рь"). — Я так понярь, что моими пирожными отравирься кто-то из знатных господ. В бырьые времена, у меня на родине, за такое казнирьи и кондитера, и всю его семью.
— Нет-нет, почтенный, вы совершенно напрасно волнуетесь. — поспешил успокоить его я. — Никто от ваших пирожных не умер. Я Вам скажу больше — Вы тут совсем не при чем, и дабы заверить Вас в том, что полиция Дубровлина, как и прежде, относится к вам с наивысшим доверием, я сразу после окончания дежурства направился в "Цветок вишни", дабы заказать у вас завтрак. Несомненно и то, что прочие констебли, из тех, что привыкли делать у вас заказы, посетят вас сегодня или завтра.
— Вы просто возвращаете меня к жизни, констебрь. — мистер Сабурами поклонился мне так, как это принято у них, в Ниппоне, и некоторое напряжение, ранее бывшее на его лице, сменилось облегчением. — Вам как всегда, Айвен-сан? Да? Ну что же, присаживайтесь, прошу Вас, сейчас все будет готово.
Стульев в "Цветке вишни" отродясь не водилось: вместо них, у низких-низких столиков, лежали некие подушечки или пуфики — я даже затрудняюсь как определить эти ниппонские предметы для сидения. Вот располагаться на них не затрудняюсь. Привык.
Удобно усевшись "по турецки" и положив шлем на стол, я дождался, когда владелец кафе принесет мне рис и палочки. Тот не заставил себя долго ждать, и скоро передо мной стояла чашка с рисом и рыбой, лежали палочки, и, к тому же, мистер Сабурами выставил на стол маленькую чашечку, почти блюдце, и небольшой кувшинчик.
— Простите? — удивился я. — Что это? Я не заказывал питья.
— Это саке, наше ниппонское рисовое виски. Мне захотелось отбрьагодарить Вас за добрые известия, Айвен-сан. Не побрезгуйте моим скромным угощением. — ответил владелец кафетерия кланяясь.
Обижать ниппонца мне не хотелось (а откажись я — он и впрямь мог смертельно оскорбиться), да и, положа руку на сердце, ничего дурного в том, чтобы пропустить рюмашечку после тяжелого дежурства я не видел. К тому же, в настоящий момент я не находился при исполнении своих обязанностей, так что и подношением, сиречь взяткой, это ниппонское виски тоже считать было никак нельзя.
— Благодарю Вас, мистер Сабурами. — ответил я. — Полагаю, не будет никакого греха, если я выпью одну рюмку, чтобы снять усталость.
— Вы оказываете мне верьикую честь, Айвен-сан. — поклонился хлебосольный хозяин, присел напротив меня, и налил в чашечку прозрачной жидкости из кувшина.
Меня, честно говоря, эта ниппонская церемонность, когда к тебе постоянно обращаются словно к важному барину, несколько смущает, тем более что мистер Сабурами и постарше меня, но объяснять ему, что не стоит так себя вести имеет примерно такой же смысл, как убеждать кошку не охотится на воробьев. Не поймет. В крови у него это.
Я в виски не разбираюсь, поскольку и не пью его почти никогда, так что судить о достоинствах его ниппонской разновидности не возьмусь: по мне, так обжигает пищевод и шибает в нос сивухой как и любой другой. Но для апетита, надо заметить, это очень даже неплохо, хотя я на него и так, обыкновенно, не жалуюсь.
— А скажите, Айвен-сан, — ниппонец налил мне в чашечку еще саке, чему я возразить никак не мог — рот был забит едой, — что же не так бырьо с моими пирожными, которые я послал иэмото Рьукреции?
— С пирожными было все хорошо. — ответил я, после того, как прожевал и проглотил пищу. — Но ими воспользовался злоумышленник, подложил в них наркотик, через что несколько достойных леди и один репортер впали в беспамятство.
— Ай-я-яй, как нехорошо, как неприятно. — покачал головой почтенный содержатель кафетерия. — Хейхотиро, подойди-ка к нам.
Мальчик немедленно отставил швабру к стене, и поспешил приблизиться.
— Скажи, сын, — обратился к нему мистер Сабурами, — точно ли ты отдавал те пирожные Епифании-тян, а не кому-то еще?
— Да, отец, точно. — мальчик стоял чуть поклонившись, не поднимая глаз. — Я отдал ей посылку из рук в руки. Разве что уже она потом отдала ее той второй, невысокой, монахине, лица которой я не видал, но это мне уже неизвестно.
— И они ничего при тебе не крьарьи в пирожные? — строго спросил его отец.
— Нет, я уже говорил это вчера. Я отдал посылку и ушел сразу же после этого.
— Хорошо, иди.
— Мистер Сабурами, а почему вы говорили с сыном на ирландском, а не на ниппонском? — удивился я.
— Как можно, Айвен-сан? Это бырьо бы вопиющее неуважение к Вам!
Ну что же, ему виднее, конечно. Хотя, может, думал — буду подозревать, что они о чем-то сговариваются.
Так или иначе, но я доел свой завтрак, позволил мистеру Сабурами уговорить себя выпить еще чашечку ниппонского виски, тепло с ним попрощался и отправился домой, где сразу же уснул без задних ног.
Снилась мне склонившаяся над столиком в чайном домике монахиня, разделяющая пирожные пополам, и вакидзасей намазывающая на нижние бисквиты коричневую массу, как масло на бутерброд. На груди у нее, отчего-то, вместо креста, висела тихо позванивающая "музыка ветра", вимпл и корнетт были не белоснежными, а кроваво-красными, лицо же и вовсе скрывала черная повязка, наподобие тех платков, что кавалеристы натягивают на лицо, защищая дыхание от пыли.
Вот ведь, до чего уработался.
Несмотря на довольно сумбурные и неприятные сновидения, проспал я до двух часов дня, и продолжил бы это занятие и дальше, если бы не настойчивый стук в дверь. Недоумевая, кому и что от меня могло понадобиться (ведь все соседи знали, что я вернулся после суточного дежурства, и сегодня у меня отсыпной день), я поднялся с постели, чтобы поинтересоваться, кого же это по мою душу принесло.
За порогом обнаружился мальчик лет двенадцати, облаченный в форму почтмейстера.
— Мистер Айвен Вильк? — важно поинтересовался он, глядя на меня, и, дождавшись утвердительного ответа протянул мне сложенный лист коричневой бумаги. — Вам телеграмма, распишитесь в получении.
Поставив свой автограф и вручив посыльному полпенни на чай, я вернулся в свою комнату, чтобы ознакомится с содержимым послания. Телеграфировал мне, как оказалось, доктор Уоткинс, с просьбой как можно скорее навестить его у него дома, на улице Архитектора Бейкера.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});