301
Афанасий говорит о святом Антонии, что иногда дьявол являлся ему в облике женщины; Иероним рассказывает о святом Иларионе, что в постели воображение часто преследовало его видениями обнаженных женщин. Сам Иероним признает, в послании к одной деве(!), Epist. xxii (ed. Vallars, t. i, p. 91, 92), de Custodia Virginitatis, ad Eustochium: «O quoties ego ipse in eremo constitutus et in ilia vasta solitudine, quae exusta solis ardoribus horridum monachis praebebat habitaculum, putavi me Romanis interesse delictis… Ille igitur ego, qui ob gehennae metum tali me carcere ipse damnaveram, scorpionum tantum socius et ferarum, saepe choris intereram puellarum. Pallebant ora jejuniis, et mens desideriis aestuabat in frigido corpore, et ante hominem suum jam in carne praemortuum, sola libidinum incendia bulliebant. Itaque omni auxilio destitutus, ad Jesu jacebam pedes, rigabam lacrymis, crine tergebam et repugnantem carnem hebdomadarum inedia subjugabam». Святой Ефрем предупреждает, что нельзя слушать врага, который нашептывает монаху: Ού δυνατόν παύσασθει άπό σου, έάν μη πληροφόρησης έποθυμόαν σου.
302
Vitа Pack., §61. См. также Нил, Epist., 1. ii, p. 140: Τινες… εαυτούς έσφαξαν μαχαίρα и т. д. Даже среди фанатичных циркумцеллионов, этих нищенствующих донатистов Африки, нередко совершались самоубийства.
303
Tillem., vii, 430. Этому настоятелю, как сообщает Тиллемон, в откровении было явлено, «что Муций послушанием сравнился с Авраамом», и вскоре после этого он сделал его своим преемником.
304
Omnino monachum fugere debere mulieres et episcopos.
305
Созомен, iv, 30.
306
Hist. of (ancient) Christianity, Am. ed., p. 432.
307
Шатобриан хвалит институт монашества, глядя на него в основном с этой первой точки зрения. «Если у нас есть убежища для оздоровления тела, то позвольте и религии иметь убежища для здоровья души, которая гораздо более подвержена болезням и немощи которой гораздо печальнее, гораздо устойчивее и гораздо труднее для излечения!» Монталамбер (I. с, i, 25) возражает против этого мнения как поэтического и трогательного, но ложного, представляет монашество как арену, где сражаются самые здоровые и сильные души, когда‑либо рождавшиеся на свете, и цитирует отрывок из Златоуста: «Приди и смотри на шатры воинов Христа; приди и смотри на их битву, они сражаются каждый день, и каждый день они наносят поражение и ослабляют страсти, которые осуждают их».
308
Аббат Исидор из Пелусия писал одному рабовладельцу, Ер., 1. i, 142 (цитируется у Неандера): «Я не думал, что человек, любящий Христа и знающий об освобождающей нас благодати, будет продолжать держать рабов».
309
Монашеские чудеса, которыми изобилуют Vitae Patrum иезуита Росвейда и Acta Sanctorum, часто противоречат законам природы и выходят за грани разумного. Вряд ли они заслуживали бы упоминания, если бы не исходили от таких отцов церкви, как Иероним, Руфин, Север, Палладий и Феодорит, и не отражали бы дух никейской эпохи. Мы далеки от того, чтобы отвергать все чудеса как ложь и обман и соглашаться с суждением Исаака Тейлора (Ancient Christianity, ii, 106): «Никейские чудеса таковы, что шокируют любого, чьи чувства серьезны, достойны и благочестивы; они явно наивны, ужасны, богохульственны и безумны». Более осторожное мнение высказывает Робертсон (Hist, of the Christian Church, i, 312) и другие протестантские историки, полагающие, что, наряду с невинными заблуждениями пылкого воображения и намеренными выдумками, совершались и реальные чудеса, хотя в данном случае разделить первое и второе невозможно. Но многие истории слишком невероятны даже для легковерных римлян, и историки, относящиеся к предмету критически, либо полностью игнорируют их, либо существенно сокращают и видоизменяют. Мы читаем не только о бесчисленных видениях, пророчествах, исцелениях больных и одержимых, но и о воскрешении мертвых (как в случае Мартина Турского), о превращении сухой палки в плодоносящее дерево, о монахе, который невредимым прошел через пылающую печь, как через освежающую ванну, подчиняясь своему аббату (см. Сульпиций Север, Dial., i, с. 12, 13.). Даже дикие звери играют значительную роль в этих историях, превращаясь в разумных слуг египетских святых пустынников. На похоронах Павла Фивейского, по словам Иеронима, функции могильщиков добровольно выполняли два льва. Пахомий невредимым ходил по змеям и скорпионам и пересекал Нил на спине крокодилов, которые сами подставляли ее. Макарий Младший или (согласно Historia Lausiaca; см. также исследование Тиллемона, tom, viii, p. 811 sqq.) монах Марк был в таких хороших отношениях со зверями, что гиена (согласно Руфину, V. P., ii, 4, это была львица) принесла ему в келью своего детеныша, чтобы он мог открыть ему глаза. Он сделал это с помощью молитвы и плевка. На следующий день она из благодарности принесла ему большую шкуру овцы. Сначала святой отказался от дара и упрекнул животное в двойном преступлении — убийстве и краже, посредством которых оно добыло шкуру. Но когда гиена раскаялась и выразила свое согласие кивком, Макарий взял шкуру, а потом завещал ее великому епископу Афанасию. Север (Dial., i, с. 9) рассказывает нечто подобное о некоем неизвестном отшельнике, но, как и Руфин, заменяет гиену Палладия на львицу с пятью детенышами, а святой у него принимает в дар шкуру без упреков или увещеваний. Однако незадолго до этого (с. 8) он рассказывает о волчице, которая однажды ограбила дружественно относившегося к ней отшельника, делившегося с ней своим ужином. Потом волчица раскаялась в содеянном и со склоненной головой пришла просить у святого прощения. Возможно, Палладий или тот, кто переводил его книгу на латинский язык, соединил вместе две эти истории.
310
Плиний насчитывает тридцать девять разновидностей пальмовых деревьев, лучшие из которых растут в Египте. Они вечнозеленые, с густой листвой и приносят плоды, из которых в некоторых местностях делают хлеб.
311
Иероним говорит об Антонии в своей Vita Pauli Theb. (с. i.): «Non tam ipse ante omnes (eremitas) fuit, quam ab eo omnium incitata sunt studia».
312
Распространенное мнение, которое повторяет и Августин, гласит, что Антоний даже не умел читать. Но Тиллемон (tom, vii, 107, 666), Батлер и другие считают, что он не был знаком только с греческим алфавитом, а не с египетским. Афанасий, р. 795, выражается несколько неопределенно: страшась общества, он не стремился к μαθεΐν γράμματα (буквам? или искусству?), но далее он говорит об отношении Антония к чтению.
313
Августин говорит о нем, De doctr. Christ., §4, что, не умея читать, а просто слушая Библию, Антоний знал ее наизусть. Жизнь Антония в самом деле показывает, что ряд отрывков Писания были ему хорошо знакомы. Но о глубоком и систематическом знании Писания у него, как и у отшельников того периода вообще, речь идти не может.
314
Мф. 19:21.
315
Мф. 6:34.
316
Είς παρθενώνα, говорит Афанасий, то есть не в «монастырь для дев», как переводит Тиллемон, ибо женских обителей еще не существовало; это была община женщин–аскетов внутри христианской общины; конечно, она легко могла превратиться и в монастырь.
317
Иероним в своей Vita Hilarionis, с. 31, мимоходом описывает последнее место жительства Антония, и, судя по этому описанию, оно не было таким пустынным, как можно понять из слов Афанасия. Он упоминает о пальмах, фруктовых деревьях и даже виноградных лозах в его саду, плодами которого захотел бы насладиться любой человек.
318
Афанасий, с. 42: Έλβόντες γαρ (οί εχθροί) οποίους άν εϋρωσιν ημάς, τοιούτοι και αυτοί γίνονται, и т. д. — важное психологическое наблюдение.
319
Афанасий об этом не рассказывает, но рассказывают Руфин, Иероним и Сократ (Hist. Eccl., iv, 25). См. также Till' iont, l. с, p. 129.
320
Доказательства этого см. в Tillemont, l. е., р. 137 sq.
321
Dion, fol. 51, ed. Petav., цитируют Тиллемон и Неандер.
322
Нот. viii, in Matth., tom, vii, 128 (ed. Montfaucon).
323
См. Августин, Confess., 1. viii, c. 6, 28.
324
«Quanti populi, — говорит Руфин (Vitae Patr., ii, c. 7), — habentur in urbibus, tantae paene habentur in desertis multitudines monachorum». Гиббон саркастически замечает: «Потомство может повторить те слова, которые раньше в этой же стране говорили о священных животных — что в Египте проще найти бога, чем человека». Монталамбер (Monks of the West, vol. i, p. 314) говорит об увеличении числа монахов: «В истории этих египетских отшельников невероятнее всего их количество. Но в его оценке сходятся самые авторитетные ученые (святой Августин, De morib. Eccles., i, 31). Происходило нечто вроде эмиграции из городов в пустыню, от цивилизации к простоте, от шума к тишине, от разврата к невинности. Как только возник этот поток, в него стало вливаться множество мужчин, женщин и детей, и в течение столетия его напор не ослабевал».