ложного героя, она требует выполнения некоторых условий, зная, что для ложного героя они невыполнимы: их может выполнить только настоящий герой, владеющий волшебными средствами. Трудная задача имеет целью не только отпугнуть ложного героя, но и обнаружить, привлечь, найти героя настоящего.
Мотив трудной задачи – один из наиболее популярных и разнообразных мотивов волшебной сказки. Данная мотивировка задачи (найти настоящего героя) – только одна из возможных. В сказке «Сивко-Бурко» задача вынесена вперед в форме всенародного клича. Она может вытекать не из враждебного отношения к ложному жениху, а из враждебного отношения к всякому будущему жениху. Этим подчеркивается полная недоступность, недосягаемость невесты. В таком случае задача может исходить не от царевны, а от ее отца.
Содержание задач чрезвычайно разнообразно. Функционально они объединены одним признаком: они выполнимы только героем, обладающим тем самым волшебным средством или помощником, который соответствует задаче. Так, наличие летучего коня связано с задачей поцеловать царевну на балконе с коня. Наличие таких помощников, как Мороз-Трескун, Объедало, Опивало, Меткий, Ловкий и т. п., связано с задачей просидеть в горячей бане, которую Мороз-Трескун замораживает, съесть огромное количество быков, которых Объедало с легкостью съедает, построить дворец с молодцами из волшебного кольца и т. д. Мы не можем здесь перечислить всех задач, которые знает сказка. Отметим только некоторые. Такова задача достать подвенечное платье, кольцо, башмачки, которые были у царевны в ином царстве. Герой испытывается загадками, он должен показать свое умение спрятаться, он должен вступить в состязание с богатырь-девкой, выдоить стадо диких кобылиц, добыть 77 кобылиц, построить за ночь дворец, мосты к нему и т. д. Во всех случаях испытывается магическая вооруженность героя. Так как герой этой магической вооруженностью обладает, он всегда задачу выполняет.
Необходимо отметить, что мотив трудной задачи несовместим с мотивом змееборства или соответствующих ему форм боя. По этому признаку можно установить два типа сказок: развивающиеся через мотив боя и развивающиеся через мотив трудной задачи. Если они совмещаются в одном тексте, то сказка образует два хода: первый развивается через бой, второй – через трудную задачу. Можно установить еще и третий тип, не включающий этих мотивов, например, цикл сказок о мачехе и падчерице. Это наблюдение могло бы дать начало научной классификации и систематизации волшебной сказки.
10. Брак и воцарение героя
Сказка теперь могла бы перейти к браку и воцарению героя. Но остались неразвитыми еще некоторые мотивы, которые требуют доведения до конца.
Выполнение трудной задачи, естественно, ведет к тому, что скрывавшегося героя узнают («узнавание»). Его могут узнать по клейму на лбу, по звезде, по рубцу, платочку и т. д. Ложный герой, наоборот, обличается («обличение») и наказывается («наказание»). Наказание всегда упоминается очень коротко, обличение же, наоборот, иногда разработано в очень сложных формах, вплоть до того, что все рассказывается сначала в присутствии ложного героя, который этим рассказом и обличается.
Теперь уже нет помех для окончательной развязки. Герой действительно женится и воцаряется. До этого он иногда чудесным образом меняет свой облик, свою наружность (трансфигурация). Он, например, пролезает через уши коня или купается в кипящем молоке и т. д. и выходит оттуда красавцем и молодцом. Браку обычно сопутствует воцарение. Для воцарения есть, однако, одно препятствие – это старый царь, отец царевны. Это препятствие либо обходится тем, что старый царь и молодой наследник делят царство пополам и только после естественной смерти царя герой наследует все царство, либо же устраняется весьма решительным образом: старого царя убивают. Хотя такой случай и относительно редок, но мы все же должны его фиксировать как имеющийся и естественно вытекающий из всей ситуации.
‹Фрэзер Г. «Золотая ветвь». I–IV[922].›
11. Единство композиции и многообразие сюжетов
Такова внутренняя, структура, композиция волшебной сказки. Изложенная схема является той единицей мерки, при помощи которой сказки могут быть определены как волшебные уже не на глаз и не приблизительно, а с достаточной научной точностью. Волшебные сказки выделяются из других не по признаку «фантастичности» или «волшебности» (этими признаками могут обладать и другие виды сказок), а по особенностям своей композиции, которыми другие виды сказок не обладают.
Итак, композиция волшебных сказок всегда одна и та же. В этом состоит их единообразие, их закономерность. Не во всех сказках есть все функции. Вернее сказать, полнота функций устанавливается только сравнительным путем. Выбор функции и формы ее определяет сюжет, т. е. данная композиционная схема вмещает огромное количество разнообразных сюжетов, построенных на одной основе. Так, сказки о мачехе и падчерице строятся на изгнании (начальная беда), отправке, испытании, награждении и наказании, возвращении; другие, такие, как сказка о змееборце, строятся на похищении, призывании героя, отправке, змееборстве и возвращении; третьи, как «Сивко-Бурко», – на трудной задаче, испытании и награждении, решении задачи, женитьбе и воцарении и т. д. Мы видим, таким образом, что единообразие композиции допускает широкий простор для творчества.
Замечательно, однако, что подлинная фольклорная русская сказка, широко пользуясь всеми творческими возможностями этого жанра, самого закона единообразия никогда не нарушает. Это значит, что волшебная сказка представляет собой некоторое единство, что сюжеты ее связаны между собой. Поэтому метод финской школы, делящей весь сказочный состав на сюжеты (указатель Аарне) и изучающей сюжеты отдельно, в основе своей порочный. Наоборот, все сюжеты состоят в теснейшей связи между собой и должны изучаться в этой связи; посюжетное же изучение возможно только на базе межсюжетного изучения. То, что здесь было изложено, можно назвать синтаксисом сказки. Подобно тому, как предложение распадается на составные части и филолог должен уметь различать эти составные части любого предложения, так фольклорист должен уметь различать составные части любой сказки.
‹Примеры анализов.
Аф. 64 «Гуси-лебеди»,
Аф. 105 «Сивко-Бурко».
(сюда из «Морфологии сказки» с. 106 или «Сивко-Бурко»).
Cивко-Бурко
Жил-был старик, у него было три сына, третий сын Иван-дурак, ничего не делал; только на печи в углу сидел да сморкался (зола, печь, предки).
* * *
Отец стал умирать (не отлучка) и говорит: «Дети! Как я умру, вы каждый по очереди ходите на могилу ко мне спать по три ночи» (не 3-Р, Д-Г, вынесенное вперед) – и умер.
* * *
Старика похоронили. Приходит ночь; надо большому брату ночевать на могиле, а ему кое лень, кое боится, он и говорит малому брату: «Иван-дурак! Поди к отцу на могилу, ночуй за меня. Ты ничего же не делаешь».
* * *
Отец спрашивает, кто сидит. «Вот тебе, сын мой, добрый конь. А ты, конь, послужи ему, как мне служил». Проговорил это старик, лег в могилу.
* * *
Вдруг от царя клич: ежели кто сорвет