котором открыто говорили десятки людей, посетивших маленький домик на Четвертой улице, где отец и мать девушки почти обезумели от горя», – говорилось в заметке.
И Трой, и городок Сэнд-Лейк будто пропитались странным духом безумия и рвения. Сотни туристов ежедневно посещали место преступления, выщипывая рогозы в качестве сувениров из «болотистых, водянистых пустошей, где было найдено тело молодой женщины», как выразилась нью-йоркская «Ивнинг телеграм».
В разгар этой цирковой атмосферы, во второй половине дня во вторник, 14 июля – ровно через неделю после того, как ее видели в последний раз, – Хейзел Дрю была без лишнего шума похоронена на кладбище в Поэстенкилле, где ее жизнь началась всего двадцать лет назад. Преподобный Дж. Х. Э. Рикард из методистской церкви на Третьей улице, где Хейзел посещала службы в Трое, руководил тем, что в прессе было описано как «сильная электрическая буря», в результате которой промокшими оказались около десяти скорбящих на малолюдной церемонии. Быстро ухудшающееся состояние тела вынудило семью спешно готовиться к похоронам. Украшенный розами гроб опустили в землю. Первоначально семья планировала похоронить Хейзел на кладбище Маунт-Ида в Трое, но в последний момент передумала, выбрав вместо этого кладбище Бруксайд в Барбервилле. Одно из многих несоответствий в жизни и смерти Хейзел Дрю заключается в том, что в свидетельстве о смерти неверно указано место ее упокоения.
Минни Тейлор была безутешна. Кто-то слышал, как она сказала: «Если бы я только могла плакать. Слезы не придут облегчить мое горе». В какой-то момент она упала на носилки, и ее пришлось приводить в чувство с помощью таблеток. Уильям Тейлор присутствовал на панихиде в начале дня в морге братьев Ларкин, но пропустил похороны (он утверждал, что даже не знал об изменении, пока журналисты не сообщили ему). Когда он выходил, газетный репортер крикнул ему:
– Как вы думаете, что случилось с Хейзел?
– Ну, – бесстрастно ответил Тейлор, – я думаю, что ее подстерегли и прикончили.
Днем ранее, вечером 13 июля, окружной прокурор Джарвис О’Брайен и детектив Дункан Кей вернулись в Сэнд-Лейк по извилистой дороге, петлявшей по склонам горы Табортон. Кей указал О’Брайену на поворот перед прудом, где было найдено тело, и вскоре они уже шагали к фермерскому дому Уильяма Тейлора. После трех сильных ударов дверь распахнулась, и детективов приветствовал мужчина с глазами-бусинками на небольшом лице, увенчанном взъерошенными волосами, которые частично скрывали залысины.
– Какого черта вам нужно? – спросил он.
Дядя Хейзел, Уильям Тейлор, жил в фермерском доме за Поворотом Тейлора, как называли это место соседи, примерно в четырехстах метрах от Тилз-Понд. Это был угрюмый, сварливый человек, у которого, казалось, вошло в привычку отталкивать каждого, с кем он вступал в контакт. С семьей он ссорился, соседи предпочитали вообще избегать его. Либби Совальски, шестидесятилетняя вдова, отвергла его предложение руки и сердца годом ранее: он неожиданно пришел к ней домой, в спешке задал вопрос и, получив отказ, извинился и ушел. Его собственной матери жить с ним было так неприятно, что в конце концов она ушла и переехала к одной из своих дочерей.
Уильям был вторым из одиннадцати детей Чарльза и Мэри Энн Тейлор. Его называли «здоровенным», хотя, как и большинство фермеров, он ссутулился и поник за годы тяжелого труда на ферме в Табортоне, где прожил последние восемнадцать лет. Тейлор боролся с тяжелыми приступами депрессии и после смерти своей первой жены, Эмилии Поллак, в 1903 году, в возрасте пятидесяти девяти лет, попытался покончить жизнь самоубийством, перерезав артерии на запястьях.
Горе и страдания, казалось, преследовали Уильяма Тейлора повсюду.
* * *
Потребовав предъявить документы, удостоверяющие личность, Тейлор позволил детективам войти, и теперь они неловко ерзали на стульях, разглядывая дом и этого странного мрачного мужчину.
– Мистер Тейлор, я полагаю, вы знаете, зачем мы пришли сюда. Нам нужно поговорить с вами, – начал О’Брайен. – Спросить вас о вашей племяннице. В частности, когда вы видели ее в последний раз.
– Да уже давненько… Прошлой зимой это было, – сказал Тейлор.
– Значит, вы не видели ее на прошлой неделе? – вмешался Кей.
– Прошлой зимой, я сказал.
– Вы знаете, что Хейзел была здесь седьмого июля? – спросил Кей.
– Конечно, знаю.
Кей и О’Брайен ждали, что Тейлор уточнит. Последовало неловкое молчание.
– Ну и что? – наконец подсказал Кей.
– Молодой Фрэнк Смит болтал по всей округе о том, что видел ее в тот вечер у пруда.
Фрэнк Смит и был тем самым пареньком, по поводу которого так срочно звонил доктор Фейрвезер. О’Брайен заверил его, что разыщет Смита сразу после того, как они закончат беседу.
– Мне сказали, что он даже спрашивал о ней Ричмондов.
– Кто это? – спросил Кей.
– Пара, что живет здесь со мной на ферме, работают вдвоем за одного.
– И вы не расспрашивали о Хейзел, даже услышав, что Фрэнк Смит ее видел? Даже после того, как тело вытащили из пруда? – спросил О’Брайен.
– Мало ли что там сказал Фрэнк Смит. Этому просто нельзя придавать значение. У парня свои проблемы.
– Что вы сделали, когда услышали о теле, мистер Тейлор? – спросил Кей.
– Ну, я поехал в город, – сказал он. – В отель Крейпа.
– Крейпа? А почему именно туда?
– Мне нужно было побриться, – ответил Тейлор.
– Значит, до вас дошли слухи о том, что ваша племянница была здесь и что в озере найден труп женщины, и вы отправились в город побриться? – спросил О’Брайен, стараясь не выдать удивления.
– Верно.
– Но разве все вокруг не говорили о теле в пруду? – спросил Кей.
– Конечно, говорили.
И даже тогда Тейлор не выдал ни намека на эмоции. Что происходит в голове у этого человека? О’Брайен не мог его понять.
– Вы знаете, что у Крейпа, там, внизу, есть телефон? – спросил Кей.
– Конечно, знаю.
– И вам не пришло в голову позвонить сестре? Быть может, рассказать ей о том, что вы слышали?
– Нет, об этом я и не думал. Не хочу вмешиваться в дела, которые меня не касаются.
– Хорошо, мистер Тейлор. Итак, чтобы внести ясность, вы не ожидали Хейзел здесь 7 июля, и вы не видели ее в тот день. Это так, сэр? – спросил окружной прокурор.
– Разве я не ясно выразился? Я не видел ее с зимы.
Тейлор был человеком молчаливым, неприятным – может, он даже потел сосульками, кто ж знает, – но было в его ответах нечто такое, что наводило на мысль: эта странность, эта отчужденность есть скорее следствие замкнутости, изолированности и зацикленности на себе, чем обмана. Хотя он, конечно, не выглядел ни расстроенным, ни убитым горем из-за смерти племянницы и, похоже, ничуть не раскаивался в том, что не обратил внимания на бред Фрэнка Смита или даже не поинтересовался тем, кто мог быть виновен в смерти Хейзел.
– Может, мы поговорим с Ричмондами? – предложил О’Брайен.
– Если хотите, валяйте, – пожал плечами Тейлор. – Меня это не касается.
Фрэнк и Фредерика Ричмонд рассказали следователям,